МАЛЕНЬКОЕ БУФЕТНОЕ КОРОВЬЕ СТАДО, ИЛИ ЛЕЙСЯ, ПЕСНЯ!
Без кукурузных палочек в сахарной пудре нельзя прожить и нескольких дней. Сладкие, хрустящие, воздушные, их можно поглощать тоннами. Но делать это надо правильно! Во-первых, когда жуёшь, не закрывать рот, иначе никто не услышит этот волшебный хруст, ради которого и придуманы кукурузные палочки. Во-вторых, пачку с палочками нужно всегда открывать снизу (ну и что, что буквы на пачке стоят на голове), тогда вся осыпавшаяся сахарная пудра будет сверху и палочки – в сто раз слаще! В-третьих, сначала надо выбирать самые тоненькие – всю пачку перетрясёшь, пока найдёшь! Но они особенно вкусные: хрусь – и тают во рту, хрусь – и тают… В-четвёртых, после того как первый голод утолён, а у тебя ещё целых полпачки, можно хрустеть медленнее и с фантазией: облизываешь палочку и приклеиваешь её к другой, а потом ещё одну, и ещё. Человечек, грибок, цветок, птичка, самолётик, кораблик – из кукурузных палочек рождается твой собственный мир и съедать его даже как-то совестно. В-пятых, на дне пачки, как всегда, всё самое вкусное, поэтому комочки сахарной пудры надо вытряхнуть в рот! В-шестых, когда ты схрумкал всю пачку, важно не забыть облизать губы и пальцы с налипшей на них сахарной пудрой, но руки всё равно будут липкими, губы – сладкими, а ты – чумазым. И тут в тебе вдруг просыпается жажда, какой никогда не было. Обычная вода не подходит, а вот с пузырьками и сиропом – то, что надо! Твои ноги знают самую короткую дорогу к автомату с газированной водой. И если у тебя тонкая рука, пытливый ум и выпал твой счастливый случай, газировку можно пить бесплатно. Под автоматом всегда валяются монетки, которые он почему-то «выплюнул», и надо просто просунуть руку в щель между бетоном и днищем и детально обследовать территорию. А если какой-то умник до тебя уже успел там пошарить, то простой газировкой можно освежиться за копейку, а водой с сиропом (обычно грушевым) – за три. Ну а райское наслаждение – почти полный стакан сиропа! – обойдётся в шесть копеек: сироп и вода наливаются отдельно, и надо всего лишь убрать стакан, когда автомат предлагает тебе очередную порцию воды. А потом в серебристом фонтанчике, бьющем безнадёжно слабой струйкой, обязательно вымыть гранёный стакан для того, кто будет пить после тебя. Сейчас не помешала бы и порция мороженого, но девочке надо бежать по делу в гости к Томке с Танькой. Томка сказала, что у них появилось маленькое коровье стадо, и девочке нужно решить три важных вопроса: что? где? когда? а именно: что коровы делают в квартире? где они там помещаются? и когда будут давать молоко? Когда идёшь по делу в гости, надо идти с чем-то в руках или под мышкой, потому что с пустыми руками по делу в гости приличные люди не ходят, и под мышкой у девочки полпачки кукурузных палочек.
– Дзынь-дзынь! – выпевает дверной звонок.
Не надо просить дважды, чтобы эта дверь открылась.
– Щёлк-щёлк! – выстукивают замочки.
– Привет, проходи! – улыбается Томка.
– Ура-ура! – приплясывает Танька.
– А к коровам куда? – нетерпеливо спрашивает девочка.
– В буфет! – хихикает Томка.
Она ведёт девочку в кухню и распахивает большую буфетную дверцу:
– Але-оп!
– А-а-а… – только теперь соображает девочка.
И как до неё раньше не дошло? В буфете в стеклянной вазочке аппетитной горочкой с изображением коровы на обёртке лежат… конфеты.
– Лопаем стадо! – торжественно объявляет Томка и ставит вазочку на стол.
– Ага, – немного разочарованно кивает девочка.
В самом деле, и как она сразу не догадалась? И зачем Томке с Танькой в квартире коровы? И куда бы они девали молоко?.. Но с первой же съеденной конфетой разочарование улетучивается. «Коровка» – нежный ирис с начинкой из необыкновенно вкусной помадки. Никто на свете, кроме, разумеется, кондитера, не знает, как она готовится, но обожают все. К ирискам вечно приклеивается бумажка, и никогда не хватает терпения отлепить её до конца. Но разве какой-то кусочек бумажки повредит детскому организму? Впрочем, так же, как и немного музыки. И теперь можно отправляться слушать пластинки. Маленький зал до отказа набит самым необходимым: диваном с подушками, столом со стульями, тумбочкой с телевизором, радиоточкой и пышными бархатными колокольчиками в горшке, оживляющими комнату и закрывающими окно, и радиолой на худых и длинных ножках. На диван присаживаются аккуратно и вежливо, и не потому, что ты хорошо воспитан, а потому, что диван, кроме всего прочего, хранитель и музей. Во-первых, под диваном живёт музыка – Танькины цимбалы, а во-вторых, что там только не живёт: Танькины и Томкины рисунки и гербарии, внушительная коллекция грампластинок, альбомы с фотографиями, стопка пожелтевших номеров газеты «Правда», ворох старых писем от бабушки и даже потёртые купюры, смотреть на которые можно только из Томкиных рук, и это самые настоящие царские деньги! Какое отношение к царям имеют Томка с Танькой, девочке неизвестно, но диванных денег хватит на двадцать патефонов. Так говорит Томка, а если Томка говорит, так оно и есть. И зачем им двадцать стареньких патефонов, когда у них одна новенькая радиола на тонких цапельных ножках с горой пластинок? Пугачёва, Магомаев, Ротару, Кобзон, Марыля Родович, Карел Готт, «Песняры», «Цветы», «Лейся, песня»…
– А сейчас танцы! – объявляет Томка.
Вчера целый час она крутила «Арлекино»:
По острым иглам яркого огня
Бегу, бегу – дорогам нет конца.
Огромный мир замкнулся для меня
В арены круг и маску без лица.
Я – шут, я – Арлекин, я – просто смех,
Без имени и, в общем, без судьбы…
Сначала все дурачились, пели и плясали, а потом хором вросли в диван. За этим незатейливым «ля-ля-ля», видно, кроется что-то такое, неуловимое и прилипчивое, что заставляет кружиться чёрный пластмассовый диск с непрерывной спиральной дорожкой на нём, и грустить, и думать о чём-то о своём. Сегодня девочкина очередь выбирать пластинки. Эта песня без конца крутится в девочкиной голове, и, наверно, поэтому слов не разобрать, а для любви слова не нужны. И дни напролёт ты ходишь и мяучишь, мырлычешь и любишь:
Бывай, абуджаная сэрцам, дарагая…
Чаму так горка, не магу я зразумець.
Шкада заранкі мне, што ў небе дагарае
На ўсходзе дня майго, якому ружавець.
Пайшла, ніколі ўжо не вернешся, Алеся.
Бывай, смуглявая, каханая, бывай.
Стаю на ростанях былых, а з паднябесся
Самотным жаўранкам звініць і плача май…
«Песняры» – поют, девочка – мурлычет. Эту пластинку она готова слушать сто раз подряд. В руке у неё конверт, а на нём всем «песнярам» какой-то «художник» нарисовал красные рога и козлиные бородки… и, кажется, девочка с ним знакома… но, честное слово, это не она! Другой рукой девочка нащупывает вилку и толкает её в розетку. Вилка сопротивляется и, хотя и с трудом, подаётся.
– Танцуют все! – выкрикивает девочка.
Над самым её ухом вдруг что-то гудит, хрипит и хрюкает, и после глухого хлопка из радиоточки с весёленьким шипением зачем-то вырывается маленький искрящийся вулканчик, затухающий, и снова на секунду оживающий, и напоследок исходящий стройной струйкой чёрного дымка, и девочке в нос ударяет резкий запах гари, и радиоточка выглядит какой-то кособокой и очень подавленной. Внезапно наступившую тишину нарушает лишь глупая жирная муха, с оглушительным звоном бьющаяся в стекло.
– Кажется… мне… пора… – растерянно бормочет девочка и оглядывается на Томку с Танькой. – Я завтра… зайду… кажется…
Танька с открытым ртом сидит на полу у радиолы, а Томка странно белого цвета, медленно пожимая плечами, шепчет:
– Сейчас мама… с работы… придёт…
Девочка выскальзывает от Томки с Танькой и только на лестничной клетке вдруг замечает, что в руке всё так же сжимает конверт, а с него ей лукаво подмигивает Владимир Мулявин.
Касіў Ясь канюшыну,
Касіў Ясь канюшыну,
Касіў Ясь канюшыну –
Паглядаў на дзяўчыну…