Закатом вечер на портьерах догорает,
У семиструнной музыки оборвалась душа.
И птицей раненою высоту теряя,
Последней, верхней нотой успокоилась в ушах.
И выстрелом в упор стальные струны рвутся,
Мольбами и заклятиями их не удержать.
И к ним ещё рукою можно прикоснуться,
Но больше ничего уже на них нельзя сыграть.
Нет у судьбы заговорённого аккорда,
Который бы не резал крылья острым краем.
Но если жить, скитаясь в небе птицей гордой,
С судьбою можно спорить, фальши не играя.
И уходить, отставив дом с открытой дверью.
И возвращаться поздно, даже если не зовут.
А в обещанья можно верить и не верить,
Но можно знать, что если помнят, значит - точно ждут.
Оттиснут нотами на пустоте бумаге,
Ответ на неуместный, праздно заданный вопрос
- в душе мы пилигримы, барды и бродяги,
Но кто-то до души своей, возможно не дорос.
Заката красное вино не выпито до дна,
Струны оборванная нить - невелика награда.
Но лучше так, чем никогда не пить того вина,
В котором жизнь, в котором смерть, и смех и слёзы рядом.