Старуха выпрямляет чёрный горб,
скрипит атлас, натянутый на кости,
и семенящий шаг за поворот
перетекает в царственную поступь.
Прошла и обернулась в полутьме
венецианкой в чёрной коломбине
с внезапным острым именем, как смерть,
что на любовь похоже на латыни.
Два бражника под веки фонарей
летят, очнувшись от анабиоза.
Скульптуры в красном сумраке аллей
меняют выражение и позу.
С костей кленовых содрана листва,
на мрамор плеч струится ржавой кровью.
И покатилась эха голова…
откуда крик? пустой, потусторонний.
Но ветер, словно вежливый палач,
её накрыл туманной простынёю.
И мой зрачок, прокуренный дотла,
погас и подозрительно спокоен.