Кабинет автора Ларин Ларь
Текст произведения «Менты берут под козырек ЗЭК освободился!»
СВОБОДА!!!! Это когда мент, прежде чем потребовать твои документы, вежливо берет под козырек и представляется!
Только что ты был зэк. Как это произошло, ты еще не понял сам.
Любовь и свобода дороже всего!
За них не жалей никогда ничего
Отдай за любовь свою жизнь, свою кровь…
А ЗА СВОБОДУ ОТДАЙ И ЛЮБОВЬ!
Не грусти арестант
Брось тоску и печаль
Пусть судьба над тобою смеется
Смотри гордо вперед
Верь что счастье придет
И свобода тебе улыбнется!
Не пропадет Ваш скорбный труд
Из искры возгорится пламя…
Оковы тяжкие падут
И долгожданная свобода
Вас встретил ласково у входа
И братья меч Вам подадут…
Свобода!!!! Это когда мент, прежде чем потребовать твои документы, вежливо берет под козырек и представляется!
Только что ты был зэк. Как это произошло, ты еще не понял сам.
Как это вообще происходит? Первым звоночком было не особо приятное переселение из БУРа (БУР – барак усиленного режима. В Сталинские времена деления зэков по «мастям»: Воры, суки, бл.ди… ЗУР – Зона усиленного режима. В более поздние времена в пределах одной зоны начали устраивать ПКТ – помещение камерного типа. Наряду с ШИЗО – штрафным изолятором применялся как мера карательного воздействия, только на более долгий срок. Обычно 6 месяцев. По старинке его до сих пор называют БУРом. Хотя в Тугушах, одно время, в зоне существовал одновременно и БУР и ПКТ.)
Первым звоночком было не особо приятное переселение из БУРа в штрафной изолятор, ровно за пятнадцать суток до освобождения. Спалил «дембельские волосы»! Охранник припомнил давно забытую ссору с его женой – хакаской. Так что на свободу я вышел «Полным жиганом»: мало того что из БУРа, как все «отрицалова», так еще и с пятнашки.
Смотри:
«Волчий паспорт или справка об освобождении»
Ссылка:
http://www.proza.ru/2015/01/03/470
Волнения начались дней за пять до назначенного срока. Я вдруг поймал себя на мысли, что совершенно не представляю принцип устройства жизни там, за забором. Потом мне начала катить измена типа: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!»
Ну как это так! Я и свобода. Что между нами общего? Что-то непременно должно случиться: Этот день не настанет. За 17 марта сразу последует 19е. Солнце откажется восходить из-за горизонта. В государстве случится военный переворот и всех зэков оставят в лагерях до особого распоряжения… Короче, были какие-то дикие беспочвенные опасения. Казалось я навек отверженный в том мире.
Последний день в ШИЗО длился неимоверно долго! Он просто зависал, не двигался вперед. Оказывается, как много пространства вмещается в каждую минуту, час…
И все вокруг вели себя по скотски! Они словно не замечали всю неповторимость именно этого дня.
Наконец я уже притупился в своих поисках ответа и увлекся камерными разговорами. Но мозг всё равно четко фиксировал посторонние звуки в дежурке.
Вот пришел Мельник – новый начальник изолятора, вместо застреленного в запретке новоиспеченного лейтенанта Семенихина.
Смотри:
«Расстрел прапорщика Семенихина»
Ссылка:
http://www.proza.ru/2015/01/03/463
Они долго трепались о чем-то с коридорным. В конце концов Мельник вообще, возможно, пришел не по мою душу! Напившись чаю и наевшись вдоволь, начальники все же пошли по коридору. Куда? Одна камера, вторая… Вопросы. Подъеюки.
Неожиданно открылись двери. Я мысленно вычислял их в другой стороне коридора. «Семакин, с вещами. Освобождаться будешь или останешься?»
Подъебка! Если решили освобождать никакая сила их не остановит! Выкинут за ворота насильно.
Он действительно припоздал. Съэкономил на моем времени! В отряд завел лишь на минуту, похватаь свои шмотки, большей частью уже разворованные, да попрощаться со зверинцем. Уже почти совсем незнакомые лица вокруг!
Хотя, вещи мне, как оказалось, и не понадобились! Я шел в зону этапом после трибунала, в солдатской робе. Выходить в ней было еще глупее чем в зэковском обмундировании.
Долго оформляли понты на вахте. Шмон. Кому он нужен? Что может человек вынести из зоны с БУРа, да еще пятнашки. Ксивы на волю всё равно можно замыкать так, что ни одна контора не отыщет.
И вот мы за воротами. На воле. Но я еще не человек! Для того, чтобы я им стал, при мне должна быть справка об освобождении. Гулкие коридоры ППЧ (планово производственной части), совмещенной с бухгалтерией и прочими делами. Контора, одним словом. Распишитесь за то, за это… Валенки получали? А бушлат?! Да у меня и так денег на квитке нет! Если бы мне сейчас новяк выдали!
Наконец справка в зубы и какие-то копейки в карман.
Смотри фото «Волчий паспорт или справка об освобождении» Ссылка номер 1. На второй стороне справки об освобождении надпись о сумме на билет и суточных.
Во сколько обходится один день содержания заключенного в колонии. Получается около 33 копеек.
Но радоваться рано! «Скорей, скорей! - Гонит Мельник - Автобус вот-вот уйдет!» А автобус два раза в сутки, как раз к поезду!
Но до автобуса оказалась еще масса времени. Вот он стоит у штаба в закутке. Мы ныряем в какой-то склад. Надзирателю лень искать зэковские шмотки. «Иди смотри сам. Помнишь, какие твои? Номер такой-то!»
Я иду по складу, где висят на гвоздях сидора с вольными вещами отбывающих срока заключенных. Выбираю по себе шапку, куртку, свитер, ботинки… Штаны нужно мерить. Беру подходящие по фасону и размеру. Всё равно будут велики! У зэков другие стандарты по талии.
Выхожу с охапкой вещей из склада. Этот миг расставания с «гражданином начальником» описан во многих произведениях классики. Евгений Онегин:
Наплевать что против кто-то
Завтра выйду за ворота
Справку об освобожденье получу
И сквозь стиснутый кусальник
Скажет «гражданин начальник»: «Ну давай!»
И добавит с рожей зыбкой,
Мол «На долго ли откинулся, блатюк?»
Ну а я ему с улыбкой:
«Не вернусь, не ждите больше. Все. Каюк! (Песня о Родине)
Я вышел из лагеря голым и босым,
Когда на ветру лист последний дрожал.
И толстый начальник большим кровососом
Меня со слезой на глазу провожал.
Чтоб я не вернулся сюда никогда -
Он слезы ронял как из лейки.
Мы с ним провели молодые года -
Он в форме, а я в телогрейке.
***
И толстый начальник похожий на кукиш
Вручал мне на поезд плацкартный билет.
Чтоб я не вернулся держа на уме
Напомнить ему зло и горько,
Что он до сих пор пребывает в тюрьме
И выйдет он к пенсии только.
(Тоже Песня о Родине, но уже о другой!)
Мое прощание с начальником не отличалось особой помпезностью:
Мельник рукой дает мне направление до забегаловки «Комнаты ожидания». Чего-то хамит на последок и требует, чтобы я послал его на Х**. Я посылаю. Вдохновленный он пропадает за дверьми вахты. Последний осколок уходящего мира!
Дни и ночи, по морозу по снегу
Гнал конвой нас с автоматами в тайгу
Дни и ночи лес валили для страны
Этот день мы приближали как могли
Этот день свободы
Наконец настал
Если б знали
Как его я долго ждал
Скажет мама: «Возвратился мой сынок.
Наконец-то ты отбыл проклятый срок!»
Иду по указанному маршруту. Оказывается, тут при зоне и при остановке (к чему ближе не знаю!) Комната ожидания. Народу харь тридцать туда влазит и хата битком. Остальные коротают время на улице. Я спрашиваю расписание, когда отправляется автобус. Оказывается не опоздал! До отправления еще час времени.
Едва я успел переодеться, как весь растворился в людском внимании. На меня смотрели ровно мать на дитя, отец на сына и брат на брата. Сам не заметил как усадили на центральное место за столом и принялись потчевать кто чем мог. Каждый считал своим долгом одарить меня хоть чем нибудь изысканным.
А когда случайно проболтался, что освободился из БУРа, да еще с «пятнашки» один знающий старик тут же объявил на все присутственное место: «Вот он, матери, настоящий жиган – отрицалова! Не гнулся в Зоне перед властью. За всех бродяг мазу тянул! Воевал с ментовским беспределом, чтобы вашим сынам жилось в колонии лучше.»
И сейчас же посыпались вопросы. «Как там мой, а как мой? Не сидит ли в ШИЗО. Что о нем говорят в зоне…»
Мне налили водки и собрали шикарный стол. Я был сильно смущен. Порывался выйти. Но это было уже не в человеческих силах! Так буквально на руках и сопроводили со стола до автобуса.
Он тронулся, а общение еще продолжалось. Наконец, где то уже на полдороги, я вдруг ощутил, что нахожусь на воле. А автобус еще долго ехал по таежной, всей в ухабах и рытвинах лежневке.
На станции Хайрузовка я оторвался наконец от тесного дружеского коллектива. Остался один на один с самим собой. И с интересом рассматривал окрестности. Сколько раз я видел их будучи зэком, эпатируемым . Теперь всё иначе. Я ходил по платформе туда – сюда, и никто не кричал мне : «Стой стрелять буду!»
Вдруг с дальнего конца от леса ко мне направилась шобла. Зэки с красными повязками на рукавах. Здесь на станции была колония поселения. В те годы, можно сказать, Хайрузовка еще не являлась полностью вольным поселением. Лишних людей там не было. Не удерживались они среди ментов и зэков! Но сие человеческое сообщество уже гораздо ближе продвинулось к человеческой цивилизации! Здесь даже водку в привокзальном ларьке продавали!!
Это, очевидно, актив местной козьей ячейки. Впрочем, повели они себя довольно нагло. Из чего я заключил, что козлы здесь в зоне держат верх. Главшпан сей бригады добровольных народных дружинников хотел было проверить у меня документы. Верх наглости. Я послал его на Х**. Правда в вежливой форме. «А кто ты такой, чтобы я, вольный человек, тебе - зэку свои документы показывал?!»
Пришлось квартету умерить свой командный пыл. Одного они тут же отослали на вокзал за подкреплением в виде представителем закона, а со мной предводитель рогатых завел душеспасительные беседы.
«Это у Вас там в Тугушах одна блотота! – отечески наставлял он меня. - А в стране существуют еще много других зон! Ты откуда будешь?» «Из Белгорода.» «Тем более! У Вас там краснота – здешней не снилась! Я не советую тебе быть по дороге таким ершистым!» «Пугаешь?» «Молодой ты и борзый еще! У тебя один срок за плечами. А я в этой системе кручусь двадцать три года безвылазно! Послушай меня. Прими за сказку! Так - Информация к размышлению. Она лишней не бывает!
Не о том ты думаешь - парняга. Я тоже был молод и крут. Но жизнь – хороший учитель…» «Который слишком дорого берет за свои уроки! – знаем, проходили.» «Не только учитель! Любого обломает. … Не о том думаешь! Тебе первым делом нужно сейчас прикидывать, как в эту систему не вернуться. А то засосет не выберешься. Хоть землянку себе со шпал на первое время соорудить. Нельзя тебе в тот мир! Родители живы. У кого остановиться есть? Сиди дома и не кажи носа на улицу. Месяц – два… сколько сможешь. Мы все пропитаны зоной. От нас за версту несет. Надо отмыться, отбриться для начала. Ты как Миклухо Маклай среди людоедов…»
Подошел мент, вежливо взял под козырек . Представился. «Сержант такой-то. Попрошу предъявить Вас Ваши документы.» От меня пахло спиртным. Если бы я был вольным, случайно заблудшим в этот чрезвычайно живописный уголок, возможно мне и следовало бы чего-то опасаться. Но у меня справка об освобождении и билет на поезд. Взять с меня нечего. И все окружающие знают это! Я для них нежеланный гость.
Если кондуктор вагона откажется меня пускать по моему невменяемому состоянию, они будут её уговаривать. На моей стороне, наконец, общественность. Если сейчас крикнуть в сторону вокзала «Наших бьют!» - вылетит огромная толпа мужиков и баб у которых отцы, сыновья, братья сидят в местах неподалеку. Они порвут и мента и козлов на куски!
Я сел на поезд. Он тронулся и пьянка продолжилась. Этому невозможно противостоять! Меня отобрала у толпы и посадила к себе в купе женщина. «У меня сын в зоне сидит. Я хочу чтобы кто-то его так же приютил, обогрел .» Она мне предлагала деньги на дорогу. И я едва смог от них отказаться!
Где то на полустанке встретил знакомого мента. Тот как раз ехал из отпуска на службу в зону. Мент потащил меня в придорожный буфет, заказал стакан водки с бутербродом, высказал туманную сентенцию о том, что многие люди по натуре не так злы, какими заставляют их быть обстоятельства и пожелал счастья в дальнейшей жизни.
На станции Саянская, где вагоны перецепляли, ждали другой поезд, который должен был мчать меня вспять, но совершенно по другой узкоколейке. Меня охватил духовный кризис. А может я просто перепил лишнего. Тоскливо стало на душе. Какие-то все кругом добрые люди и только я среди них один урод. И они еще за что-то передо мной оправдываются.
Но в тамбуре меня выловила знакомая тетя и потащила в купе. Она точно угадала мои мысли и сообщила, что до Красноярска она меня на минуту одного не оставит. А там суета унесет меня, закружит… Короче, это очень трудно, вдруг быть выкинутым из привычной среды. И нельзя оставаться один на один с самим собой.
В Красноярске я получил на почтамте деньги до востребования, отправленные моей матерью. Пошатался по городу, предварительно закурковав вещи и деньги в камере хранения на вокзале.
Тут в одном отдельном зальчике, особо охраняемом милицией, была целая республика ШКИД из освободившихся уголовников. Частью уже потерявших курс и бичующих по волнам. Одни предлагали купить ворованные вещи, другие вмазаться, третьи звали завербоваться на золотые прииски.
В пятом углу кололи наколки, в шестом ( вообще-то зал круглый оказался ) заваривали чифир.
Такой публики мне и в зоне хватало. Пошел блукать по городу и быстро обнаружил, что весь Красноярск это один большой лагерь! Судимых много, и еще больше родственников отбывающих срока. Все считают своим долгом напоить страждущего. Таксисты, завидев на вокзале незнакомого бродягу в первый раз, хором кричат: «Куда едем, командир?» Они, очевидно, думают, что человек с приисков вернулся.
Нарвался сначала на своего бывшего отрядника в Тугушах. Бравый вояка пропивал честно заработанные на воспитании преступников деньги. Неплохим человеком он был и в лагере! Теперь же превратился в собутыльника всех сидевших на общественных началах. Первую ночь я коротал на ж. д. вокзале. Вторую у отрядника. Третью, у одного из его подопечных. Одну, какую-то, вообще в подъезде дальнего пригорода: Все надоели!
Народу за это время повстречал в городе много. Выпили еще больше. Я начал подозревать крамольную вещь: Красноярск – это и есть моя родина! Пробухал два или три дня, а ощущение такое, что родился и вырос здесь! Я всё про всех знаю. Историю, зоны, авторитетов…У меня знакомых полгорода. И, самое главное, я с ними «Одной крови». Понимаем друг друга с пол оборота!
А та местность, куда я сейчас добираюсь, лишь когда-то была местом моего рождения и взросления по недоразумению. Говорю я уже без хохлятских вывертов: «Шо?» и «Гэ». Идиомы в речи все Красноярские… Я приеду туда сейчас всем чужой и всеми забытый. Там жизнь придется начинать сначала!
Так не лучше ли остаться здесь, где весь город друзей и где их жизнь мне знакома, а моя им?! В конце концов определюсь куда нибудь. Шишку заготавливать, золото мыть, зверя бить… Никто охотником не рождается! …
НО. ЛИХА БЕДА НАЧАЛО! Я СЛЫШАЛ КАК УВЛЕКАЕТ ВОЛЯ! Как она с первых дней берет человека в оборот. И трудно противостоять её потоку. Сколько по лагерям крутится таких же любителей пуститься в дальнее плавание без руля и тормозов.
Нет, надо строить жизнь с нуля, на прочном фундаменте! Уходить с улицы, иначе она засосет! Я принял волевое решение и отправился к родителям сокамерника. Отсиделся у них пару дней. Объяснил обстановку: Мне бы миновать лагерный уклад, царящий вокруг. Баны, блотхаты, притоны и соблазны, которыми напичкан весь город. Созданный зэками и для зэков! Сесть в поезд, пока не засосало это болото!
В конце концов они меня сопроводили на вокзал, купили билет, посадили в поезд и дождались его отправления.
Я выполнил первую часть плана: Когда-то в колонии я поставил себе задачу не пить в Красноярске. Сразу ехать домой. И теперь дождался когда поезд умчит за пределы Великого Красноярского края, и только тогда достал бутылку водки из чемодана. Теперь, если выпью, потеряю контроль и наворочу дел, сидеть буду уже хотя бы в другой области!
«Моряк моряка видит из далека!» Подобное тянется к подобному. На второй день меня вычислили в поезде каталы. Они вычислили меня, я их. Фаловали сыграть в карты без интереса. Не поддался. Предложили остаться с ними. Я извинился и отказался.
Домой! Теперь только домой. Подсаживались такие же бродяги по жизни. Хлебом с ними делился. А в душу попросил не лезть. Мирно провели время до Москвы.
В Столице на Курском вокзале мне не дали времени на раздумья. Едва войдя, оказался в объятиях милиционеров. Проверили документы, после чего сообщили, что меня уже второй день ищут родственники. Я купли билет и намылился домой, когда услышал объявление по громкоговорителю: Гражданин Семакин Владимир Ильичь! Подойдите к дежурному по вокзалу, вас ищут родственники.»
И я сдался в руки матери и младшего брата, который за время моей отсидки возмужал и перерос меня на пол головы.
Я доехал домой. Отсиделся. Оклемался. И с тех пор и по сегодняшний день больше не залетал в лагерную систему. Тридцать лет прошло. Все судимости сняты и погашены.
С чего я начал свой рассказ. Какова его мысль? Бывают вещи, которые кажутся невероятными в своем выполнении по началу. Но обстоятельства сами подсказывают дорогу. Абсолютно беспочвенны страхи типа: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!» или «Скорее Енисей потечет вспять!» Вступать в незнакомую реку, не зная броду всё равно придется! Так не лучше ли делать это налегке, вооружившись единственным, что всегда при тебе – ЗДРАВЫМ СМЫСЛОМ.