Ноль градусов

Анатолий Багрицкий
Мои вокзалы – сигаретный дым,
Мои разлуки – стылые перроны.
Я нацежу титановой воды
И заварю в стакане макароны.

Голодные дворняги-фонари
Лакают отражение из лужи.
Коль скоро время не идет внутри,
Пускай бежит проворнее снаружи.

Как лучший из поэтов – грек Алкей,
Так лучшее из вин – слюна младенца.
Я закопал в укромном уголке
Свое остановившееся сердце,

Не отыскать охотничьему псу,
Не выпытать на нюх амбарной мыши.
Оставил на плите горячий суп,
Как будто на минуту только вышел.

А между тем, решил наверняка,
Что не вернусь, что позже ли, сейчас ли,
Не зная с кем, не понимая как,
Во что бы то ни стало, буду счастлив.

И буду путешествовать, пока
Кипит роса на виноградных гроздьях,
Пока с небес, как люстра с потолка,
Свисает гранулированный воздух.

Рабочий добывает соль со лба,
Но мне другая доля интересней:
Я буду петь, пока моя судьба,
В конце концов, не превратится в песню.

На небе штиль. Воздушные суда
Зарылись в облака и впали в спячку.
Носильщики снуют туда-сюда,
Толкая громыхающие тачки

С тяжелыми тюками. Там и тут
Идет торговля розничным товаром.
Ноль градусов. Архангелы метут
Седыми волосами тротуары.

Ноль градусов. Весны или зимы?
Ноль градусов дождя? Тумана? Снега?
Погоде неудобно взять взаймы
На доктора. У северного неба,

Должно быть, обострился гайморит
(Ведь это же не тучи – это сопли!).
Оно еще купюрами сорит,
Когда все алкоголики просохли,

То в жар бросает, то в холодный пот,
То обливает приступами лени.
Издалека трамвайное депо
Напоминает лежбище тюленей.

Друг к другу жмутся сонные дома,
Над ними тучи выросли, как горы.
Ноль градусов. Весна или зима -
Не так уж важно для больного горла.

Прислуживать фантазии легко,
Она сама берет свою добычу.
Я кувыркался в клетчатом трико
На ярмарках и приобрел привычку

В любой организованной толпе
Плестись в хвосте, но оказался первым
С другого края рая, и теперь
Сушу на бельевых веревках нервов

Кальсоны гордости. Как андрогин,
По обе стороны волшебной двери
Я лгу себе охотней, чем другим,
Охотней, чем другим, себе же веря.

Мой голос для кого-то - просто шум.
А я во всем пытаюсь слышать голос.
Завариваю быструю лапшу
И ем, пока стекло не раскололось,

Пока вода не лопнула по швам,
Не расползлась на шелковые нити,
Пока моя богиня не пришла
И не шепнула в ухо: «Извините,

Который час?» Когда я не пишу,
Я не люблю себя как человека,
О зеркало хабарики тушу
И чувствую себя бесполым некто.

Бывает, правда, слышу голоса
И, кажется, вот-вот проникну в тайну,
Но все пустое, не о чем писать,
Ложусь в постель и до утра читаю.

Нет, человек не может просто быть,
Существовать, ему необходимо
Хотя бы ощущение судьбы.
Желание любить и быть любимым

Толкает заржавевший метроном.
Подбрасывая в топку килогерцы,
Оно идет по венам напролом,
Пытаясь допульсировать до сердца

И уничтожить. Хватит уже ныть,
За год в режиме будничных гастролей
Существованье в статусе жены
Любую музу выведет из строя.

А ты живешь так скоро двадцать лет,
И двадцать зим, и девятнадцать весен.
Откроешь холодильник в феврале,
Достанешь масло – вот уже и осень.

Скажи еще спасибо, что она
Сбежала вообще, а не к другому.
Она тебе по-своему верна,
Верна твоей работе, а не дому.

Конечно, если можно так назвать
Квартиру, где слюбилось бы, стерпелось,
Когда бы ни прокрустова кровать,
Убившая супружескую верность.

Сегодня я ни капельки не пьян.
Прости меня, любезная богиня,
Я думал, эта девочка моя,
Я даже ее сравнивал с другими,

Частенько в пользу нескольких других,
Судил по прописному алгоритму.
К тебе я обращаю этот стих
Как полную раскаянья молитву.

Верни ее, пожалуйста, верни!
Мне кажется, небесная обитель
Так близко – только руку протяни.
Я стольких незаслуженно обидел

И стольким задолжал свою любовь,
Что если бы ни ангельская феня,
В Аиде повторяющихся снов
Я так и не услышал бы Орфея

И не проснулся. Свет моих очей,
Со мною, к сожаленью, происходит
Лишь то, что происходит вообще
С живыми существами в преисподней

Столь густонаселенного жилья,
Что даже насекомые не рады.
Мое большое, истинное я
Рассыпалось на маленькие правды,

Как солнце сквозь цветные витражи
В потемках коммунального подъезда.
Вагон еще не тронулся, а жизнь
Уже летит в распахнутую бездну.