В отдалённую комнату небоэтажного дома,
Где никто не живёт, за отсутствием люстр и ковров,
Осторожно крадусь по хрустящим листам униброма,
Перепачканный мелом, с вязанкой украденных дров.
Пахнет жареным луком, вечерним скандалом и мышью.
Где-то там, за стеной, среди джаза сухих пауков
Две недели назад поселилась испанка, я слышу,
Как стучат по паркету кастаньеты её башмаков.
Липнут полосы-волосы, руки сплелись и опухли,
Среди газовых печек и залитых чаем столов
Мы столкнемся с ней завтра на так называемой кухне,
На прокуренном кладбище перьев, копыт и голов.
Я сорву с неё имя, зарою его в интернете,
Положу свою руку на пульс её месячных дрём.
В океане сырой чёрной кровью запекшейся нефти
Силиконовой нитью струится её водоём.
Посмотрю фотографии, может быть, есть в них такое,
Что заставит меня раскошелиться, не заплатив,
Напечатать семейное фото на фотообои,
Разослать их по всем адресам и спалить негатив.
Для меня это значит – ничего друг от друга не требуя,
До предела натягивать боль на гитарном колке.
Городская луна растворяется в утреннем небе,
Как прессованный сахар в остывшем уже молоке.