ПОТАЙНАЯ ДВЕРЦА
В СТРАННЫЙ ДУХОВНЫЙ МИР СЕРГЕЯ ТОРНА…
В руках читателя находится миниатюрный сборник стихов с
«одорологическим» названием «Запах травы и неба». Вероятно,
исходя из названия, кто-то благодушно решит, что содержательная
начинка этой книги – типичный образец пейзажной лирики XIX в.
Это-неверное предположение.
Автор книги – Сергей Торн, наш современник,– по своему духу
приближённый к её Величеству Природе человек. Однако эта
духовная близость у него не кабинетная, формально-
романтическая, с меланхолическими перепадами в настроении по
причине некогда утраченного рая…
Это иная, почти генетическая страсть к путешествиям, к
странствиям, может быть, сдобренная яркими впечатлениями
детско-юношеского периода жизни, а также учёбой в институте
Сервантеса в Мадриде (Испания), работой преподавателя
английского языка в Аргентине (Буэнос Айрес, Школа Альфонсина
Сторни), работой в институте туристического бизнеса…и т.д.
Хорошо помню личные «вкусовые» ощущения, когда впервые
услышал фамилию «Торн»…Сергей Торн!.. Мелодически не
слишком распространённое буквосочетание, почти исключительное
по своей редкости.
Я не стал бы утомлять читателя пространной историей своего
интереса к фоносемантическому анализу различных имён и
фамилий, а равным образом и к гипотетическому влиянию имени на
интеллект своего носителя.
Однако именно фамилия «Торн» в момент знакомства с Сергеем
– репетитором английского и испанского языков из шахтёрской
Макеевки, автором проекта «Школа изучения иностранных языков
Сергея Торна» – показалась мне откровенно небезынтересной…
Дело даже не в том, что важные персоны от рода Торнов, с
генеалогией немецко-польских евреев, имели царские привилегии
на Руси во времена правления Иоанна Грозного в XVI в.,
и не в том, что ветвь рода Торнов фон Штернберг, например, была
известной в Тевтонском ордене в XV в. на территории Померании
(Западная Пруссия), а также в Польше – в Речи Посполитой в XVI в…
Меня заинтриговала знаковая, корневая, как мне показалось,
фоносемантическая связь фамилии моего нового знакомого с
именем одного из главных богов скандинавской мифологии –
Бога грома, бури и плодородия – Тором! Даже если эта фамилия не
соответствует генеалогическим корням рода конкретного индивида,
а взята «напрокат» в качестве литературного псевдонима, то и
тогда тонкая сакральная связь влияет на судьбоносный вектор
движения своего «послушника»…
Кстати, тогда же подумалось и об обратном семантическом
влиянии имени «Тор» на возникновение известного в языке
древних славян глагола «торить», т.е. протаптывать дорогу, путь…
Конечно же, подобные эвристические умозаключения не
возникли в моей голове сами по себе – я был осведомлён, что
Сергей позиционирует себя как «хиппи»…
Это немаловажное обстоятельство предполагает особый угол
восприятия не только личности самого человека, но и предметов
его творчества, его пристрастий …
Так мне, благодаря некоторому стечению обстоятельств,
примерно за год до рождения настоящей книжной миниатюры,
посчастливилось побывать у Сергея Торна дома в небольшой
приятельской компании, в качестве одного из гостей.
В этой связи не лишним будет вспомнить давнюю немецкую
пословицу, которую в несколько перефразированном виде
приписывают И.В.Гёте: Wer den Dichter will verstehen,mu; in
Dichters Lande gehen – «Понять поэта можно только на его родине».
Смысл этого блестящего афоризма, на самом деле, справедлив во
всякие времена, как и мнение опытного психолога относительно
жилища человека: жилище говорит о своём владельце больше,
нежели тот может рассказать о самом себе.
Надолго запомнилась вежливая, испытующе-выжидательная
сдержанность хозяина небольшой усадьбы, пока я широко
открытыми глазами цеплялся за детали удачно сбалансированных
соотношений основных элементов пространственной планировки
ландшафтного дизайна на участке с эффектом «неожиданного
пространства» в глубине чудесной рукотворно ухоженной флоры.
Откорректированный сетью дорожек из дикого камня рельеф,
ярко-зелёный, диковинных размеров, папоротник, причудливой
геометрии древесный кустарник, яркие цветники, небольшие
газончики…
Если бы не следы строительного мусора, едва начатой закладки
фундамента под беседку, (либо под будущий декоративный
водоём), да ещё многометровая, свёрнутая в кольцо «змея» жёлто-
зелёного поливочного шланга рядом с цоколем небольшого
одноэтажного дома соответствующей архитектурной стилистики,–
весь этот антураж невольно погружал бы в атмосферу покоя и
умиротворения.
Для полноты впечатлений, казалось, не доставало лишь райских
птиц.
На фоне осязаемо живой, почти экзотической, ландшафтной
декорации с мелкими каменными «вкраплениями» японского стиля
Дзен, фигура Сергея показалась мне органически естественным
воплощением «замысла Божия»…
Вспомнилось библейское – «И взял Господь Бог человека, и
поселил его в саду Эдемском, чтобы возделывать его и хранить
его»…
Трудно сказать, о чём думал в это время сам «Возделыватель»,
разглядывая посетителей своей усадьбы со стороны, двое из
которых были ему явно незнакомы, в том числе и я...
В отдалённые 60-е годы прошлого века, почти за 30 лет до
распада СССР, мне приходилось вживую общаться
с «хиппующими» одногодками, большая часть из которых имела
весьма отдалённые, в чём-то даже окарикатуренные представления
о таком субкультурном явлении индо-американского Запада, как
«Хиппи»…
Наши родные советские «дети цветов» не были «Воинами
Радуги», этаким общемировым олицетворением пророчеств
индейцев Хопи, они лишь формально на возрастном эпатаже
юношеского максимализма могли соответствовать требованиям
негласного «кодекса свободы» под привлекательным западно-
молодёжным лозунгом «Мир, дружба, жвачка»…
Нет, Сергей Торн даже внешне ничем не напоминал мне давних
моих сверстников.
Увидев его впервые, помнится, я полушутя-полусерьёзно
подумал, что Сергею можно было бы зарабатывать деньги в
массовках на экранизации романов Фенимора Купера…
Он производил впечатление человека некой внутренней
цельности не благоприобретённого, а врождённого благородства.
Среднего роста, сложения крепкого и по обхвату запястья скорее
нормостенического, с характером (если судить по тонким плотно
сжатым губам) упрямым и решительным, но с располагающим
открытым лицом и прямым, несколько ироничным, умным
взглядом тёмно-карих глаз.
В манерах держаться – свободен, непринуждён, но и не
раскрепощён до развязности, до неприличия – истинный сын
природы, а не её дикий пасынок. В выражении чувств сдержан, не
навязчив, вежливо тактичен, предупредителен….
Одет был почти по-домашнему: традиционные синие джинсы
чуть расклешённые книзу и потёрто-обесцвеченные спереди, на
босых ногах шлёпанцы в стиле «Alberto Torresi», голый торс со
спины прикрыт распахнутой безрукавной жилеткой в стиле
испанского болеро чёрного цвета, украшенного по всей
поверхности в орнаментальном порядке множеством
геометрических цветных (синих, белых, бордовых…) шильдиков,
или ещё чем-то таким эдаким…как у американских индейцев.
Не без толики изящества, в качестве аксессуаров одежды
подобраны детали мужского украшения от чёрного ремня с
оригинальной круглой бляхой в виде боевого щита, тёмно-
коричневых кожаных браслетов с металлизированной отделкой,
прикрывающих запястья рук на манер индейских традиций, до
продолговатого нашейного амулета (или брелока) из жёлтого
металла на чёрном кожаном шнурке…
Надо сказать, что у индейцев использование элементов жёлтого
цвета носило утилитарно-сакральный характер. По их
представлениям жёлтый цвет способствовал деловой удаче и
уверенности.
У Сергея отменный вкус в подборе элементов стилевого
романтизма и фантазийности, кроме всего прочего, подкреплялся
соответствующей причёской слегка вьющихся ниспадающих до
плеч волос, припорошенных благородной пепельной сединой, что
ещё более усиливало эффект типажного сходства макеевского
хиппи с киношным образом американского индейца времён
испанской конкисты XVI в.
Впрочем, Сергей Торн вполне бы подошёл и на роль испанского
конкистадора где-нибудь в дельте реки Ориноко…с компаньонами,
одержимыми поисками мифического золотого города – Эльдорадо.
Когда я узрел в доме Сергея стеллажи с древними артефактами,
лично им найденными в шламовых и горных отвалах во время
различных вылазок и поездок,– нельзя было не улыбнуться своим,
невесть откуда появившимся странным фантазиям...
Кроме всего прочего, оказалось что Сергеем владеют
пристрастия, ориентированные на синтезное мышление… Вернее
было бы сказать, что феномен синтезного мышления Сергея Торна
реализует себя как тип художественного мышления в системе
эстетических координат философского, культурно-исторического и
литературно-художественного опыта, в форме художественного
словотворчества и андеграундной живописи …
Что, собственно, и представлено на суд читателю в качестве
настоящей книги.
Конечно же, содержание сборника «Запах травы и неба» нельзя
рассматривать вне контекста экзистенциальной проблематики
личности автора, которая, по выражению С.Кьеркегора, «находится
в сознании своего существования» и выражает, высказывает себя
параллельно и в творчестве, и в индивидуально-поведенческой
повседневности.
Однако подробный анализ духовной стороны существования
автора книги относится к разряду задач, которые не входят в круг
компетенции автора вступительной статьи.
Моя задача много скромнее: обозначить более-менее внятные
контуры духовно-индивидуального облика творца упомянутой
книги для читательской аудитории, ибо имманентный закон
всякого творчества требует обнародования (публикации) не только
результатов творческих усилий автора, но и зрительно-
графического подтверждения образа самого художника как
рефлексирующего субъекта, для которого весь жизненный путь –
есть «тренировка души гармонией».
С культурологической точки зрения творческий облик Сергея
Торна – явление не типичное, инаковое в литературных традициях
Донбасса, клинически переживающего модернизацию
постсоветского периода.
Несложно заметить, что поэтическая философия автора связана с
архаикой древних культур, с некими метафизическими пластами
праистории не в динамике стихотворного сюжета, а мозаично, с
наслоениями ассоциаций, с использованием перифраз, т.е. указаний
не на предмет, а на признак…
К примеру, в стихотворении «Ореховому дереву» автор смело
использует прилагательное «вермишелевый» в контексте строки
«вкус веток вермишелевых», говоря о тонких стеблях веток
орехового дерева.
Или в стихотворении «Спящий» из цикла «Маисовые люди»
вводится совершенно потрясающий троп (инакоговорение) –
«тьмой заряжены ружья»… – образ, инициирующий в сознании
читателя сильнейший ассоциативно-поэтический ряд. У Торна
таких нестандартных открытий и находок множество!..
Эти поэтические находки порой грубы, но они даже не требуют
технического причёсывания, их задача – как можно полновеснее,
эмоциональнее материализовать некую тонкую эфирную идею,
возникшую на волне смутных, подсознательных, в чём-то даже
провокативных переживаний, вызывающих сильнейший всплеск
родовой памяти.
Нельзя сказать, что в русской литературе ранее ничего
подобного не было. Достаточно вспомнить относительно недавнее
историческое литературное прошлое, а именно первые три
десятилетия XX в., например: течение футуристов, или созданный в
20-х г. Труфановым «Орден заумников», или Объединение
Реального Искусства и движение (ОБЭРИУтов), наконец, –
Литературу русского абсурда…
Кстати сказать, в «Орден заумников» входил и будущий
Обэриут Даниил Хармс! Влияние творчества Хармса на Торна по
целому ряду нюансов в поэтическом мироощущении очевидно…
Очевиден и другой полюс влияния на творчество Сергея Торна – не
менее сильный – поэтическое наследие представителей
английского романтизма второй половины XIX в., например, таких
как А. Вильям Блейк! И может быть, в первую очередь именно
Блейк, как едва ли не самый ранний романтик, оставшийся в
изоляции у современников…
Впрочем, очевидно, что даже самые яркие реминисценции из
Блейка в стихотворных откровениях Торна – это лишь отсвет
поэзии романтизма, который не следует сопоставлять со
«стихотворным огнём» составляющим силу романтической
поэзии…
На мой взгляд, интереснее иное, – это творческий облик Сергея
Торна, который формировался, на мой взгляд, под романтическим
током между крайними полюсами удалённых во времени друг от
друга различных народов, территорий и обстоятельств развития.
С одной стороны это – ранний английский романтизм второй
половины XIX в., с другой стороны – завоевательная романтика
испанской конкисты XVI в. в истории колонизации Латинской
Америки…
Есть ещё один сильный влиятельный полюс уравновешивающий
два предыдущих – Даниил Хармс (Д. Ювачёв)
Даже в результате беглого, поверхностного взгляда на
творчество и личность Сергея Торна приходишь к мысли о
невозможности препарировать это явление и «разложить по
полочкам» в тесных границах статьи для миниатюрного
сборника…
Потому то и не приходило в голову использовать фрагменты
стихов автора этой книги в качестве поэтического примера в своих
весьма субъективно-обобщённых оценках.
И, тем не менее, хочется верить, что моё предисловие, как некий
волшебный ключик от потайной дверцы в «странный» духовный
мир Сергея Торна, может быть полезен любознательному
читателю.
Незадолго до расставания, по моей просьбе, Сергей прочитал
несколько поэтических строк, вероятно из своего будущего
сборника.
С того момента прошёл год, и многое изменилось в
нашем мире, но до сих пор память сохранила и его голос, и его
манеру чтения, и сами строки, вернее даже не строки, а
эмоциональный образ-фантом:
Тетива поёт молитву,
Лук звенит по сени трав
И стремится в меди битву
Наконечника оскал.
Тучи окрыляет шквалом
Хрупким запахом костра
Хризолитовым восторгом
Оперённая стрела…
В след полёту стрел жужжащих
Гиацинтовым комком
Шёпот трав – следы из чащи,
Чащи вихрей и клинков.
Виталий СВИРИДОВ,
член Межрегионального союза писателей,
Лауреат литературных премий
им. Владимира Даля, им. Бориса Горбатова, им. Владимира Гринчукова, им.Олега Бишарева