Здесь пахнет холодной, горько-солёной кровью.
В пещерное ухо дышит охрипший ветер.
Глазами костра смотрю на сухие ветви –
последняя руна брошена в пасть огня.
Но всё это было, прежде, в каком-то слове.
Крылатые чувства прятались в птичий короб,
а голос – в письмо в бутылке смолисто-чёрной,
и море вздыхало, тайны его храня,
несло в никуда, но чаще на тот же берег
опять возвращало, на безымянный остров,
где между вершин зажатый, сломавший вёсла,
скиталец-ковчег навеки нашёл причал.
Где крик не сдержал распахнутый юный беркут,
впервые нащупав струны воздушной арфы.
И всё, что внизу, становится зыбкой картой
на облачном свитке с тонким узором скал.
И всё ускользает, дальше, и выше, выше,
раздув капюшон, качается кобра дыма.
Мне нужно забыть последние рифмы, имя…
учиться хранить молчание, как монах.
Выращивать сад из косточки чёрной вишни
и спящих лимонниц в коконах-колыбелях –
мне так не хватает маленьких жёлтых эльфов,
которые были в серых твоих глазах.