День выдался пасмурный. Хоть лето и было в самом разгаре, погода не баловала жителей. Нудно моросил мелкий, всем уже надоевший дождь, промочив насквозь не только разросшиеся, давно нестриженные газоны и пустыри, но и, казалось, всё в этом небольшом, асфальтобетонном городе: тротуары, автомобили, скамейки, почерневшие стены домов. И даже сам воздух был пропитан влагой. Сгорбленное дерево, одиноко стоящее у трёхэтажного кирпичного дома, равнодушно взирало на проходивших мимо, спрятавшихся под зонтики, вечно чем-то озабоченных прохожих, спешивших по своим делам, время от времени обдавая их крупными каплями скопившейся в густой кроне влаги, как будто получая от этого удовольствие, видя, как они ещё больше втягивали головы в плечи и, что-то бормоча себе под нос, обречённо шли дальше. У одного из окон этого здания, на втором этаже, в просторной, с высокими потолками комнате на старой, давно не крашенной и обшарпанной табуретке стояла девочка лет пяти с большими грустными глазами и так же наблюдала за прохожими, внимательно всматриваясь в их лица. Стиранная-перестиранная, давно потерявшая свой цвет, кофточка несуразно топорщилась неровными складками на её худеньком теле. Из-под простой ситцевой косынки, такой же серой, как и всё остальное в этой комнате, и которая ещё больше оттеняла бледность её лица, выглядывали неровно, словно наспех, подстриженные светлые волосы. Она прижимала маленькие ручки к своей груди и молчала. Мимо неё ходили взрослые, неосторожно задевая её и что-то недовольно бурча себе под нос, бегали дети, весело смеясь и зазывая её поиграть с ними. Она, ничего не замечая и никому не отвечая, смотрела и смотрела в окно, как будто кого-то ждала. Неожиданно сзади подошла Добрая Тётя. Так девочка называла её про себя. Может быть потому, что она относилась к ней гораздо лучше, чем другие. Хотя и остальные тоже старались её здесь не обижать. Осторожно прикоснувшись к ней ладошкой, мягким голосом Тётя проговорила,
- Уже пора ужинать. Пошли. И дети уже давно ждут тебя. Ну?
Девочка медленно повернулась к ней и дрожащим голосом спросила,
- А когда придут мои мама с папой? - крупные, как горошины слёзы, оставляя неровные дорожки, покатились по её бледным щёчкам, падая на кофточку.
Этот вопрос в последние три дня, после того, как её привезли сюда из больницы, она задавала почти всем взрослым, очутившихся ненароком рядом с ней, но они почему-то каждый раз, потупив взор, переводили разговор на другую тему или просто уходили, ссылаясь на занятость. Но на этот раз было по-другому. Добрая Тётя, обняв девочку за хрупкие плечи и притянув к себе, тихо проговорила:
- Они придут. Вот увидишь. Только нужно подождать. Сейчас они далеко-далеко. Но они помнят о тебе и любят. Представь себе, когда-нибудь откроется входная дверь и там будет стоять твои мама и папа. Ты их сразу узнаешь. По улыбке. Потому что так улыбаться могут только самые близкие тебе люди. Ты подбежишь к ним, и они обнимут тебя. Крепко-крепко. И никогда-никогда больше от себя не отпустят. И вы всегда будете вместе. Ты мне веришь?
- Верю, - тихо ответила девочка, немного успокоившись и в её головке сразу предстал образ родных ей людей: мамы, такой нежной и красивой - самой красивой на свете, и папы – смелого и сильного. Её руки - мягкие и ласковые и его, твёрдые и мозолистые. И, конечно же, их улыбки – добрые-предобрые, особенно мамина. Её улыбка, действительно, была какая-то особенная. Так улыбаться могла только она. Когда она это делала, на её щеках появлялись такие милые, маленькие ямочки. Девочка их так любила и ей всегда их хотелось поцеловать, что она, не удержавшись, и делала, отчего ямочки становились ещё больше и от этого ещё больше их хотелось целовать. И казалось, что мама в это время вся светилась, как солнышко. Девочка прижималась к ней, как ласковый котёнок и тихо шептала ей самые сокровенные слова:
- Мамочка-мамулечка, я тебя люблю, - и притихнув, смотрела ей в глаза, как будто желая убедиться, верят ей или нет. А мамины глаза, голубые, как ясное небо, излучали в это время какое-то волшебное тепло и радость.
- Я тебя тоже люблю, ягодка моя, - и засмеявшись, тоже целовала её в ответ.
Она снова видела их, как наяву. Такими, какими они запомнились ей в тот роковой день…
Мама, чем-то слегка возбуждённая, необычно весёлая и разговорчивая, пришла в тот раз за ней в садик пораньше.
- Собирайся быстрей, сегодня папа приезжает.
Как здорово! Наконец-то. Девочка, конечно, знала, что он скоро должен приехать, но всегда это случалось так неожиданно, и поэтому это событие всегда вызывало столько эмоций и радости. Девочка, не сдержавшись, запрыгала от счастья и, поцеловав её, стала торопливо одеваться, перепутав при этом ботиночки, натянув правый на левую ногу, чем вызвала смех у мамы.
- Подожди, давай-ка я тебе помогу, - предложила она, боясь, что эта процедура может затянуться слишком надолго.
Быстренько собравшись, они направились не домой, как всегда, а сели в маршрутку и прямиком на вокзал, куда на большом, шумном поезде должен был приехать папа.
Он работал где-то далеко-далеко - в командировке, как говорила мама. Девочка почему-то всегда думала, что «Командировка» — это название большого и красивого города. Такого же большого (а может быть даже и больше) и красивого, как и их город, где они жили, хотя в это она уже не верила, потому что самым красивым городом она считала свой и даже представить себе не могла, что где-то может быть ещё красивее. Папа приезжал из своей командировки раз в месяц и всегда привозил с собой кучу подарков.
- А это моим самым любимым девочкам, - говорил он, раскрывая необъёмную сумку.
И чего там только не было: и наряды, и сладости, и игрушки… И всегда что-нибудь новенькое. Девочка так любила этот день, а ещё больше своего папу и всегда с нетерпением его ждала, чуть ли не каждый раз, просыпаясь по утрам, спрашивала маму:
- Ну, когда же он приедет?
- Скоро, скоро, золотце моё, - отвечала она, прижимая к себе, - потерпи ещё немного.
И вот наконец-то этот день настал. Поезд задерживался и мама, начиная нервничать, чутко прислушивалась к каждому сообщению, доносившегося откуда-то сверху. И вот, после долгого молчания, для начала немного поскрипев, словно откашливаясь, снова ожил репродуктор и женский голос, временами прерывающийся и сливающийся с гомоном толпы, начал вещать:
- Скорый поезд Москва – Донецк прибывает на второй путь…
Девочке эти слова ничего не говорили, но мама, как-то встрепенувшись, взяла её за руку и повела за собой:
- Пошли быстрей папу встречать, - и они чуть ли не бегом отправились вслед за другими людьми вдоль перрона, через переход к месту, куда должен был прибыть поезд. И действительно, через каких-то пару минут, сначала тихо и приглушённо, потом всё громче и громче, раздался характерный перестук колёс и ещё через мгновение из-за плавного поворота, постепенно замедляя ход, показался и он сам.
Папа показался неожиданно, совсем не там, где они его ждали. Он вышел из предпоследнего вагона с большим чемоданом на колёсиках и, увидев их, сразу же направился к ним. Мама тут же кинулась к нему, на время даже забыв о девочке, которая бежала следом, еле-еле поспевая. Наконец поравнявшись с ним, мама бросилась ему на шею:
- Ну наконец-то. Тебя так долго не было, - вытирая нечаянно выступившие слёзы, проговорила она.
Девочка из-за своего маленького роста не могла обнять папу, поэтому просто прижавшись к нему, терпеливо ждала, когда и до неё дойдёт очередь. К счастью, слишком долго ждать не пришлось. Папа, поставив поклажу на брусчатку перрона, подхватил её на руки и, рассмеявшись, спросил:
- Ну, а ты, маленькая, тоже соскучилась?
«Ещё бы. Конечно, соскучилась. Только почему маленькая? Я уже давно большая», - но вслух говорить ничего не стала – боялась тоже заплакать, просто прижалась к его щеке своим носиком и притихла. Папа, как всегда, был немного колючим, но она не обращала на это внимание. Всё равно он был самым-самым лучшим папой на свете. Потом они прошли через здание вокзала и очутились на шумной улице. В маршрутку садиться не стали – решили немного прогуляться. Девочка, хоть ей и не терпелось поскорее заглянуть в этот волшебный, как ей казалось, чемодан, была совсем не против того, чтобы пройтись пешком, тем более и погодка выдалась – прелесть, и настроение просто зашкаливало. На ясном, почти безоблачном небе светило ласковое, весеннее солнышко, а лёгкий ветерок игриво раздувал волосы идущих мимо людей, взъерошивая их причёски, всё время заставляя поправлять настырно падающие на глаза локоны, а девочку – одёргивать развевающуюся юбку. Крепко держась за папину руку, она ему что-то увлечённо рассказывала. Он же кивал головой в ответ, желая показать этим, что очень внимательно её слушает. Потом они заглянули в парк, манящий к себе зелёной свежестью, где она с удовольствием покаталась на карусели, на маленьком трамвайчике и даже на пони – настоящем, живом пони. Девочка немножко боялась, крепко вцепившись в его гриву, но старалась всё-таки не показывать виду, хотя родители, конечно, заметили это и, смеясь, подбадривали её со стороны. А потом они просто отдыхали на лавочке и ели вкусное мороженое. Справившись со своим быстрее всех, она решила побегать, пока родители о чём-то увлечённо разговаривали. Рядом росло большое дерево. Такое толстое, точно, как тот дядечка-армянин, который продавал в одной из тенистых аллеек мороженое, щедро сдабривая каждую порцию нескончаемыми шутками, поднимая у прохожих настроение. Очутившись за деревом, она неожиданно обнаружила что-то шевелящееся в уже хорошо подросшей траве. Присмотревшись, ахнула – ежик! Самый настоящий, живой ежик. До этого она их видела только на картинках. Он деловито сновал по газону, всё время к чему-то принюхиваясь и совершенно не обращая ни на кого внимания. Его рыльце, такое подвижное и смешное, его коротенькие лапки с маленькими коготками, семенящие по земле, его колючее тельце, переваливающееся при этом из стороны в сторону, вызывали просто неописуемый восторг у ребёнка. Было так интересно за ним наблюдать. Она уже хотела побежать к папе и маме и рассказать, о своём открытие, как где-то сверху раздался какой-то непонятный гул. Она сначала и внимание-то на это не обратила, но гул нарастал и нарастал, постепенно становясь нестерпимо громким. Девочка вскинула свою маленькую головку вверх, пытаясь разглядеть, что же это могло быть.
- Смотрите, смотрите! Самолёт! – вдруг закричала она.
В небе и правда, на необычно низкой высоте, немного в стороне с громким воем пролетел самолёт, за ним, прямо на них, приближался второй. Они летели так низко, что она даже увидела жёлто-голубой знак на крыльях, давно ей знакомый и очень красивый, который она видела на всех общественных зданиях – больницах, школах и, конечно, на их детском садике, и на том большом доме, куда ходила на работу её мама. Этот знак был похож на трезубец из сказки, в которой бог Нептун выходил из пучины морской. Он был для неё, да и не только - для всех людей, живущих в этом городе, в этой стране, таким привычным и таким родным, что прохожие, гулявшие рядом, невольно тоже поднимали головы и улыбались. Девочке даже показалось, что она увидела самого лётчика, который махал им всем рукой. Она запрыгала от радости и тоже помахала ему в ответ. Но тут произошло то, чего не ожидал никто…
Ужасный, пронизывающий, казалось, всё тело и душу грохот раздался в парке. Совсем рядом, за деревом, как раз в той стороне, где сидели её родители. Никто даже и предположить не мог, что это был взрыв. Взрыв ракеты, выпущенной из самолёта, которому только что так радовалась девочка. И тут же прогремел второй. Девочку отбросило на несколько метров в сторону, завалив посечёнными ветками дерева, листьями, комьями горячей земли, ещё каким-то мусором. Дальше она уже ничего не помнила и не видела. Она не видела окровавленные тела людей, только что беззаботно прогуливающихся поблизости, она не видела разорванного на куски вместе с его ярко выкрашенной тележкой весёлого мороженщика-армянина, она не видела, как папа после первого же взрыва (сказалась, по-видимому, армейская выучка) молниеносно бросил маму на землю, прикрыв её сверху, да так и остался лежать вместе с ней. Хоть девочка и не теряла сознание и глаза её (то ли от страха, то ли от нестерпимой боли) были широко раскрыты, она ничего не понимала. Какие-то тени, отчаянные крики, звуки сирены, а перед глазами непонятные, расплывчатые пятна и звон… Нестерпимый, разрывающий, казалось, всё изнутри звон. Сколько прошло времени с тех пор, кто знает? Оно как будто остановилось.
Как она оказалась в больничной палате, тоже не помнит. Она видела людей в белых халатах, они ходили рядом, приближались к ней, внимательно её рассматривали, о чём-то разговаривали между собой. Она их не слышала. Непрекращающийся звон в ушах, заполняющий всё пространство, не давал ей слышать. Она совершенно не понимала, что происходит. Пробовала позвать маму – не получилось. Она не слышала даже своего голоса. Кое-как смирившись с этим, или просто устав, девочка лежала на кровати, пытаясь своим детским умом осмыслить всё произошедшее, хотя боль в голове и не давала сосредоточиться. Нестерпимо хотелось спать, но как только закрывались глаза, ей начинали сниться кошмары. И снова этот ужасный грохот, и крики, и стоны… Просыпалась вся в поту и, дрожа от страха, снова пыталась позвать маму, и опять ничего не получалось. Тогда она просто лежала и смотрела в потолок, стараясь ни о чём не думать и не плакать, решив для себя, что рано или поздно весь этот кошмар закончится, она снова встанет на ноги и её отвезут наконец-то домой, где её уже ждут, не дождутся самые близкие ей люди, и всё будет снова как раньше. Но прежде должен был пройти почти месяц, пока девочка поправилась и чувствовала себя белее-менее сносно, хотя звон в ушах всё ещё мешал ей спать по ночам.
И всё же этот день настал. С утра взрослые: врачи, медсёстры и даже нянечки, похоже, были чем-то озабочены. Главврач – худой, строгий дядечка, в чёрных очках с толстыми линзами, делающими его немного похожим на Айболита, ходил по палатам, осматривая каждого больного. Медсёстры, следующие за ним по пятам, отвечали ему на вопросы, коротко рассказывали о состоянии больных. Он отдавал какие-то распоряжения, следовал дальше. Наконец очередь дошла и до девочки. С ней он провёл гораздо больше времени – подробно расспрашивал её обо всём, не только о здоровье, потом, предложив назвать букву «А», зачем-то заглянул в горлышко, осмотрел давно зажившие небольшие раны и царапины на руке и ногах, помял животик, всё время спрашивая больно или нет. Потом о чём-то тихо переговорив с тётями в белых халатах, неожиданно вымолвил:
- Ну что ж, барышня, - с того самого момента, как она появилась здесь, он называл её почему-то именно так и на «вы», она давно привыкла к этому и уже не удивлялась, ведь у каждого взрослого имеются свои причуды, - собирайтесь-ка, дорогуша, в дорогу.
Девочка так обрадовалась этой новости, что даже не нашлась, что сказать в ответ. А сердечко взволнованно стучало: «Домой! Домой!» И не потому, что ей было плохо в больнице. Нет, нет! Все были с ней так ласковы и доброжелательны, и не только персонал, но и пациенты. Часто её даже баловали, угощая вкусняшками, приносимые родственниками, навещающих её соседей по палате. А к ней так никто и не пришёл. Но она уже не обижалась на это так, как поначалу. Наверное, у её мамы и папы много-премного дел, взрослые ведь всегда чем-то заняты, поэтому и не смогли её навестить. Но зато теперь, совсем-совсем скоро, она их увидит. Как же это будет здорово! И она уже в своих детских фантазиях представляла себе, как это всё должно происходить. Папа, наверное, опять будет на своей работе. Как жалко. Зато мама… Как она ей обрадуется! Она обхватит её в свои объятья и сильно-сильно прижмёт к себе и будет смеяться и будет целовать её, и будет рассказывать, как они её любят и сильно скучали, и как они молились, что бы она скорее выздоровела и всё время хотели её навестить, но, вот, не получилось. Ну и ладно. Зато теперь, уже совсем скоро, они опять будут вместе.
Но в реальности вышло совсем не так, как она думала. Сначала её долго везли на автобусе, по дороге делая небольшие остановки, чтобы немного размяться и передохнуть от утомительной поездки. Потом они пересели в другую машину и их снова везли по улицам совершенно незнакомого ей города, и вот она здесь – в этом неуютном, как ей поначалу показалось, сером здании, похожем на их детский садик, только дети жили здесь постоянно, а мамами называли воспитательниц и нянечек…
Девочка глубоко вздохнула, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания и пошла за Доброй Тётей в столовую, где уже давно собрались все обитатели детского дома (а именно туда она и попала) к ужину.
Конечно, первое время (наверное, как и всем новоприбывшим) ей было очень трудно находиться в этом заведении. Все её мечты, все её надежды, скоро увидеться с родными, обратились в прах. Девочка очень переживала по этому поводу и ещё больше скучала. Она не хотела ни с кем общаться. Найдя какой-нибудь укромный уголок, уединялась там и сидела часами. Воспитатели, конечно, пытались её растормошить, увлекали в весёлые игры, да и сами дети старались завязать знакомство с новенькой. Ничего не помогало. И всё же, пусть не сразу, но девочка постепенно начала втягиваться в повседневную жизнь этого учреждения.
Незаметно прошло лето с его переменчивой погодой, а за ним и слякотная осень. Наступила зима. Она подкрадывалась как-то незаметно, мелкими шажками, словно робкий юноша, возжелавший навестить свою возлюбленную и никак не решающийся приблизиться к её дому. Временами выпадал снег и через пару дней снова таял, оставляя грязь и распутицу на дорогах. Временами погода прояснялась, заставляя столбик градусника опускаться ниже нуля и лёгкий морозец сковывал лужи на тротуарах тонким, прозрачным панцирем, а чуть погодя снова моросил мелкий, промозглый дождик. И всё же, как бы погода не артачилась, природа взяла своё и однажды, всего лишь за одну ночь, земля неожиданно покрылась ослепительно белым, пушистым одеялом, преобразив всё вокруг до неузнаваемости. Люди, радуясь обновлению, выходили на улицу, с удовольствием вдыхая свежий, чистый воздух, а дети, что и говорить, были просто в восторге. Попробуй-ка загони кого-то домой. Шум во дворах не смолкал до самого вечера. Не были исключением и воспитанники детского дома. И хоть они и не имели возможности выбегать на улицу, когда им заблагорассудится, всё же их в определённое время тоже выводили на прогулку, и тут уже они давали волю своей неуёмной фантазии в придумывании разных забав. Воспитатели, в меру своих сил и возможностей, конечно, пытались направить эту неуёмную энергию в более спокойное русло, да куда там. Детишки сами находили себе занятие и лучше, конечно, было бы им просто не мешать.
И вот однажды в один из погожих деньков, установившихся в последние две-три недели, все обитатели детского дома, как обычно в этот час, играли в своём дворе, огороженном высоким металлическим забором, через который, однако, прекрасно было видно всё, что происходит на прилегающей улице. Одни усердно трудились над строительством снежной крепости, другие лепили снеговика, среди которых была и наша девочка. Из-за поворота показалось такси, на который никто даже и внимание не обратил. Дети галдели, как оглашенные, бегали, кидались снежками, некоторые из которых попадали и во взрослых, на что они не очень-то и обижались, хотя иногда и делали вид, что сердятся. Такси остановилось у входа в здание. Из машины показалась женщина. С трудом, не без помощи водителя, покинув салон, вышла наружу. Женщина оказалась инвалидом без одной ноги. Подав ей костыли и попрощавшись, водитель снова сел в машину, и та, окутавшись лёгким облачком дыма, медленно тронулась и вскоре исчезла за поворотом, а незнакомка, обходя скользкие места на тротуаре, осторожно двинулась к зданию. Девочка заметила её, но увлечённая игрой, не придала этому серьёзного значения. Но вот прогулка закончилась и всех снова завели в тёплое помещение, откуда уже вовсю неслись аппетитные запахи вкусного обеда. Девочка, сняв тёплое, немножко большеватое для её худенького тела пальтишко и переобувшись, собралась было уже идти в умывальню, чтобы помыть руки, как вдруг неожиданно столкнулась с Доброй Тётей.
- Подожди, не спеши, - остановила она её. – К нам приехала одна женщина. Издалека. Она хочет с тобой поговорить.
- Мама? – невольно вырвалось у девочки и сердечко встревоженной птичкой сильно забилось в её детской груди.
- Не знаю. Вполне возможно. Она ищет свою дочь. Может быть это ты. Но я не знаю.
Воспитательница говорила обрывками фраз и была сама взволнована не меньше своей воспитанницы и, неожиданно погладив её по взъерошенным волосам, воскликнула:
- Господи, какая же ты у нас сегодня растрёпа! Иди-ка сначала помойся, приведи себя немножко в порядок. Я тебя подожду.
Девочку не пришлось долго упрашивать, понимая всю важность этого момента, она тут же скрылась в туалетной комнате. После того, как она вернулась, воспитательница придирчиво её осмотрела, покрутив перед собой во все стороны, поправила кофточку:
- Давай-ка я тебя ещё расчешу. Вот теперь хорошо, - заключила она и взяв за руку повела в кабинет директора. Там их уже давно ждали.
Войдя в комнату, девочка в растерянности замерла, оглядываясь по сторонам. Добрая Тётя подбадривающе подтолкнула её слегка сзади, и девочка очутилась перед нежданной посетительницей. Положив руки на колени и нервно перебирая пальцами край своей блузки, она сидела в окружении нескольких сотрудников и директрисы этого детского дома у стола и молча смотрела на девочку. Одной ноги у неё не было, только култышка, заправленная в гамаши, выглядывала из-под юбки. Рядом, прислонённые к стене, стояли костыли.
- Ну, узнаёшь? – спросила воспитательница.
Девочка испуганно смотрела на незнакомую ей женщину и молчала. И было чему испугаться. Седые волосы, выбившиеся из-под шапочки, делали её гораздо старше своих лет, хотя видно было, что она далеко не старуха. Один глаз был закрыт, а через всё лицо, покрытое мелкими щербинами, наискосок, начиная от брови, задев краешек носа и пересекая рот, отчего губы, казалось, навечно застыли в какой-то холодной, нечеловеческой усмешке, проходил глубокий, местами отдающий синевой, уродливый шрам, делающий её больше похожей на Бабу Ягу. Женщина, перестав теребить свою одежду, приподняла руки, сделав робкое движение в сторону девочки, как бы желая обнять, чем ещё больше её напугала. На какое-то мгновение она даже впала в панику и невольно попятилась назад. Добрая Тётя мягко остановила её и успокаивающе прошептала:
- Ну, что ты испугалась? Это же твоя мама. Видишь, она тебя узнала.
Девочка молчала, судорожно вцепившись в спинку стула. Ей хотелось скорее убежать отсюда. В её детском сознании всё перепуталось. Она не знала, что и думать. Она не понимала, почему взрослые пытаются её убедить в том, чему она не верила. Ей хотелось кричать громко-громко:
- Это не моя мама, разве вы не видите?! Ну какая же это мама? Моя мама не такая, она красивая, понимаете? Самая-самая красивая.
На глазах у неё навернулись слёзы. Она, словно окаменев, стояла между этими людьми, не имея ни малейшего представления, что же ей делать дальше и не решаясь что-то сказать.
Странная посетительница, действительно, пугала её. Девочка с надеждой оглянулась на Добрую Тётю, пытаясь хоть в ней найти поддержку и, не найдя, снова посмотрела на женщину. И тут что-то произошло. Что-то такое, чего не ожидал никто. Наверное, это свершилось чудо, самое обыкновенное чудо – женщина вдруг улыбнулась. Улыбка получилась кривоватая - шрамы не давали губам растянуться как нужно. Но ямочки… Ямочки на щеках, совершенно преобразившие её лицо. Те самые ямочки, которые появлялись на щеках во время улыбки у её мамы, и которые девочка так любила целовать. Их нельзя было перепутать и невозможно было забыть.
- Мама, - вдруг в наступившей тишине еле слышно прошептала девочка и, сделав робкий шаг навстречу, снова промолвила, - Мамочка.
И тут все присутствовавшие при этом облегчённо вздохнули, словно еле заметный, свежий ветерок прошёлся лёгким бризом по помещению. Девочка прижалась к маме (конечно же, это была она) и её лицо уже не казалось таким страшным и уродливым. Нет-нет, наоборот. Пусть и не такое, как раньше, но такое же ласковое и доброе. Женщина держала девочку в объятиях и, не сумев подобрать нужные слова, просто повторяла:
- Доча. Доченька… Родная моя, как же долго я тебя искала, - и ещё крепче прижав её к себе, снова, - Доча. Доченька моя.
Девочка, справившись наконец-то с первым волнением, приподняла голову и, посмотрев на маму, осторожно дотронулась пальчиком до шрама на её лице.
- Больно? – тихо спросила она.
- Теперь уже нет.
- Страшно было?
- Не знаю… Не помню… Страшно стало, когда я очнулась… уже в больнице, а тебя нет. И никто не знает, где ты. Я так испугалась, что потеряла тебя. Тебя, оказывается, в другую увезли.
- А папа?
- Папы больше нет, - с трудом вымолвила женщина и на глазах у неё появились крупные слезинки.
- Не надо, - принялась успокаивать её девочка, – Он опять в командировке? Он же приедет?
- Конечно, ягодка моя. Конечно, приедет, - и не имея сил больше себя сдерживать, горько заплакала. - Только его теперь долго не будет.
- Не плачь. Он же всё равно приедет. Мы его ждать будем. Ну? Главное, мы вместе.
- Конечно. Конечно, ягодка моя, - с трудом себя сдерживая и вытерев слёзы, ответила женщина.
Она так и не решилась сказать ей всю правду о том, что папы больше нет. Совсем нет. Он умер ещё до приезда скорой, приняв своим телом большую часть осколков от той разорвавшейся ракеты, выпущенной по безвинным людям, так и не понявшими - за что.
Все эти люди, и не только прохожие, находящиеся в этот роковой день в парке, и не только горожане, но и жители всего этого мирного, шахтёрского региона, ещё не знали, что вся их жизнь с этого момента будет поделена на две части – до и после.
Женщина встряхнула головой, как бы пытаясь стереть эту страшную картину, вновь неожиданно возникшую у неё перед глазами и, превозмогая себя, снова улыбнулась. И снова случилось маленькое чудо. И снова ямочки, такие милые и родные, выступили на её щеках, и даже в комнате стало от этого как будто светлее. И всё вокруг: и люди, и стены, и даже солнышко за окном, из чистого любопытства заглянувшее в эту минуту через прозрачные занавески, приобрело совершенно иной, весёлый оттенок. И город, и прохожие на улице уже давно не казались такими хмурыми и унылыми. И сгорбленное дерево у детского дома, покрытое белым, ослепительным инеем и, кажется, весь мир улыбнулись вместе с ней, радуясь нежданному счастью, ненароком забредшего в это большое, старинное здание.
- Мамочка-мамулечка, я тебя люблю, - промолвила девочка слова, которые повторяла во сне всё это время почти каждую ночь.
- И я тебя, солнышко.
- И папу, - добавила она.
- И он тебя тоже любит.
От автора:
26 мая 2014 года в 11 часов утра Донецк был впервые атакован украинской авиацией. Обстрелу подверглись центральные улицы и пригороды. В основном это были жилые дома, школы, медицинские учреждения. Жертвами оказались 35 мирных жителей от 17 до 67 лет.
Свидетельства очевидцев:
Ирина С.
26 мая я, сидя дома на Мирном, долго не могла понять, почему над моим домом что-то ужасно гудит. Потом узнала, что над нами заходили на разворот украинские самолеты и летели расстреливать окрестности аэропорта.
Алеся С.
Тогда я работала воспитателем в детской академии. У меня в группе были самые маленькие, от года до трёх. Помню мы пришли утром на работу, как всегда все в хорошем настроении. Встретили деток, позавтракали, провели занятия, погуляли, пообедали, а потом уложили малышей спать (некоторых было сложно уговорить уснуть) и вот мы с коллегой пьем чай и смотрим в окно, которое смотрит в сторону аэропорта. А в небе истребители. Два. Громко, низко, высоко, потом затихает и снова повторяется всё. Я даже на видео снимала. Я и подумать не могла, что через час мы будем будить детей, которые как раз крепко уснули. Они почти все плакали. Малыши. Не понимали, зачем и почему всё это происходит... Потом, когда всех детей забрали родители, я спешно бежала домой, где меня ждал МОЙ ребёнок!
А потом... потом началась война...
Елена Л.
Именно в этот день, 26 мая, мы с сыном должны были улетать в Тель-Авив. С утра два борта успели подняться в воздух, а наш - уже нет... На чемоданах сидели, новости смотрели. Потом... ужас...
Через три дня уезжали поездом в Киев. Проводница рассказывала, как она с пассажирами стояла в тот день прижавшись к зданию вокзала, а с вертолёта по ним – очередями. Помню весь этот ужас. Наши друзья в Израиле не верили, не могли в это поверить.
Татьяна К.
Проводили подготовку к декорированию «Последнего звонка» в школе. Шутили и дурачились, надували несколько сот шариков и обкидывались ими. На нашу весёлость заглянула завхоз и сказала коротко: "Война девчата..."
Екатерина К.
Помним. Гул истребителей, вооруженные люди, паника, пробки в центре. Позвонили из детсада, срочно ребенка забрать. Домой бежали с ним между домами окольными путями, "прятались" (неопытные еще) таким образом, от самолетов.