А3. Экспертный обзор Валерии Салтановой
=======================================
ВСТУПЛЕНИЕ
=======================================
Когда критик не пишет стихов сам, то он действительно умеет говорить о литературе более непредвзято – хотя всё равно опирается на собственные пристрастия и вкусы (однако всегда существует опасность, что экспертом заделался несостоявшийся поэт, и руководит его «объективностью» только жажда мести и глубоко запрятанное осознание собственной ущербности). Но о чём бы ни говорил человек, пишущий сам, он всегда будет говорить о себе. О себе в поэзии и о поэзии в себе. Наверное, и я такова, и противиться этому не буду. Невозможно не учитывать собственного опыта писания и невозможно не пропускать всё прочитанное через себя. Впрочем, есть вещи, которые меня очень волнуют всю жизнь, есть то, о чём особенно много задумываюсь в последнее время. Вот об этом и хочется поговорить в связи с данной подборкой стихов. Сразу хочу сказать, что вся поэтическая подборка на радость сильна, богата тематически, все стихи отличает исключительный размах мысли и широта письма, самобытность и авторская смелость. Поэтому действительно есть о чём подумать и порассуждать.
Сегодня о многом говорится в литературоведении – об образах и композиции, о жанровой принадлежности молодой поэзии и о тенденциях последнего времени, обсуждаются метрика и рифмы, формальные поиски и новаторские приёмы, и даже система записи стихов. И это всё действительно и любопытно, и существенно, без осознания этих моментов нет развития. Но мне хочется взять пласт понимания поэзии шире. Сказать о том, что для меня особенно важно. Ведь вот передо мною лежит 29 стихотворений – и мне нужно определить их уровень, увидеть их глубину, считать смыслы, уловить биение сердца каждого пишущего (а я никогда не забываю, что за каждым стихотворением стоит живая личность, автор, его судьба, его надежды, его будущее…). Просто это или не очень? Как сделать вывод, какой стих и вправду хорош, а какой нет? Чем руководствоваться? Какие критерии здесь подходят, от чего стоит отталкиваться в своих оценках и суждениях?
Действительно: как определять, грубо говоря, качество стиха? Вот, например, большинству из нас стихотворение Пушкина «Я вас любил…» представляется гениальным, этаким эталоном любовной лирики. Но уверены ли мы на сто процентов, что это наше личное мнение? Не повлиял ли на его формирование незыблемый авторитет самого Пушкина, а также то, что данное стихотворение давно и прочно занимает высокие позиции в поэтических рейтингах, то есть признано неким образцом и именно как образец прочно укоренилось в нашем сознании? И как бы мы отнеслись к нему, прочитав его инкогнито, безымянным – вот так, как я сейчас читаю стихи участников конкурса? То есть вырванными из контекста и творческой судьбы автора, и времени, и многих других аспектов, из которых складывается наше, так сказать, беспристрастное мнение. Можно ли вообще, читая отдельно взятое стихотворение, понять его уровень, уловить его плюсы и минусы? И к чему тут прислушиваться, на что опираться?
Эта задача, на мой взгляд, за последние 20–30 лет очень сильно усложнилась. Прежде всего потому, что значительно возрос уровень версификаторского мастерства пишущих. Раньше доморощенные, слабые стихи были видны практически сразу – буквально невооружённым глазом. Обычно их выдавали не только путаность мыслей или низкая грамотность пишущего, но и плохое владение формой. Коряво написанный стих легко вычислялся и отправлялся самим временем в утиль. Что же сегодня? Сегодня владение версификационными тонкостями у мастеров слова достигло практически совершенства, то есть средний уровень современного стихосложения на порядок выше уровня всех пишущих в прошлом и тем более позапрошлом веке, причём иногда внешняя техничность пишущего столь безукоризненна, что трудно разобраться, что же там «внутри». А ведь единства формы и содержания ещё никто не отменял! И безупречная форма ещё не означает того, что в неё вдохнули поэзию, не делает мастерового – творцом. Как же выявить эти нестыковки, как определить их, а главное, как объяснить самому автору, что внешне отлично сработанное стихотворение иногда на поверку оказывается абсолютно «недееспособным»? И для чего это объяснять автору?
Ну, прежде всего, подобные разборы делаются именно для пользы авторов (а потом уж – и самого эксперта, которому предоставляется уникальная возможность сформулировать наново многажды уже продуманное и осмысленное, сфокусировать взгляд на самом главном). Во всяком случае, я взялась за этот обзор именно ради этого: и разобраться во многом самой, и попытаться помочь авторам научиться пристальней вглядываться и вслушиваться в себя, улучшить их навыки чтения поэтических текстов, отстраивая внутренний камертон, помогающий улавливать чистый звук истинного, лишённого фальши, поэтического слова.
Ещё один важный аспект теперешнего письма. Мне видится главенствующая тенденция современного стихосложения в том, что навсегда в прошлое уходит поэзия, повествующая о личных переживаниях человека, живописующая тонкости душевных порывов и чувств. Усложнение формы повлекло за собой возросшую роль эпитета (ещё Пушкин говорил, что «поэт – это эпитет», но Пушкин в основном имел в виду острое, точное, удачное, неожиданное определение!). Да, Пушкину и не снилось то обилие фигур речи, образных рядов и подчас вычурных сравнительных оборотов, которыми зачастую изобилует современное поэтическое письмо. Однако при этом на задний план отодвигаются личностное восприятие мира, этические и моральные переживания, глубина мысли, что подчас подменяется сложными метафорами, за которыми, если копнуть, смысла как такового может оказаться с ноготок. Увы, это так. И если примитивная форма сразу выдаёт примитивность содержания, то в хитроумной и накрученной форме с содержанием разобраться гораздо сложнее. И, как я замечаю, очень часто и не разбираются, именно замысловатость принимая за мысль, за несомненное дарование пишущего и новые поэтические завоевания. А ведь радоваться рано, и усложнение формы вовсе не означает углубления мыслительного процесса автора. А часто, к сожалению, она, эта глубина мысли, как раз обратно пропорциональна количеству словесных зигзагов. Встречая стих по одёжке, нельзя забывать, что провожать нужно всё-таки по уму!
Институт критики сегодня претерпевает значительные изменения, практически, идёт ломка всех старых понятий. Читая сетевые разборы стихов, прихожу к выводу, что многие критики попросту занимаются ловлей блох, заведомо отыскивая в стихах других авторов «ляпы» и минусы, не пытаясь увидеть стихотворения целиком, проникнуть в его замысел, в лабораторию автора, в тайны языка, не желая услышать живого дыхания его…
Вот тут я подошла к главному для себя. Ибо основное отличие настоящей поэзии от пластиковой как раз в её способности жить своей жизнью, дышать, искриться, пахнуть, цвести, заряжать своей энергетикой, болью и светом, – а значит, отзываться в читательской душе, встряхивая её и приводя к очищению, катарсису. Именно это делает с нами красота живой природы или, например, музыка Моцарта (Баха, Раймонда Паулса, «Битлз» – кому что ближе!). Вот поэтому я когда-то написала стихотворение «Ещё не творчество, не роды…», где сравниваю творческий процесс с деторождением. Не потому что мне вдруг отчаянно захотелось поразить читателя физиологическими деталями (разве искушённого читателя нынче хоть чем-то удивишь!), а потому только, что чувствовала необходимость подчеркнуть живую сущность поэзии, тончайшую органику каждого подлинного стихотворения, которая как раз и отличает его от мертворождённой графоманской и версификаторской стряпни. Стихотворение – это единый организм со своей отдельной кровеносной системой, и от него невозможно ни отнять что-то, ни, тем более, пришить к нему что-то чуждое и постороннее (попугаю крокодилий хвост, например!) – ведь именно нерасторжимая целостность, законченность, внутренняя гармония и собственный голос и характер и отличают силиконовую поделку и подделку от живого организма стиха. И никакой механической перестановкой слов, подбором сравнительных оборотов, лихорадочным поиском необычных рифм и загадочных метафор не заменишь живого поэтического слова, живого процесса стихосложения, не менее сложного и мистически-необъяснимого, чем рождение любого живого существа. А ещё я абсолютно убеждена, что стихотворение само знает, каким ему быть, и не мы его пишем, а оно подсказывает нам, какие выразительные средства использовать. Всё же остальное – от лукавого и является искусственным плетением словес наподобие буриме.
Ещё в середине 90-х в Литературном институте мой мастер, Олеся Николаева, как-то дала нам, студентам, задание написать положительную рецензию на стихи любого понравившегося поэта. Своё задание она объяснила так: «Отрицательные рецензии писать легко. Ругать всегда легче, чем хвалить, всегда можно найти, к чему прицепиться, что высмеять, в чём поковыряться. А вот умение усмотреть в стихах их положительные стороны, найти авторские удачи, расслышать авторский почерк – это уже работа критика высокого полёта. Потому что это труднее всего».
Тысячу раз права была Олеся Александровна! Потому как ёрничать и кривляться, разбирая чужое творчество, да показывать свой жёлчный ум сегодня многие горазды. И это не делает чести авторам критических экзекуций. Возможно, таким образом они пытаются вырасти в собственных глазах или снискать себе славу непримиримых борцов за чистоту поэтического слова, однако обычно становятся только героями скандалов, да ещё виновниками того, что кто-то из поэтов, пропущенных сквозь их критиканскую мясорубку, вконец разуверится в себе и забросит писательскую стезю. А вот это самое опасное – ведь на каждом, кто берётся «обзирать» чьи-то стихи, лежит величайшая ответственность. Ведь за каждым стихотворением стоит человеческая судьба, успех которой складывается из самых разных мелочей. Сто раз подумай, прежде чем тебе захочется больно пнуть кого-то или эффектно лягнуть. А вдруг затопчешь походя живой росток стиха? Вдруг презрительным суждением непоправимо ранишь чью-то душу? Ибо вдумчивая и глубокая критика не обидна, но пренебрежительно-поверхностная – оскорбительна и даже опасна. Хорошо понимая всё это, в первую очередь ищу в стихах собратьев по перу новизны открытий, не устаю удивляться и радоваться новым талантам, если случается таковым появиться, и восхищаюсь красоте слова, до которого сама не додумалась или даже, возможно, не доросла.
И ещё одно. Всегда оставляю вероятность того, что автор выложил на конкурс не самое удачное стихотворение, при этом имея в багаже гораздо более яркие и интересные образцы своего творчества.
Именно вот с такими критериями, с желанием выявить прежде всего соответствие формы содержанию, расслышать живое дыхание стиха, и подходила я к произведениям авторов, доверивших мне сегодня разобрать их стихи и поговорить о них. И спасибо всем за это доверие!
Поскольку, как я уже сказала, откровенно слабых стихов в предложенной мне подборке не было вовсе, то я решила не ставить никаких баллов. Ну что они дадут? Ведь я достаточно подробно останавливаюсь на каждом стихотворении и даю каждому вполне ясную эмоциональную оценку. Но призовые места определю, как и полагается. У меня даже удвоились второе и третье места – потому что очень хотелось отметить все эти стихи особо. К тому же я решила присудить Гран-при – как раз за органичную совокупность в стихотворении всех его составляющих.
Настоящие стихи всегда переворачивают душу, меняют её, оставляют в ней след. И это надо помнить и читателям, и пишущим. Приглашаю всех на небольшой мастер-класс, весьма, конечно, спонтанный, поскольку я отталкивалась от полученного материала. Не судите строго. Итак, начали.
=======================================
КОММЕНТАРИИ
=======================================
1. Земной поэт
На старт! Пошли песочные часы…
Берём своих лошадок под уздцы,
Из стойла в мир выводим осторожно.
Песок струится, засыпая дно…
Торопимся – отдать, что нам дано.
Не надо, но… востребуют, возможно.
Не чёрный и не белый выбран конь,
Он рыжий, как пылающий огонь,
Крылат и этим он сродни жар-птице.
В небесных хлябях слышен звон подков…
Размах крыла, коснувшись облаков,
Несёт «пернатых» к призрачной границе
Добра и зла, падений и побед…
Летим и, не считая зим и лет,
Меняем муз, на первой переправе,
Где колбу дней заполнили на треть…
Боимся в ней со скуки помереть,
Но за пределы залетать не вправе…
Течёт в воронку жёлтая река…
Перевернуть часы и с кондачка,
Как с чистого листа начать сначала –
По Буквице - от «Аз», хотя б до «Ять»...
От ноты «До» до Коды доиграть…
И помолчать, где муза помолчала.
И вновь принять за чистый звон монет:
И горы, что не двинул Магомет,
И море, что не выпито доселе,
И струпья от соблазнов и проказ
Того, кто, испуская серный газ,
Смущает душу болью в бренном теле.
И всадники спешат на солнца свет,
Их кони не меняют рыжий цвет,
Лишь лидеры меняются местами.
Клубится пыль – пыльца чужих планет.
Несёт любовь и боль земной поэт,
И вечность говорит его устами.
Ещё одна попытка (среди сонма стихов на эту же тему) считать матрицу поэтического вдохновения, ухватить и передать словами процесс творчества. Удачная весьма попытка, на мой взгляд. Форма не идёт вразрез с содержанием. Плотный, достаточно напряжённый, однако и равномерный пятистопный ямб хорошо передаёт нерв творческого процесса. Кстати сказать, ямбы и сами по себе разные, и у всех поэтов они тоже существенно разнятся. Здесь нет ничего общего с условно лениво-разговорным онегинским четырёхстопным ямбом – напротив, скорость и напор в каждой строке. Да ведь и речь идёт о быстротечности времени, отсчитываемом песочными часами! Как истинная казачка, споткнулась о то, что масти названы «чёрной» и «белой» – это не совсем верно, есть вороная и «альбинос». Но это не суть важно; к тому же я понимаю, какой смысл вкладывается в эти цвета: речь идёт о том, что поэту дано видеть мир в красках, а не в чёрно-белом цвете, это во-первых, а во-вторых, поэт должен владеть полутонами, а не только впадать в крайности. Вижу, как много автор пропустил через себя, потому что такие образы, как «течёт в воронку жёлтая река» или «в небесных хлябях слышен звон подков», обычно не берутся извне – они рождаются изнутри, из внутреннего космоса. Стихотворение охватывает многие аспекты жизни и творчества и этим ценно, оно вместительно и даёт немало пищи для духовной работы читателя. Мне даже хочется оправдать пафос последних строк – всё-таки это сообразно теме сделано, да и противоречия я здесь со смыслом не вижу. То есть пафос каденции возникает из общей патетики стиха, вполне органичен всему произведению. Единственное, что меня здесь несколько цепляет – это орфографическая небрежность. Например, не нужна запятая после «меняем муз», а вот после «как с чистого листа» запятая как раз необходима, слова «До» и «Кода» стоит написать со строчной. Но это, конечно, не влияет на общее впечатление от стиха, а впечатление хорошее.
2. Зимняя ночь
Ночи зимней подлунная смоль,
Белым хрустом шаги запоют,
Настроение - тихий бемоль,
Грациозен морозный уют.
Приглушённый безмолвия крик,
На озоне настояна мгла,
Ясный вечер зимы многолик,
Неизбывна его кабала.
Вкусный воздух, влетающий в рот -
Ароматов невыжатый сок,
Зимних месяцев круговорот -
Детской памяти нежный кивок.
В ореоле ночных фонарей,
На снежинках отсветы огня,
По ладоням замёрзших полей
Линий жизни проходит лыжня.
И покой проповедует мгла
В тех краях, где морозен рассвет,
Заметён целый мир добела
И меня там давно уже нет.
Колют звёзды ежовой спиной,
И глаза устремляются к ним.
Эти ночи приходят за мной
Много лет, много лет, много зим...
Возможно, я не права, но меня название сразу отсылает к пастернаковскому хрестоматийному «Мело, мело по всей земле…» А когда делаешь заявки на такие параллели, тут уж нужно соревноваться во всём! Лучше, на мой взгляд, избегать аллюзий, если нет действительно переклички в теме или другой какой острой необходимости. (Приходит в голову, что это от незнания, но мне не хочется предполагать худшее.)
Стихотворение – как раз один из таких сложных случаев, о которых я говорила вначале. Есть неоспоримые удачи, авторская образность просто зашкаливает. И «подлунная смоль», и «белый хруст шагов», и грациозность морозного уюта, и неизбежность кабалы ясного многоликого вечера зимы… У-ух! Но не слишком ли много всего, можно ли здесь действительно расслышать какой-то ясный звук, нащупать единый нерв? Вот я, например, профессиональный музыкант, но не понимаю, как это «настроение – тихий бемоль». Я так думаю, должно тогда быть и «настроение – громкий диез»? Сам по себе бемоль просто понижает какой-либо звук на полтона и не создаёт никакого настроения. Есть минорные бемольные тональности и мажорные бемольные тональности, если уж на то пошло. Просто слово, что ли, колоритное понравилось? Хорошо бы всегда чётко представлять, что стоит за каждым твоим образом, чётко видеть картинку, которую ты показываешь, каким бы расплывчатым или опосредованным языком ты её ни создавал. И вот когда поэт не вполне чётко видит эту самую картинку – форма тут же начинает давать сбои, мстить, хотя и кажется вполне прочной. Возникают труднопроходимые слова: «Вкусный воздух, влетающий в рот / Ароматов невыжатый сок» – например. «Вкусный воздух» – это эпитет из области рекламы, скорее, но мало относится к миру поэзии, он резко выбивается из ткани стиха. Слово «вкусный» слабо эмоционально выражено, нейтрально, воспринимается плоско. Затем – «Детской памяти нежный кивок»… Не могу себе представить кивок ни нежный, ни грубый. Кивок он и есть кивок, вполне нейтральное действие, вряд ли можно кивнуть с разным чувством. Ну разве что интенсивно кивнуть или слабо кивнуть. Но – нежно?! К тому же лирический герой возникает, как чёртик из табакерки, только в пятой строфе, а до этого стих представлял собой весьма абстрактную картину мира… И вдруг: «Заметён целый мир добела /И меня там давно уже нет». А разве – был? Возвращаюсь, перечитываю. Нет, не нахожу нигде присутствия человека... Нехорошо звучит концевое словечко «лыжня»: в языке оно уже устаканилось как эвфемизм одного неприличного слова, а тут ещё и в рифму… Нельзя не учитывать и такое неблагозвучие, даже если оно на уровне дворовой или разговорной лексики! И ещё один существенный недостаток стиха – унылый одностопный размер всех строк. Это так укачивает, что к третьей строфе становится скучновато. А вот последняя строфа внезапно хороша. Целиком. И звёзды, которые «колют ежовой спиной», и игра слов «много лет, много зим»… Такое ощущение, что автор только к концу расписался, почувствовал тот нерв, ради которого взялся за этот стих, начал брать разгон – а тут пора уже и заканчивать. Возможно, если автор не пожалеет своих находок, пожертвует формой ради содержания и произведёт существенные сокращения, может получиться небольшое образное стихотворение без излишних нестыкующихся между собой деталей…
3. "Я помню..."
Я помню, как утром ранним
Упала с небес звезда,
И я загадал желанье –
Быть вместе с тобой всегда.
Сверкнула опять в тумане
Звезда, хоть иссякла ночь,
И я загадал желанье –
Чтоб ты родила мне дочь.
Потом, сквозь восхода пламя,
Обрушился звездопад!
И я всё шептал желанья,
Поспешно и наугад.
Как много желаний было,
Как сладко они лили'сь!
Казалось бы, их хватило
На всю без остатка жизнь.
...С тех пор пролетели годы,
Пожухла надежд трава.
Из всех тех желаний вроде
Исполнилось только два.
Теперь мир до боли познан,
Получен на всё ответ,
И падают так же звёзды,
Вот только желаний нет.
Любовная лирика такой жанр, где особенно настораживаешься – ведь есть с чем сравнить! Буквально минное поле для поэта. Нужно тонко, элегантно обойти все спрятанные подвохи и опасности в виде возможности оказаться вторичным, ляпнуть банальность, сфальшивить, разочаровать читателя, не затронув его потаённых струн…
Начинаем читать стихотворение. Оно с самого начала, словно нарочито, строится на довольно-таки избитых приёмах. «Звезда – всегда», «ночь – дочь»… Слово «желанье» повторяется в каждой строфе, что довольно навязчиво. Может, тогда стоило именно так и назвать стихотворение – «Желания», – чтобы обыграть этот повтор, сделать его частью замысла? К тому же слово «желанье» трижды рифмуется с не очень рифмующимися между собой словами: «ранним», «тумане» и «пламя». Да и по смыслу примерно вот что читается: с неба звёздочка упала, я желанье загадал. Ну, как-то совершенно ничего необычного, ничего, будем говорить прямо, нового. Это не значит, что так писать нельзя. Можно. Слова «нельзя» в творчестве нет. Нельзя только одно – делать плохо. Остальное всё – можно! Другое дело, что при таком внешнем примитивизме необходима очень сложная внутренняя составляющая стиха. Есть ли она? Надо сказать, что в конце автор выруливает на определённую заявку. Появляется «надежд пожухлая трава», очень авторский такой образный ход. И вообще в пятой строфе заканчивается частушечная разлюли-малина основного сюжета и появляется новая энергетика. Если бы не вялая строчка «Из всех тех желаний вроде», то завершение стиха довольно-таки сильное. Возможно, новый элемент и не открывается, но определённая удача в последнем посыле есть. Здесь мне тоже видится возможность доработки стихотворения качеством под последнюю строфу. Ведь если автор может так – значит, просто обязан на этом уровне писать всё!
4. Ледоход
Проявленье высшей силы,
Над зимой победа стылой!
Как птенец, отогреваясь,
Пробивает скорлупу,-
Реки, напрягая жилы
(В помощь им - лучи, как пилы),
Грохоча, гремя, ругаясь,
Превращают лёд в щепу...
От оков освобожденье,
Новой жизнью наслажденье,
Между волей и неволей
Осязаемый рубеж.
Миг стихии пробужденья
Ото сна, как наважденья...
Завершенье меланхолий,
Возрождение надежд!
При прочтении этого стихотворения возникает стойкое ощущение, что в готовую, выбранную форму автор пытался во что бы то ни стало уложить кирпичики слов, сохранив и ритм, и достаточно непростое чередование рифм. Иногда от этого прокрустова ложа формы страдает как раз живая ткань стихотворения. Стих усилиями автора влезает, его забивают, загоняют насильно внутрь каркаса, но дышать он уже не может… И хотя в конце говорится о весеннем возрождении надежд, в задыхающемся и хрипящем голосе самого стихотворения я надежд не слышу. Почему так происходит? Потому что у автора нет полной свободы владения поэтическим мастерством и поиск необходимых рифм представляет для него определённую трудность. И эта притянутость слов за уши – она чувствуется, конечно. С самого начала – чтобы попасть в размер и дать рифму к слову «силы», пришлось исхитриться вот такой инверсией, которая, как искривлённый позвоночник, ломает смысл строки: «Над зимой победа стылой!» Слово «стылой» звучит само по себе, словно это победа какой-то стылой (ну, как костлявой, будто «стылая» – это существительное) над зимой. Смысл, что это победа над стылой зимой, ускользает, он не очевиден, к сожалению. И такая жёсткая нестыковка в самом начале довольно бодрого стиха сразу показывает не вполне уверенное владение автором техникой стихосложения. Возможно, автор начинающий и у него ещё всё впереди. Если не начинающий, то нужно срочно обратить внимание на отставание формы от содержания и подтянуть слабое звено. Свобода письма достигается только тренировками – как в спорте, как в музыке, так и в поэзии. Чтение и писание – вот верные помощники в овладении поэтическим мастерством (я пока ещё не говорю о таланте). Так же гремит в ухо словосочетание «от оков освобожденье» – слышится «а таков освобождение». Невыразительна строка «Ото сна, как наважденья...» Повторите её трижды – и услышите звуковую абракадабру. В целом мне нравится стих, как ни странно: он пахнет весной, он упругий и устремлённый ввысь, он передаёт то, что мы называем заданной темой, наконец. Но бодрячесть в нём иногда чрезмерная, как вот в этих детсадовских строчках: «Реки, напрягая жилы / (В помощь им - лучи, как пилы)». Это уже похоже на скороговорку. Хотя отмечаю чуткое авторское ухо, его способность к образной звукописи – вот как здесь, при описании звуков ломающегося льда: «Грохоча, гремя, ругаясь». В этом, несомненно, есть вкус. Но стих портят перечисленные минусы и ещё – длинные предложения, вкрученные в четыре – шесть строк, словно нескончаемые макаронины мысли, которые тянутся с тарелки стиха и никак не попадают в рот… В таких чётких, определённых стихах с коротким четырёхстопным метром лучше и предложения не перетягивать, поскольку мыслям будет удобнее располагаться в коротких фразах. В общем, типичная победа формы над содержанием.
5. Волхвы
Ночь. Опрокинуты мосты
над отражениями зданий.
Фонарный свет как лёд застыл,
и всё грядущим прошлым станет.
Река полна живой воды -
ошеломлённая, немая.
И бережно стеклянный дым
за плечи Лору обнимает.
И сонный птичий часослов
в предутреннем сутулом храме
волхвов встречает, как послов
из стран, где истина не ранит.
Волхвы пришли издалека,
но в темноте ошиблись дверью.
Младенец вырос, и река
теперь во смерть его не верит.
Стихотворение покоряет своей неоднозначностью, сложной начинкой при довольно бесхитростной внешней структуре. Здесь форма как раз такая, чтобы удержать в себе все авторские задумки, все образные параллели, всю тяжесть открытий. Ничего лишнего, никаких специальных приёмов – напротив, даже некоторая аскетичность подачи только усиливает впечатление, высвечивает смыслы. Это тот случай, когда живой стих сам течёт по собственному руслу, сам создаёт правильные ходы – подобно Океану Станислава Лема, являющемуся живой материей. Внутри таких стихов легко дышится слову, и даже бездумно читать их – уже определённое удовольствие. Принцип оксюморона сразу, с самого начала взят за ключевой и, надо сказать, блестяще выдерживается автором от начала до конца. Сначала идёт тройной зеркальный образ: мосты опрокинуты над отражениями зданий, затем свет фонарей застывает, как лёд, следом возникает образ грядущего прошлого… Оксюмороны продолжаются в «ошеломлённой», но при этом «немой» воде, в возникающем «стеклянном дыме»… И последний сплав противоречий – уже не на уровне лингвистики, а на уровне смысловой метафоры: «Младенец вырос, и река /теперь во смерть его не верит». Ни на что нельзя опереться, нигде нет твёрдой почвы, всё ненадёжно, всё не такое, как ожидаешь… Вот такой видится жизнь, таков мир стихотворения – и, надо сказать, подано это очень убедительно. Убаюкивающая музыка стиха усыпляет читательскую бдительность, выстреливая в конце беспощадным forte subito (то есть обрушительно, внезапно громко). Чуть меня беспокоит словосочетание «Теперь во смерть его» – возможно, автор просто не справился здесь с «голосоведением» и ещё сам подправит строку. Если же это волевое авторское решение, то вполне готова принять его. Слух мне строчка режет, но в принципе имеет право на жизнь.
Я вообще люблю стихи, где мне неведома авторская кухня, построение которых идёт чуть выше моего понимания. Такие стихи интересно разгадывать, в них хочется окунаться и возвращаться.
Кстати, на примере этого стихотворения прекрасно усваивается практически азбучная истина: нельзя состыковывать сложную форму и утяжелённый замысел! Либо – либо. Иначе будет перенасыщенность слов и мыслей на дорожном полотне стиха вплоть до аварии. В данном стихотворении видно, как для воплощения непростой смысловой задачи автор нашёл самую что ни на есть комфортную и удобную строфику (ну, или, допускаю, что она сама нашла автора).
6. Родина моя, в часы печали...
Родина моя, в часы печали
Я гляжу, как плавно над рекой
Голубыми вётлами качает
Среднерусский девственный покой!
Спит река, объятая прохладой,
Видят рыбы сны на глубине.
В тяжкий час душевного разлада
Тишиной лечиться надо мне.
Над речным туманом, над осокой
Чуть дрожит рубцовская звезда,
Так поэта вечер одинокий
В слове отразился навсегда.
Отчего-то странно тянут душу
Огоньки знакомых деревень,
Здесь поют на майские «Катюшу»
И с гармонью бродят целый день.
А когда засвищут в ночь Победы
Пойменные асы соловьи,
На побывку с неба, до обедни,
Отпускают воинов к своим.
Мужики хлебнут из мятой кружки –
Поминать убитых – не впервой!
И всплакнут, как водится, старушки,
Затянув «Платочек голубой».
Вот и мне, стоящей у осоки
На мостках в желанной тишине,
На душе уже не одиноко,
Только страшно думать о войне...
Женская энергетика чувствуется сразу же – она выдаёт себя мягкостью и плавностью звучания ещё до слов «Вот и мне, стоящей у осоки…» Существует ли женская и мужская поэзия? Конечно же! Только эти понятия не идентичны понятиям «плохая» и «хорошая». Просто есть два взгляда на мир, два полушария, два полюса, инь и ян. Это ни хорошо и ни плохо само по себе. И сегодня женская поэзия приобрела особенную силу и красоту, нашла свой голос, завоевала любовь и признание читателя. Кажется, оставлен в прошлом и агрессивный мужской шовинизм по отношению к женщинам-поэтам. Женский взгляд на мир вышел из домашней гостиной, показал глубину своей особенной философии. И слава богу. Надеюсь, что джинна в бутылку обратно уже не загонишь))
Затаённо-глубинное стихотворение. И не только темой своей. Как раз эта тема сколь прекрасна, столь и опасна – можно так пересюсюкать, так пережалобить читателя, что собьёшь на лету птицу даже самого высокого полёта, даже в такой теме, как война. Но автору хватило целомудрия и вкуса не удариться в чрезмерный трагизм, не пойти по протоптанным дорожкам среднестатистических стихов о войне. Несколько знаковых упоминаний – таких, как рубцовская лирика, песни «Катюша», «Синий платочек» и гамзатовские «Журавли» – делают эти стихи подлинно русскими, российскими даже, по-настоящему народными. Грустное и нежное повествование, вполне предсказуемое течение его заканчивается весьма неожиданным ходом: автор вдруг говорит не только о Великой Отечественной, а о попрании мира вообще, о том, как это страшно: война. И хотя нет ни назидательного тона, ни педалирования образов, тем не менее в конце очень отчётливо звучит предупреждение для всех, у кого руки чешутся взять оружие: «На душе уже не одиноко, / Только страшно думать о войне...» И действительно становится страшно. В хорошей поэзии всё получается так, словно это не автор сказал, а читатель сам до всего догадался… Возможность сотворчества с читателем – удел поэтов редкого дара, и здесь я чувствую именно способность автора подключать читателя к действу. Как читатель – благодарю и оцениваю высоко. Не могу не сказать, что для меня здесь есть некоторое недотягивание до необходимой поэтической высоты из-за того, что чувствуется заданность стихотворения, запрограммированность его, словно чуть-чуть оно сделано по-ученически, выполнено от и до. Немного бы отпустить удила, дать стиху разогнаться – эффект был бы ещё сильнее.
7. Предвкушение счастья
Воскресала с капелью я
после зимней поры,
речь весны акапельная
наводняла дворы.
Сизых улиц сумятица
к мегацентрам текла,
чтобы яркие платьица
прикупить для тепла.
Я в поношенном ватнике,
как весенний сугроб.
Как же хочется праздника
и цветной гардероб!
Многоцветьем чтоб пенился
мой возлюбленный март,
я перо птицы Феникса
заложила в ломбард.
В этом лёгком, задорном, непритязательном по смыслу стихотворении сразу видно преобладание формы. Собственно, никакого особого содержания в нём и нет, сюжет можно передать в двух словах: скорей бы весна, я жду перемен к лучшему! Всё. Но изящество стиля, игра слов, звонкие рифмы, прекрасно выбранный размер – острый двустопный амфибрахий, и впрямь звучащий, словно стаккато, в подражание капели, – всё это делает стихотворение незабываемым, заставляет меня как читателя довериться его музыке и открыть душу навстречу предвкушению весны. Раскрыта ли тема автором? Да полностью! Мила мне и авторская ирония в конце, и образы вроде «Я в поношенном ватнике, как весенний сугроб», и даже не перебивает впечатления неловкое согласование в строчках: «Как же хочется (чего?) праздника / и (что?) цветной гардероб!»
И не даю самых высоких оценок только из-за того, что градус содержательной части стихотворения всё-таки здесь снижен – хотя конструктивно решено блестяще.
8. Белый Холод
Зима пришла внезапно и теперь
Обрушилась на тихий сонный город.
А сквозь неплотно запертую дверь,
В подъезды просочился Белый Холод.
Он гладил крыши, полз по стенам вниз,
Чертил на окнах сказочные вихри.
Скользнул в цветочный ящик на карниз
Вздохнув, цветы растерянно притихли.
Галдели, сбившись стайкой, снегири,
Браня его, отчаянно и смело,
Но он уже проник, застыл внутри.
То был не просто холод - Холод Белый.
Особый вид, иная ипостась.
Не скрыть тепла в остывшей горстке пепла…
И если ты не знал, то я сдалась…
…Уже давно… И в этот день ослепла.
Я только слышу, как ложится снег,
Как мягок плед, как стынет чай в стакане,
Как ты молчишь, как мир вокруг поблек…
Но Белый цвет меня теперь не ранит.
В этом стихотворении, к сожалению, автор хотел сказать больше, чем получилось. Это чувствуется даже начиная с названия: словосочетание «белый холод» ничего особенного не сообщает мне как читателю, однако автор пытается усилить значение слов тем, что ставит их с прописных букв, пишет с нажимом: «То был не просто холод - Холод Белый». «Ах, вот оно что!..» – должен воскликнуть озадаченный читатель. Потому что «белый» в данном случае воспринимается просто как «зимний» или «снежный», что не делает этот холод каким-то особенно чудовищным или кармическим. Или ещё не знаю каким – но явно автор пытается вложить в это понятие сакральный смысл, которого на самом деле нет. Что касается формы – то сделано аккуратно, но без внутренней свободы. Либо автор недавно пишет, либо не выработал ещё лёгкости письма. Предсказуемость рифм снижает художественную ценность стихотворения. Все эти «холод – город», «теперь – дверь», «вниз – карниз», «пепла – ослепла» сами по себе и возможны, но когда они идут подряд – это становится назойливым. И это скучно. Опасно, когда читательская мысль опережает авторскую. Читатель при этом может и не дочитать до конца. Как плохой детектив, где в середине уже понятно, кто убийца… И нагнетание трагедийности в конце (многоточия, паузы, большие буквы) положения не спасает. Стихотворение всё равно провисает, авторский посыл не достигает цели. Наибольшей концентрации мысли автор добивается в последней строфе, она выглядит менее беспомощно, даже хороша. Вот если бы всё стихотворение сделать на её уровне – без ложной многозначительности, сдержанно и горько, – получилось бы круто!
9. Офейня
Там, где чайки клокочут
над Литейным мостом,
нескончаемой ночью
вдох считают за сто.
Там, где нимфы стареют
и отстали часы,
ледяных параллелей
неприкаянный сын
ждёт восторженных дочек
у дворцовых колонн.
Ящик выплюнет почту,
выдаст сдачу Харон.
Развезёт нас без звука
по привычным местам.
В полуночную муку -
я сама и ты сам.
Нам в попытке недавней
никуда не успеть.
Как Лаэрт или Гамлет
кормишь ранами смерть.
Там, где слёзы офелий
вмёрзли в невский гранит.
Где над нашей кофейней
буква К не горит.
Тут, конечно, можно много чего прочитать. И прочитывается – от несовершенства мира до крушения маленьких надежд отдельно взятых людей. Приём вплетания в поэтическую ткань цитат и надёргиваний из различных культурных пластов мне лично не близок по той одной причине, что часто этот приём бывает не подкреплён более никакими другими достоинствами стиха, ибо уже сами по себе имена, цитаты, названия из культовых произведений, ссылки на легенды, мифологию, Библию и пр. делают стихотворение более значительным, чем оно есть при ближайшем рассмотрении. То есть если убрать все эти громкие упоминания – много ли останется истинно авторского? Сохранится ли интересный смысл? В данном случае авторское видение остаётся – потому что есть в стихотворении особый питерский дух, он умело воспроизведён в звуке, в цвете и даже в ощущении, и уже не важно, какими именно средствами автор достиг этой полифонии или, скорее, стерео, но достиг. И совершенно подкупает обезоруживающая концовка, в которой и улыбка, и горечь, и детская непосредственность фокусника: вот, мол, вы ждали разгадки? а она вот такая! На мой взгляд, есть одна не очень удачная строчка: «Я сама и ты сам». Не звучит. Возможно, автор найдёт, как заменить. Было бы лучше – «Каждый – сам по себе», но для этого придётся изменить вполне сложившуюся строку «по привычным местам». Это на усмотрение автора. В общем, форма поборолась с содержанием, и никто не проиграл. Ничья.
10. Шесть соток
А давай отмотаем полжизни назад
и вернёмся хотя б ненадолго в наш сад
по заросшей годами тропинке;
растянувшись в траве, блох гоняет Полкан,
сад не вырос ещё и не продан пока
черноглазой соседке Иринке.
Ветра свист в голове, барабаны в груди -
нам по тридцать, у нас всё ещё впереди:
перестройка, дефолт, ипотека,
безработица, кризисы, вести с войны -
мы ещё не осколки безумной страны
в центрифуге двадцатого века.
Две лопаты, вороны, земля, облака...
всё, что будет - случится потом, а пока
мир из маленьких радостей соткан -
мы сажаем деревья и строим жильё,
мы планируем вырастить счастье своё
на подаренных Родиной сотках.
Ирка в Хайфе, давно сдох блохастый Полкан,
растащили большую страну по кускам,
сад ушёл под посёлок коттеджный -
ни иллюзий, ни денег, ни жажды чудес -
аритмия, морщины, избыточный вес
и на доброго Бога надежды.
Вот здесь удивительным образом, очень непринуждённо, я бы сказала – изящно, подаётся целый срез эпохи. Стихотворение длиной в жизнь. На мой взгляд, очень высокий уровень. Форма хороша, но она не бросается в глаза, нет швов – а отсутствие склеек и швов всегда признак живого. Много деталей, опознавательных знаков времени, выбор их произволен, словно автор выхватывает их из небытия своим уникальным волшебным фонариком – и они вспыхивают перед читателем, высвечиваются, будят память, будоражат самые потаённые, самые далеко запрятанные чувства, опрокидывают навзничь все эмоции, разбирают тебя по частям, как конструктор, и складывают уже обновлённым… В том и чудо, что поэт пользуется собственным набором слов, весьма субъективными событийными рядами – а читатель моментально узнаёт в них себя, слышит свою историю. Это, несомненно, талант – подобрать такой ключик, который будет подходить ко многим разным замочкам читательских душ. Ни «Полкан», ни «Хайф», ни «Иринка» не мешают читателю отстроить собственную картинку бытия, а в то же время в этих уточняющих деталях есть та самая правда жизни, которая так важна для полноценного художественного произведения. В этом ярком калейдоскопе стихотворения, сотканном из горечи и надежды, между бытийными складками запрятаны многие человеческие судьбы, чувствуется дыхание времени. И кажется, что стих написался сам, без чьего-либо участия – так легко уносит он тебя на своих волнах именно туда, о чём повествует.
Я думала, что не найду в этой подборке такого стихотворения, но – нашла. Здесь, собственно, нет ни формы, ни содержания, настолько они неразрывны, – есть сплошной праздник поэзии, торжество живого слова! С чем, собственно, всех нас и поздравляю.
11. Медленно
Старение! Здравствуй, моё старение!
Иосиф Бродский
Медленно медной крови струение.
Глаз не охватит оттенков.
Зверем крадётся за мной старение.
Голос без тембра.
Сулимая возрасту мудрость
Обернулась склерозом, отцом маразма.
А на лице отпечаталась хмурость,
Неизлечимая, как проказа.
Стройных ног приближение,
Оно не ко мне, а моё внимание
Может вызвать недоумение
И непонимание.
Лишь звери меня стали вроде любить,
А я понимать их лучше.
Явился к подробностям аппетит,
А тайны не мучат.
И звёзды стали проще и ближе.
И пальцы сжались до хруста.
И то, что я не увижу Парижа,
Не вызывает грусти.
Здесь форма чересчур выпячивается, стремится занять главенствующее положение. И не то чтобы она нехороша… Да нет – хороша! Но я её вижу. Вижу, что ради оригинальных рифм порой автор пренебрегает звучанием слов и смыслом. Есть такие слова в языке, которые в поэзии не приживаются. Это определяется на уровне интуиции, но определяется. Натренированный слух тут же выхватит лишнее, «неправильное» слово, а вот неискушённый автор или читатель, возможно, даже посчитает такое словечко поэтической находкой. Однако такие слова мертвы, как бумажный фантик на цветочной полянке. Например, слово «струение». Оно лежит само по себе, ещё и умерщвляя всё вокруг. Чем дольше вы будете вчитываться, тем меньше будете понимать, что это такое – «крови струение», потому что слово не отзывается языковым эхом, не нанизывает на себя образных ассоциаций. Здесь же глухая рифма – «оттенков – тембра». Если эти два слова между собой рифмуются, то надо полностью пересматривать институт рифмы в русском языке… Ещё одно мёртвое слово – «сулимая». Чёрт его знает, что это такое, эта «сулимая»! То ли от «Сулико», то ли от «сулы»… Конечно, я понимаю, что это производная от глагола «сулить», но до чего же неловкая форма! И выражение «Сулимая возрасту мудрость» не выстреливает, вязнет в буреломе отзвуков, распадается на осколки значений… Не все языковые формы укладываются в стих, а если тащить их насильно, стих может существенно пострадать. И страдает. Потому что в целом возникает недоверие к тому, что говорит нам лирический герой. Он жалуется на старость – а мне кажется, что не знает он ещё старости, а только пытается на себя примерить нечто мало ему понятное. Оттого и получается всё несколько натянуто и фальшиво. И несмотря на неоспоримые достоинства и удачи стихотворения форма полностью кладёт содержание на лопатки.
12. Маяк в ночи
В этом мире, наполненном рисками,
Все мы мечемся, как муравьи,
И так часто нам некому высказать
Все обиды и боли свои.
Как трамвай, догоняем удачу мы,
Ищем смысл бытия своего.
Для кого-то мы все предназначены,
Но не знаем, увы, для кого.
Но порой в этой жизни случается -
Может, чудо, а может, и нет -
Что вдруг Он и Она повстречаются
В чехарде проносящихся лет,
Очерствевшие от одиночества,
С затаённой тоскою в очах,
Несмотря на чужие пророчества,
Сложат свой запоздалый очаг.
И горит он, назло невезению,
Не подвластен насмешкам ничьим,
Как награда за долготерпение,
Как маяк в непроглядной ночи.
Очень симпатичное стихотворение, доброе и светлое, дарящее надежду. Побольше бы таких! Однако в нём явное лидерство у содержания – форма слегка прихрамывает, отстаёт. Если автор подтянет эту составляющую, мы, возможно, получим интересного и сильного поэта. Не для того, чтобы придраться, а просто хочу показать, как важно обращать внимание на всякую мелочь – потому что две-три «мелочи» рядом, две-три не прописанных строки, невыразительных эпитета – и стих при всём заложенном в него здравом зерне может погибнуть. Пропалывайте несовершенства формы – они губят ваши мудрые идеи, ваши чистые замыслы и высокие порывы! Слово «риски», например – оно из области бизнеса и здорово режет слух в таком лирическом стихотворении. Ну нет в нём здесь необходимости! Тем более что далее употребляется устаревшее слово «очи», а его коннотация требует определённого контекста (извините за иностранщину!). Стиль кэжуал в поэзии с таким прямым лирическим посылом, с явной романтической подкладкой не очень уместен. А следом идёт звуковой стык «Все мы-мечемся». Это «мыме» – неприятная спотыкашка на пути к сути. Тут же – рядом «И так часто нам некому высказать». Звучит как «И так часто на мне кому…» Поэт – это уши, обращённые внутрь себя! Фальшивые звуки рождают фальшивые смыслы, и потом ничего уже не докажешь не верящему тебе читателю. Даже если вам кажется, что стихотворение спустилось к вам с небес, что оно надиктовано вам высшим разумом – всё равно не забывайте, что вы – чернорабочий собственной строки! Вы и только вы. И никто никогда не сделает за вас эту рутинную работу по прополке сорняков. В общем, любишь быть поэтом – люби и кропотливый труд «единого слова ради»!
13. Закрыв глаза
Февраль лишил ещё не всех эмоций,
к отчаянью близка,
тебя неистово ревную к солнцу,
звенящему в тисках
двора-колодца в зарослях измятых
пожухлой резеды.
К террасам, выстланным кошачьей мятой,
к полуночным седым
недвижным тучам, полным терпкой влаги,
стекающей в метро.
К полотнам безалаберного Гаги*,
к садам Трокадеро,
к простуженным скрипучим каруселям –
поймав кольцо мечом,
смущаешься, не в силах скрыть веселье,
в любви изобличён.
Закрыв глаза, иду знакомым сквером
от площади Клиши.
Не видеть! Проще принимать на веру,
что ты ко мне спешишь.
Туманами ревную, небом серым,
завесившим проём…
Изводит, непрестанно бьёт по нервам
отсутствие твоё.
*Георгий (Гага) Ковенчук, художник и писатель
Меня могут обвинить в непрофессионализме, но я буду стоять на своём. Среди многих различных лакмусовых бумажек определения качества поэзии одна из самых проверенных и безотказных – мурашки по спине! Любое произведение искусства может или вызвать эти самые мурашки, или – увы. Это случается помимо твоей воли – когда что-то действительно цепляет внутри тебя за какой-то потаённый нерв, отзывается глубоко в сердце. Конечно, это происходит не просто так – всему «виной» особая точность выбора слов, особая лёгкость или плавность строки, особая выверенность всех составляющих стихотворения, особая, неповторимая, тревожащая интонация…
Данное стихотворение с первых же строк забирает внутрь себя, властно требует покориться. И не отпускает уже до самых последних слов. Такова власть всего подлинно прекрасного над нами! Есть над нами воля звука – он захватывает с первых слов, если волшебен, и разваливается, бренчит, если несовершенен. Здесь, на мой взгляд, – настоящее волшебство. Стихотворение пластично, эмоционально, изящно, упруго, авторски оригинально. Оригинально именно субъективизмом выхваченных картинок из огромного полотна жизни, именно выбором их, комплектацией мозаичных деталей. В этом всегда видится индивидуальность поэта, его живая воля. И повторить эту индивидуальность невозможно – ибо нет второго человека, обладающего той же палитрой впечатлений, тем же эмоционально-смысловым рядом ассоциаций. Тем и ценно это стихотворение – голосом своим и особостью. Такие стихи словно немного меняют структуру твоей души к лучшему, обогащают тебя.
Однако навру, если не скажу, что чуть снижает впечатление последняя строка – от неё ждёшь чего-то ещё более сильного, чем всё стихотворение, которое написано на очень высоком уровне. Либо, наоборот, должен быть какой-то провал – а нет ни того, ни другого, просто небольшое снижение, соскальзывание в обыденность, что портит последний звук. То есть всё это было написано только потому, что героиню бьёт по нервам отсутствие объекта любви? Но разве это непонятно и так, без заключительного пояснения? Ведь об этом – всё стихотворение! Кажется, что не хватает в конце какой-то сцепки, какой-то новой детали… Но это – очень субъективно. И остаётся на моей совести.))
14. Плач сиротинушки
Во сырой земле мать-отец лежат,
Не дозваться их, не докликаться,
Погубила жизнь крохолеточке
Смерть родителей не ко времени.
Нет ни батюшки, нет ни матушки,
Нет защитника, нет кормилицы,
Ни сестры старшой, ни братушечки –
Горемыка я, сиротинушка.
Незавидная да суровая
Суждена теперь мне судьбинушка –
У церковных врат да на паперти
Целый день стоять за копеечку.
За монеточку за медяную,
Христарадную, сердобольную
Часовать с утра и до вечера
Да с молитвою Иисусовой.
Помогите же, люди добрые,
Кто не денежкой, так хоть хлебушком,
Помолюсь за вас, пусть окупится
Милость к дитятке Божьей сторицей.
В этом стихотворении происходит борьба формы и содержания. Неравная борьба. Содержание взывает к сочувствию, пытается воздействовать на наши тонкие струны, болевые места. Форма представляет собой стилизацию под народные плачи. Но стилизация эта, возможно, помимо желания и планов автора, вызывает скорее улыбку, чем участие. Поскольку внедрение в стих таких слов, как «крохолеточка» и «братушечки», обилие лексически устаревших форм вроде «часовать» и «христарадную», скорее, отсылает нас к жанру пародии, нежели стилизации. И происходит обратный желаемому эффект: вместо сострадания – отторжение и усмешка. Если же автор подразумевал ироническую окраску произведения, то тогда, напротив, написано слишком пресно для пародии и малосодержательно. Нет развития, нет сюжета как такового, нет композиционной выстроенности. Так, чувствуется, что написано, куда вывезет. И благие намерения остались недовоплощёнными. А, наверное, могло бы и получиться что-то, определи для себя автор точнее жанр стихотворения и вообще цель его написания. Потому что всегда, когда мы берём в руки блокнот или садимся за компьютер, мы не можем не спросить себя: зачем? Зачем заполнять чистый лист? И если мы сумеем ясно ответить себе на этот вопрос – то и результат всегда будет более определённым и впечатляющим.
15. Пёрышко
Вечные темы: истина, зло, добро.
Первый урок по сказке «Перо Жар-птицы».
Класс размышлял, шутил, что стрелец-герой
сам без коня не мог ничего добиться.
Халк, Черепашки-ниндзя, Могучий Тор –
дело другое (много волшебной силы).
…Лёшка идёт, задумавшись, через двор.
Осень янтарно-рыжая так красива.
Смотрит мальчишка – в роще течёт туман
жёлто-молочной речкой (почти как в книжке).
Дуб вдалеке – разлапистый великан.
Пень – словно леший, сгорбленный старичишка.
Солнце застыло праздничным колобком.
Туча-лисица съест его непременно.
Вот и дворец (он церковь уже потом).
Где золотые яблоки и царевна?
Ёкает сердце, слушая тишину.
Мерно скрипит сосна на ветру. А ветер
белкою шмыг – да птицу надежд спугнул.
Что же тогда на тропке блестит и светит?
…Сколько мечтаний радостных и благих.
Держит Алёшка огненный лист рябины,
шепчет: «Жар-птичье пёрышко, помоги! –
папку домой верни живым-невредимым…»
На самом деле очень хорошее, крепкое, внутренне полностью замотивированное стихотворение. И отбор образных рядов убедителен, и душевный мир мальчишки не фальшивит. И понятно, что это воспоминание о детстве, потому-то мальчишка так здорово выписан, что, скорее всего, автор видит в нём себя или кого-то очень близкого себе. Есть замечательные поэтические находки: «Солнце застыло праздничным колобком. /Туча-лисица съест его непременно»; «Мерно скрипит сосна на ветру. А ветер белкою шмыг – да птицу надежд спугнул»… Это несомненные удачи, отличное образное зрение! Но есть что-то, что удерживает меня от самых высоких оценок. Это трудно уловить – что же именно не так. Но есть какие-то несообразности, не дающие просто раствориться в стихотворении, впитать его красоту, до конца прочувствовать горечь и мощь последней строки… То ли многовато вычурных эпитетов – слишком высока их плотность на один «квадратный километр» стиха… И они пересекаются, взаимоотталкиваются, не создавая цельной картинки. То ли шершавят некоторые строчки, выбиваясь из общего ряда: «Халк, Черепашки-ниндзя, Могучий Тор – /дело другое (много волшебной силы)». Какой-то тут затор происходит смысловой, словно тромб образуется, и кровь стиха дальше не бежит. Начинаешь перечитывать, потом миришься с этим, пытаешься пробраться вперёд... И ещё раз скажу: в целом действительно хорошее стихотворение! Но есть два существенных «но». Первое: лёгкое ощущение вторичности, словно уже что-то где-то похожее слышал или читал. Второе: перенасыщенность различными образами и оборотами речи затрудняет восприятие, лишает стихотворение необходимой монолитности. Страдают от этого равноценно и форма, и содержание.
16. Отпусти
Отпусти меня. Я из другой страны.
Там, где ластятся травы к моим ногам,
Где поёт моё сердце нежней струны,
И открыты порталы к иным мирам.
Там тепло даже в самый студёный день,
Если дождь, то сквозь струи сочится свет,
Кружевную накидку плетёт сирень,
Майской ночью качаясь влюбленным вслед.
Прорастают цветами обрывки строк
И сплетаются в яркий, большой ковёр –
Каждый созданный мир вызревает в срок,
Обретая свободу, а с ней – простор.
Там совсем по-другому летят ветра,
Надувая, как парус, лоскут небес.
И почти невесомо лежит черта,
За которой – шагнул – и уже исчез.
Вот прекрасный пример равноденствия структуры стихотворения с его смысловой наполненностью. Мерное движение трёхдольного размера с дольником в конце строк словно даёт возможность взять дыхание, перевести дух, двинуться дальше. Размер позволяет речи литься плавно, несуетно – а ведь это просто необходимо героине, которая желает, чтобы её услышали и поняли. Каждая строка благодаря остановке в конце звучит словно завершённая фраза, которую можно рассматривать отдельно – и именно таковой и является по смыслу, а не только ритмически. Каждую строку постигаешь в её детальной досказанности, и в этом хоре образов, преподнесённых героиней, её мир звучит исчерпывающе полно. Можно выхватить наугад любую: «Там тепло даже в самый студёный день» – целая философия! Или вот эту, следующую за ней: «Если дождь, то сквозь струи сочится свет» – и можно думать над ней несколько часов. Буквально каждая строка – словно зашифрованная поэма или даже роман, и это производит потрясающий эффект. Очень убедительно и гармонично! Не даю самой высокой оценки только потому, что, на мой вкус, сюжетно-смысловая составляющая стиха всё же очень мала. «Отпусти, потому что мы с тобой разные». Всё. И никаких неожиданностей. Этого маловато для того, чтобы поднять стих на уровень значительного, более глобального произведения. Хотя само по себе оно замечательно.
17. В парке
Травку щиплют в тихом парке
Белощёкие казарки,
Ждёт их дальний перелёт.
В серебристых ивах бродит
Старичок с клюкой, в дремоте,
Носит горб своих тенёт.
Кошка, тропкам поперечно,
Осторожна и беспечна,
Протащила чёрный шлейф.
Двое, "селфи" затевая,
Раздражают птичью стаю,
Стаю родом с Гёта-Эльв*.
У скамейки, возле граба,
На витых чугунных лапах -
Краска лезет чешуёй.
Под скамьёю, в почве - кости...
Не хватает в сердце злости -
Напоить кинжал кривой
Кровью бесполезной пленной -
Над старухою согбенной
Занесённый, в блеске - дрожь.
"Бей, сынок, нельзя иначе!
Если жалость не упрячешь -
Долго сам не проживёшь!" -
Замолчал отец-кочевник.
Пепел выжженной деревни
Падал пухом на тела...
Травку щиплют в тихом парке
Белощёкие казарки...
Были, будем - всё земля.
Замах в этом стихотворении большой. Но, увлёкшись формой, до смысла автор уже не дошёл. Нет, смысл есть, конечно, но у него не получается произвести сильное воздействие, потому что немалое количество допущенных автором недочётов в работе над словом мешают этому. Недочёты самые разные. Много размагниченных рифм: «бродит – дремоте», «затевая – стаю», «граба – лапах»… А самое прискорбное – это концевая рифма, которая должна быть безупречной, а здесь она опять-таки приблизительно звучит, и это ещё мягко сказано: «тела – земля». И последний выстрел смазан, пуля летит мимо цели. Всё, ради чего выстраивалось стихотворение, можно сказать, было насмарку. Точность последней рифмы – это ваш удар копьём в сердце противника! А противник – это не получившееся стихотворение. Или вы его, или оно – вас. Очень обидно бывает, когда в самом конце смазывается весьма благоприятное впечатление от стиха. Вызывает достаточно вопросов и описание идиллии в парке. Есть и здесь шероховатости и неточности – какой-то чёрный шлейф у кошки, почему-то селфи раздражает птичью стаю, а не распугивает её. С трудом себе могу представить это накопившееся глухое раздражение птичьей стаи от вторжения и суматохи людей… Повторюсь: здесь чувствуется серьёзная заявка на нетленку, попытка охватить времена, но – пока не удалось. Хотя, возможно, дело только в недостаточном мастерстве автора, а это приходит с наработками и опытом.
18. и сбиваются нитки в узел
Едут молча в большой машине
по колдобинам в ночь куда-то
"под нулевочку" двадцать жизней,
что призвали вчера в солдаты.
Напоролись в пути на мину –
бесколесный чернеет кузов.
Где-то вяжет мать шарфик сыну,
и сбиваются нитки в узел.
Положа руку на сердце могу сказать, что и в этом стихотворении чувствуется очень мощная заявка на большую и сильную вещь. Но – не дотягивает. Это вообще крайне важный момент для всех пишущих. Когда мы хотим охватить огромную тему, да ещё и замешанную на боли, но при этом помещаем её в две строфы, мы должны понимать, что эти две строфы видны насквозь со всех сторон, и прикрыться им нечем. Короткие стихи – голенькие. От их формы требуется вдвое больше безупречности, чем в стихах протяжённых, объёмных. Это примерно как обнажение человеческого тела: все изъяны его, лишние складки или, наоборот, худые рёбра и ключицы, тут же видны, скрыть невозможно. Поэтому проходная рифма «машину – жизней» проваливается. Строка «Где-то вяжет мать шарфик сыну» сбивается кашей во рту, не выговаривается, застревает. Если поменять местами слова: «Где-то мать вяжет шарфик сыну» – становится чуть лучше. Но всё равно словосочетание «шарфик сыну» – это из области Клары с кларнетом. Получается, что из четырёх пар рифм одна неудачная и из восьми строк как минимум одна невыговариваемая. А это значит, что крыша съехала и стена дала трещину. Если же говорить о глубине задумки – то стих превосходен. Укрепить бы каркас.
19. Благослови тебя, Господь...
Благослови тебя, Господь,
На день, не прожитый тобою:
Дай претерпеть, перебороть
Внезапный страх, сковавший болью
Всепоглощающего сна,
В котором горькая потеря,
Как рваный нерв, обнажена…
А ты, тоскуя и не веря,
Что мир – приветливый, родной –
Внезапно стал таким ничтожным,
Слегла в страдании больной
И поняла, что невозможно
Измерить тяжесть пустоты,
Пронзившей душу мрачным оком:
Ведь вместо «мы» осталась ты
В миру застывшем, одиноком –
Что стал отныне навсегда
Парализован, обесцвечен…
Лишь ярко вспыхнула звезда
От расставания до встречи,
И вдруг угасла… ты – со мной:
В груди недолго сердце билось…
Простившись с радостью земной,
Ты обрела другую милость:
Должно быть, смерти вопреки,
Мы стали чище и свободней –
И навсегда теперь близки
В блаженном Царствии Господнем.
Когда стихотворение строится на умозрительных образах, есть опасность переусложнить простое. С самого начала автором взялся за основу принцип эмоционального нагнетания, и иногда его усердие чрезмерно. Взять такой образный ряд: «Дай претерпеть, перебороть / Внезапный страх, сковавший болью / Всепоглощающего сна». Вроде все слова понятные, даже обычные. А вот все вместе их представить ну никак не получается! Это значит, нужно перебороть страх, который сковал болью сна? Согласитесь, очень сложный ход. И практически непредставимый. Из той же области «горькая потеря», которая, «как рваный нерв, обнажена…» Если бы просто нерв – понятно. Но почему рваный?! А вот это – «И поняла, что невозможно / Измерить тяжесть пустоты, / Пронзившей душу мрачным оком». Здесь возникают сложности в понимании того же порядка: все слова сами по себе и не плохи, но как образы они не согласуются между собой. Потому что невозможно представить себе тяжёлую пустоту, которая пронзила душу мрачным оком. Это выше всяких человеческих сил! И при всей высоте темы, учитывая, что речь ведётся о жизни и смерти, присущая стиху сбивчивость мысли не даёт теме раскрыться. Помимо мудрёных образов не очень ладится и сюжетная линия. Кто с кем разлучён, остаётся загадкой. То ли лирический герой просто повествует о ком-то, кого разлучила смерть, то ли он сам является одним из героев событий, то ли он вообще уже умер и пишет из небытия – истина где-то рядом, как говорится, но разгадка от читателя ускользает. Потому что неточность выражения мысли влечёт за собой и путаную форму, через лабиринты которой пробраться практически невозможно. И это при достаточно ладной строфе и неплохой эмоциональной насыщенности стихотворения в целом.
20. Рождение
Рождение – словно прыжок с парашютом:
Вот сжался в комок в ожиданье… Пошёл!
И сразу – пространство, ревущее жутко,
И воздух, расправивший лёгких мешок.
И крик! – инстинктивный, шальной, первобытный!
Так пращур кричал среди буйства стихий.
А после – покой созерцанья событий,
И все ощущенья просты и легки.
А небо вокруг – не бывает синее!
Прозрачен и свеж мирозданья дворец.
Но тянет земля всё сильнее, сильнее,
Вот ноги коснулись её наконец,
Момент – и паденье в объятья планеты!
Прижмёт она нежно к упругой груди,
И ты, материнскою лаской согретый,
Уверенно сможешь по жизни идти.
Стихотворение-конспект. Из этого конспекта ещё нужно (и, наверное, можно!) извлечь поэтическую речь. Это словно только набросок тех моментов, на которых автор собирается остановиться, раскрывая тему. Кстати, поднимая такую глыбу, как рождение человека, нужно действительно иметь за душой что сказать читателю. Иначе к таким махинам лучше и не подступаться. Слишком многое сказано об этом, слишком на поверхности лежит перечисление деталей и частей процесса, известного каждому. А из-за того, что автор берёт первые образы с поверхности, получается чересчур однобокое, чересчур узкое, выхолощенное решение темы. Вот почему обязательно небо синее, когда родится человек? Разве человек не может родиться в бурю? В дождь? В снегопад? Почему сразу если небо – то синее, если воздух – то непременно он «прозрачен и свеж», если грудь – то «упругая»? А что если попробовать разрушить штампы, отойти от них, найти образы в себе самом, внутри своего подсознания, в глубине собственного опыта, а не где-то вокруг, где они лежат готовыми в файлах? Поэтому и возникают такие плоские эпитеты, как «пространство, ревущее жутко». «Жутко», «суперски», «клёво», «круто» – это слова одного ряда, слова-паразиты в поэзии, сленг, который можно использовать только для характеристики речи героев. Но от своего лица – практически недопустимо. Потому что за ними не стоит образа, они не рождают ассоциативных языковых рядов (здесь я уже повторяюсь). Возможно, оттого и словесные стыки в этом тексте не редкость – вроде вот этой строки: «И воздух, расправивший лёгких мешок». Ну-ка, одолейте это «вший-лёгких-мешок»! И, к сожалению, в таком виде все авторские удачи практически сводятся к нулю. Словно это ритмическая «рыба», которой ещё только предстоит стать стихотворением.
21. Играя короля
Еще кулисы таинства полны,
Послушен зал, еще сюжеты новы,
Но манна снизошедшей тишины
Тебя благословит на полуслове.
Качнется сцена. Поплывут пажи,
Балы, интриги, тризны и парады…
Повремени. Собою не спеши
Прикармливать распяленную рампу.
Пока скрипит вращающийся круг,
И цепенеешь, времени внимая,
Сценарий, ускользающий из рук,
Не стоит напряженного вниманья.
Еще в корзинах солнечных садов –
Твои – цветы, шампанское фонтанов.
Пусть время пчел – не бабочек – зато
Созреет мед, налившись духом пряным,
Зато – неторопливый листопад,
Зато – над угасающим Версалем
Раскручивает красный акробат
Коронное, немыслимое сальто.
Мне понравилось это стихотворение-метафора, в нём есть вкус, есть нерв, есть острота зрения автора. Поэтического, конечно, зрения. Читать по-настоящему интересно, и интересно перечитать вновь, вернуться к началу, осмыслить перечитанное, сравнить первое и второе впечатления. Это уже говорит о том, что стихотворение состоялось, оно существует как факт, оно живёт. Как хороша «манна снизошедшей тишины»! Автор умеет филигранно обращаться с идиомами – а это говорит о высоком языковом чутье. А вот ещё какой мясистый образ: «Повремени. Собою не спеши / Прикармливать распяленную рампу»! Экспрессия какая, смелость, звуковая свобода!
На мой взгляд, в этом корабле для большого плавания не хватает хорошо задраенных люков – боюсь, что судно даст течь и пойдёт ко дну. Слегка недокручена форма, слегка разгерметизированы рифмы: «новы – полуслове», «парады – рампу», «фонтанов – пряным». И, главное, конечная рифма слаба, не магнитит: «Версалем – сальто». Нет слов – она оригинальна, сочна! Но – не защёлкивается, не стыкуется. Слово «сальто» провисает без должной звуковой поддержки, не воспринимается как точка. Возможно, это всего лишь досадные мелочи, но они есть.
22. в переходе
что ты с лампой здесь ищешь, Господь,
в переходе на зимнее время?
истончается вешняя плоть,
цепенеет озимое семя...
поднимается в небо вода,
чтобы выпасть серебряным снегом.
здесь уходят в себя без следа,
чтоб в себе отыскать человека,
словно свет, что нисходит с небес
даже в зябкую раннюю темень.
только им и спасаются здесь –
в переходе на зимнее время.
Что ни говори, а живая ткань стиха видна сразу невооружённым глазом и отличается от просто текста как розовый агукающий младенец от пластмассового пупса, как благоухающая садовая роза – от капронового цветка. Лишь начинаешь читать – и сразу всем существом понимаешь: оно! Живое! Ну, а за этим следует весь набор реакций: мурашки, ступор, слёзы, остановка дыхания, катарсис… Ну, или в произвольном порядке, у кого – как.))
Вот тот случай, когда стих по-настоящему совершенен и являет собой абсолютно законченное произведение. На авторский замысел работает всё: заголовок, образы, афористичность, точность каждого слова, безупречная звукопись, выстроенная безукоризненно композиция, трёхдольный размер, который лучше всего подходит для передачи разговорной (здесь: условно разговорной!) речи, мощная концовка. Заголовок таит в себе изюминку, кажется не тем, чем оборачивается в конце. Слово «переход» открывается с другой стороны в процессе чтения, оказывается многозначным, что придаёт стихотворению объём. Образы отмечены оригинальностью авторского взгляда: «истончается вешняя плоть», «цепенеет озимое семя», – причём слова гармонично увязаны между собой, соединяясь, образуют прочные связи, дающие новые смыслы. На такой небольшой объём – несколько афоризмов: «поднимается в небо вода, /чтобы выпасть серебряным снегом»; «здесь уходят в себя без следа, /чтоб в себе отыскать человека». Ни одного случайного слова – что там слова! – звука. Лексическое богатство. При этом – лаконичность. Жесточайший отбор только самых необходимых слов. Внутренняя свобода. Пространственно-философское мышление. Независимость. Безусловно, высокое мастерство. Всё вместе: поэзия. Я ничего не могу сказать, кроме: ну здорово же!
23. Конское счастье
Синий вечер огня утверждал закон -
День и ночь прикоснулись границами...
Наконец-то заката дождался конь,
Загляделся, слезу сняв ресницами.
Потягал он соху на своём веку,
Исходился под разною сбруею.
Стёрлись зубы овсом - лишь на толику,
А вот шкура седлом - по мездру её.
Норовист и силён был - изъездился.
Отдохнуть, отдышаться бы чуточку.
И, посбросив ремни от уздечки все,
Вновь довериться ветру - попутчику.
И...- туда, где раздолье полян томит
Разноцветий душистые пряности.
И где нотами - звёзд бриллиантами
Небо тишь исполняет пиано Си...
Ковыля бы шелка и тимьян-траву
Поерошить неспешно копытами.
И осоку в росе у ручья во рву,
Тешась запахами позабытыми.
И, ноздрями всхрапнувши, заржать в ночи,
Вольный ветер дразня пышной гривою.
Да галопом промчаться, летя почти,
С жеребячьей припрыжкой игривою.
Кобылиц бы степных поласкать в тиши,
Осенённой созвездий лампадами,
Чтоб казалось, что слышится, как шуршит
Счастья конского ночь... - звездопадами...
... А пока снова стойло и чуть овса,
Вновь надежда с рассветом забрезжит, но...-
Треплет холку хозяин и чудится -
Ничего нет важнее... -
Объезженность.
Всё-таки должна отметить, судя по данной поэтической подборке, что при сильно возросшем уровне версификации в целом отдельным авторам (или отдельным стихотворениям) тем не менее этого уровня не хватает. В связи с этим стихотворением мне сразу вспомнился «Холстомер» Льва Толстого. Как Толстой глубоко описал жизнь не только лошади, но и людей – глазами лошади! Какие тонкие явил наблюдения, как потрясающе детально и точно передал характер животного... В случае же с «Конским счастьем» некоторые технические моменты автору не удались, хотя именно заметно стремление найти редкие, неизбитые, сложносоставные рифмы, дать словам новое звучание. В принципе, такие новаторские поиски похвальны – но при условии, что они оборачиваются поэтической удачей. Есть оборотная сторона у таких поисков: искусственность созданных сочетаний, потеря смысла в угоду звучанию. Именно это и происходит в нашем случае. Вот рифма «на своём веку – лишь на толику». До чего же она неестественна! И смысл съезжает из-за этого набок. Здесь же – «Исходился под разною сбруею»: видимо, употреблено в смысле «много ходил», но слово «исходился» имеет другое значение – «проявлять сильные отрицательные эмоции». «Стёрлись зубы овсом» – ну, всё-таки «от овса», скорее всего… Рифма «сбруею – по мездру её». Сразу видно, насколько тоже надуманная рифма, механически подобранная. Оттого и вся строфа топорщится, не укладывается внутрь размера. Фраза «А вот шкура седлом – по мездру её» сама по себе тяжёлая, плохо проговариваемая, неловкая по смыслу. Далее рифма «изъездился – уздечки все». Тоже очевидно, что слово «все» добавлено в размер и для рифмы, а больше оно ни к чему было бы и не нужно. То же – с рифмами «полян томит – бриллиантами», «пряности – пиано Си»… Что это за загадочное «пиано Си»? Что оно добавляет картине описания животного? А как это – «с жеребячьей припрыжкою»? Что за припрыжка такая? Наверное, всё-таки «вприпрыжку»? Хотя и вприпрыжку промчаться галопом, почти летя, как-то сложновато… И так – всё стихотворение, которое – просто жертва авторского желания быть не как все, отыскать небывалые рифмы и слова. Отыскать-то отыскал, а вот в стих они не сложились. Об этом тоже нельзя забывать при таком вот формальном подходе к стихосложению – что результат может оказаться прямо противоположным ожидаемому.
24. Бабушка Манюшка
Бабушка Манюшка, бабонька, бабочка.
Спицы бормочут в руках.
Зреет закат перламутровый, яблочный.
Бабушка, бабонька, так
нитка спешит, ей не ждется, не терпится
свиться в глухой свитерок.
Злая зима — узловатая, в терниях —
тихо ползет на порог.
Бабушка Манюшка — белая куколка,
баюшки-баюшки-бай.
Спицы стучат... или ветками — гулко как —
окна царапает май,
тянет за ниточку — по небу катится
солнца пушистый клубок.
Рядится яблоня в белое платьице.
В сердце саднит узелок.
Крылья в саду расправляет безвременник.
«Только смотри не замай» —
вьется, порхает у самого темени
бабочка, бабушка Мань...
Интересное стихотворение. Увлекает, захватывает, покоряет несомненным мастерством. Но… В тексте превалирует звукопись, она властвует, она кружит читательскую голову… И за этой звукописью, за всем этим авторским полётом фантазии вдруг понимаешь, что сама героиня, бабушка Манюшка, становится второстепенной, не такой уж значительной, вернее, гораздо менее значительной для автора, чем процесс плетения словес, что и сказать-то о ней автору особенно нечего – и это хорошо заметно по концовке, пришедшей, собственно, в никуда, в оригинальную рифму, и только, утвердив очередную победу формы над сутью. Для меня в целом очень неординарное изначально стихотворение всё же свелось к не обременённой серьёзными смыслами игре слов. Такое впечатление, что автор не проработал по-настоящему образ бабушки, а использовал его как некий символ, оттолкнувшись от которого, написал изящное, не спорю, но всё же упражнение.
25. Так не бывает
Так не бывает, чтобы слабый зимний свет
Сплетал в причудливый узор на тонких спицах:
За поворотом стылый дом, где звуков нет;
За год до срока желтый воск на белых лицах;
За невозможностью полета - серый пол;
За невзыскательностью взгляда - цвет обоев.
Мой аватар лежит в ладье, во рту обол.
Плывет один, но у Плутона ждут обоих.
Пристанет лодка в черной заводи лесной,
Из глубины всплывет пузырь, толкнет легонько.
Скользя по снегу, по-над вечною рекой,
пойду в другую жизнь опять качать ребёнка.
Для меня это стихотворение – очень яркий пример, когда автором уделяется внимание только форме, о содержании же забыто вовсе. Не спорю, в стихотворении немало интересных находок, но они существуют сами по себе и, как не промазанные сгущёнкой смысла коржи, уныло сохнут и топорщатся… Здесь всё сброшено в одну кучу, образы рассыпаются, ломаются друг о друга, мешают один другому… Не думаю, что автор ставил себе задачу создать хоть сколько-нибудь ясную и вразумительную картинку. Скорее всего, он отталкивался только от звучания слов, их необычности, соединяя и сталкивая их в произвольном порядке, наслаждаясь полученным эффектом. Отсюда и возникает вот такое, например: «Мой аватар лежит в ладье, во рту обол. / Плывет один, но у Плутона ждут обоих».
Мне сколько угодно могут рассказывать, что это сложный новый жанр, модернизм и авангардизм вместе взятые, и постмодернизм заодно. И чёрт лысый в кадушке. Но как бы интересны, остроумны, самобытны и изысканны ни были формальные поиски автора, стихотворение никогда не оживёт под его пером. И будет появляться какой-то жёлтый воск на белых лицах за год до какого-то срока, будет всплывать неведомый пузырь из неведомой же глубины, и по-над какой-то вечной рекой автор по снегу будет уходить в какую-то другую жизнь качать там снова какого-то ребёнка… Но бессмыслица останется бессмыслицей. Потому что помимо работы над словом существует ещё и работа над его значением. А чтобы стих удержался на одних ассоциативных рядах – так действительно не бывает.
26. "Черёмуховые холода"
Из Арктики от таящего льда
Циклон принёс асфальтовые тучи.
Бывают в мае сладки холода,
Когда цветёт черёмуха пахуче.
Пронзает холод нежность лепестка,
Бутоны ландыша и бледный вереск.
Заколыхались стрелы тростника -
В залив идёт черёмушник на нерест.
Гладь разбивают вдребезги лещи
На мелководье в розовом тумане.
Из белоснежной замети лощин
Я выхожу, как в юности, в дурмане.
В кустах поют вживую соловьи
Да так, что напрочь возраст свой забуду.
Сирень глинтвейн готовит в эти дни,
Чтоб с мая снять черёмухи остуду.
Тепло любви я пил с тобой до дна
На вспененной, как кипень, нашей круче.
О, как бывают сладки холода,
Когда цветёт черёмуха пахуче!
Много необычных тропов, но в целом, на мой взгляд, стих не получился. Ну, или получился, но далеко не на сто процентов. Это какая-то повальная беда современного стихосложения – разрозненные образы, сами по себе оригинальные и певучие, но не складывающиеся в единую песню. Автор так усиленно работает над каждым образом отдельно, что забывает посмотреть: что же получилось, так сказать, на выходе? Как же всё это сочетается? Ведь иногда слова не приживаются рядом, не терпят соседства друг друга, начинают воевать, буквально уничтожать друг друга. И «асфальтовые тучи» не хотят соседствовать со «сладкими холодами», а «стрелы тростника» отторгают «черёмушник, идущий на нерест»... Спотыкаешься о типичную ошибку многих начинающих: «Пронзает холод нежность лепестка». Не знаю, насколько новичок в поэзии автор этого стиха, но желательно писать так, чтобы было понятно, кто кого пронзает – холод нежность или наоборот. Пока – полная неясность. Сюда же – разновременные глаголы: повествование идёт в настоящем времени, и вдруг возникает глагол «забуду». И – сразу же за этим – прошедшее время «пил». Такие прыжки во времени не идут на пользу стихотворению, разрушают его. Все эти досадные недочёты ставят стихотворение ниже многих других, хотя задумка неплохая, и, возможно, стих просто стоит доработать.
27. Кто Коломбиной…
Кто Коломбиной с колокольни смог окунуться в карнавал,
из экзотических диковин не шляпу – клумбу надевал,
кто за баутой иль мореттой, за пеной кружев и тафты
стал невесомым человеком, с которым каждый мог на ты, –
тот меланхолию не холит и мыслей тайных не плодит.
Вокруг: «Зазнался, Панталоне!», «Бригелла, ну и аппетит!»,
«Пьеретта, дай в объятьях слиться!», «Синьор совсем осатанел?»…
Что попусту глядеть на лица толпы, на улицу в огне?
Надень личину, ненадолго позволь себе себя забыть.
Пускай в кармане нет ни сольдо. Здесь не манеж для похвальбы.
Нет, не гляди, а стань одним из – веди нежнейшую из дам,
сквозь маски прихотливый вырез читать пытаясь по губам.
Хлебни пьянящего веселья: в нем смерть и жизнь в одно сплелись –
где неминуема потеря, спасает взбалмошный каприз.
Танцуй под хруст и звон бокальный венецианского стекла –
на Среду Пепельную в спальне сгорит безумие дотла.
* Венецианский карнавал начинается воздушным спуском Коломбины с башни, а заканчивается накануне Пепельной Среды – первого дня католического поста. Баута, моретта – виды венецианских масок.
Необычное, яркое, очень сочное стихотворение. Впечатляет безусловно. Отсылает к культовому фильму «Кабаре»: «Вся жизнь – кабаре, детка…» Вся жизнь – карнавал. Вот именно это – основная мысль. И автор утверждает эту мысль весьма многопланово, с большой силой убеждения, балансируя на грани между трагедией и фарсом. Впрочем, есть здесь и подсмыслы – о конечности бытия, о конечности любого праздника, о горечи потерь, о подмене истинного – ложным, надуманным, об игре в чувства, наконец… Для меня в данном произведении слегка лишь подкачали некоторые словесные ходы. Ну, совсем чуть-чуть! Возможно, автор согласится и подправит – мне бы очень этого хотелось. К примеру, вот такой звуковой стык: «с колокольни смог окунуться» (слышится «смокакунуться») – и такой: «сквозь маски прихотливый вырез» (слышится как «вывырез»). Это незначительные ошибки, но в стихотворении такого уровня и их быть не должно. И хоть в моей системе координат для высшей оценки в этой вещи всё-таки чего-то не хватает, тем не менее – отличное стихотворение!
28. Рисующий акварелью
Кто ты, вскормившая смерть миллионам душ?
Кто ты, носившая горе людей под сердцем?
…Души бессмертны? Значит, твоя – бессмертна?
Значит, ты видела кем становился сын
даже, когда этот мир для тебя стал чужд.
Видела, как Бухенвальд, Саласпилс, Освенцим
строил твой мальчик, после, как был отвергнут
осенью Веной, придумав успех картин,
чтоб не расстроить, сберечь все твои мечты.
…В страшной агонии, ночью декабрьской, помнишь,
что за слова дарила ему на память
ты – вдохновлявшая сына на главный путь.
Знаешь, он всю свою жизнь оставлял кресты,
после потери тебя. Нет, он не был сломлен,
просто подавлен – в мыслях носил годами
то, что успела, прощаясь, в него вдохнуть.
Благословлен ли во чреве твоем был плод
в родственной связи зачатый? Над колыбелью,
помнишь, когда малыш заходился в крике,
долго стояла, баюкая: баю-бай.
Знала ли ты сколько крови людской прольёт
мальчик, соборы рисующий акварелью.
...Верящий в дар, стремящийся стать великим,
явит себя через книгу “Моя борьба”.
Я очень люблю белые стихи как форму, очень трепетно к ним отношусь. Их писать трудно. В них совсем не должно быть рифмы – ну никакого намёка! В них рифму заменяет особая пластичность словесных сцепок, особое течение мысли – настолько точное и гармоничное, что при чтении и в голову не должна приходить мысль об отсутствии рифмы. Я уже как-то писала в одной критической статье, что белый стих – это не тот стих, где нет рифмы, а тот, где рифма не нужна! И вот это на самом деле важно для понимания секрета, почему в русской поэзии так мало по-настоящему значительных прорывов в области белого стиха. Просто это необычайно сложное искусство. Здесь же я сразу сталкиваюсь с рифмами или намёками на них, которые аукаются в самых неожиданных местах: «под сердцем – бессмертна», «душ – чужд», «мечты – кресты» и так далее. Получается полубелый-полурифмованный стих, и мне в этом видится некоторая небрежность письма, что снижает художественную ценность стихотворения.
Однако должна сказать спасибо автору за тему, за его дерзновение, за смелость обратиться через пласты времени к матери, как говорится, вселенского зла, посмотреть ей в глаза, за попытку заглянуть в тот временной момент, где только была зачата беда и угроза человечеству, за широту мысли, за эту отвагу глянуть на привычное положение вещей под таким необычным ракурсом. Это очень серьёзная и сильная заявка на самом деле и имеет полное право на существование.
29. Булавка
Возьму билет, в купейный и заранее...
На станции "Мурашкино" сойду,
Там до сих пор цветут луга бескрайние,
И вишни наливаются в саду.
Седая пыль клубится по обочинам:
Закрылся лакокрасочный завод;
За горизонт, тесёмкой отороченный,
Река неугомонная зовёт.
Гоняя кур, осипший Шарик гавкает.
К обоям, истрепавшимся давно,
Приколоты портновскими булавками
Фрагменты чёрно-белого кино.
Серьёзная, в жакете модном – бабушка,
Смеётся дед, ему идёт бушлат.
И кажется, они живые, рядышком...
Промчался поезд, скорый и взаправдашний,
Булавка в сердце медленно вошла.
Мягкое, лиричное стихотворение, без особых претензий, без больших перепадов настроения или эмоциональных взрывов – но чистое, глубокое, нравственное. Пожалуй, именно благодаря авторской находке – этой метафоре с булавкой, которой приколоты старые фотографии и которая вошла в сердце – болючая, острая память, навсегда ранившая любящего внука (внучку?), – стихотворение приобретает высокую художественную ценность. Несколько простоватая форма компенсируется глубиной темы, горечью и саднящим чувством потери, которое входит булавкой и в читательское сердце. Автору удалось передать боль, сделать её осязаемой, выпуклой, ощутимой. Главная героиня – именно она, неподдельная человеческая боль. Было бы неплохо убрать звуковой стык в строке, где «осипший Шарик». Чтобы избежать этого «пший-шарика», может, переименовать собаку? Например, «Гоняя кур, Трезор осипший гавкает…»
Однако в таком небольшом и несложном в принципе стихотворении всё же удалось очень немало сказать. Нравственные вопросы сегодня не так часто поднимаются поэтами, и за это автору – отдельный поклон.
=======================================
РЕЗЮМЕ
=======================================
Гран-при: Шесть соток
1 место: В переходе
2 место: Земной поэт
2 место: Закрыв глаза
3 место: Волхвы
3 место: «Родина моя, в часы печали…»