Мой город спит, он грешников в себя уложил,
Горят лампады постаревших фонарей.
Вытьё собак и лай, прошедший день итожат,
Где встреча с ними безразличия людей.
Кого ногой, кого и палкой с подворотни,
Кого железом, накалённым от огня,
Кого на цепь! – Прощай бродяжная свобода –
Какого Лешие ты строишь из себя?!
К тебе навек открытою, как Явь, душою,
Пьянящим разумом возвышенности строк,
Но власть твоя бывает смертью и виною,
Воскресшей горечью, обыденный тот смок.
И вероломством их, усилий жёстких света,
В глуши бесшумной вкрадчивых теней немых,
След, омрачая… Палачи! – За что же это?!
Из Мироздания, редчайшей красоты!
Сплетенье всех, и добрых, чаще Людоедов,
Кто творчески и красочно – в крови острог.
Желающих лишь мук, страдания набегом,
Чтобы, робея, каждый дико занемог!
Какая злоба в чуждом, нездоровом Мире –
Ласкай Его безудержно, иль лучше – нет!
Спросить у них – А вы кого ни будь, любили? –
Протягиваешь лапу – только стук в ответ!
…По лабиринтам страха, душно исчезая,
Ступнёй на ощупь, молчаливо, чаще в дрожь,
Холодный сумрак, боль в душе превозмогая,
И в теле, если ты ещё средь них живёшь.
…Мой город спит, могил в тенях, в гробах блуждает,
Тоскливый ропот их живой ещё борьбы,
И мертвецов – Никто, никто не помогает! –
Проклятье их невидящей в крови судьбы!
*