Все, к чему я стремился всегда — не покой и разум,
а пустое движение прямо и ровно вглубь.
Я привык: если брать — обязательно все и сразу,
пить покрепче, бежать побыстрее — куда-нибудь,
забираться повыше, но падать — так, чтобы больно,
строить прочные связи и рвать их вдоль швов на бис.
Твари вроде меня, оставаясь на страшной воле,
превращаются в самых картинных самоубийц.
И играть бы погромче, да быть бы с собой на связи —
получилось бы, может, остаться в чужих умах,
только каждый из дней, что прошиты неровной вязью,
добавляет свои коррективы в любой размах.
Да зачем оставаться хоть где-то, помимо кухни,
на которой читаешь стихи самому себе?
Ведь когда в голове неизменно темно и мутно —
остается срываться на верный бездумный бег,
копить деньги на визы и верить в удачный случай,
потому что поверив — немыслимо входишь в раж.
Там, где мы не обжились, конечно же, будет лучше
обживаться и заново строить себе мираж.