По высокому весеннему небу, похожему на лёгкий голубой шифон, по небу, состоящему практически из одного эфирного испарения, плыли два небольших белых облачка. Они смотрелись очень неестественно на тонкой небесной материи и похожи были на две ситцевые заплатки на тончайшем лоскуте благородной ткани. От лёгкого дуновения ветерка облачка охотно меняли свои очертания, растягивая пластичные границы воздушно-водной субстанции. Вот уже минуты две как маленький шаловливый козлёнок вприпрыжку бежал за большим, растопырившим в разные стороны крылья, гусем. Но как только передние копытца козлёнка стали касаться широкой спины гуся, то он, гусь, стал ещё более увеличиваться в объёме, неимоверно вытягивая шею, как бы желая зашипеть на разыгравшееся парнокопытное, а может быть, для острастки, и чуток щипнуть пострела за мягкие места; но очередное дуновение ветерка сделало невозможным близкое нахождение двух небесных фигур, и резвость козлёнка поубавилась - его очертания стали нечётки, расплылись: козлёнок сначала весь ссутулился, затем, как если бы утомился, прилёг, положив свою маленькую морду на постоянно увеличивающуюся в размере переднюю правую ногу. Гусь же, оставленный навязчивым преследователем, ещё более распластал крылья, которые стали невероятно широкими и длинными, особенно правое - гусь поднимал его выше и выше, как бы набирая высоту перед тем, как пойти в пике. Но пике не получилось - крыло растеклось по небесной глазури мелкими белыми комочками, похожими на хлопковые цветы.
Лёгкий ветерок уносил бесформенные очертания в более высокие пласты небесной бездны, деформируя их, дробя на мелкие составляющие плоть моего воображения.