…Все четыре были вдовы, все четыре – добрые души из братства Этьен-Одри.
– Я мало что смыслю в младенцах, но уверена, что на этого и глядеть-то грешно.
– Это вовсе не младенец, это полуобезьяна.
– Это знамение. Это животное, звереныш, словом, что-то нечестивое; его следует бросить либо в воду, либо в огонь.
…Войдя в верхнюю часть звонницы, он смотрел некоторое время на висевшие там шесть колоколов и грустно покачивал головой, словно сокрушаясь о том, что в его сердце между ним и его любимцами встало что-то чуждое. Но когда он раскачал их, когда он почувствовал, как заколыхалась под его рукой вся эта гроздь колоколов, когда он увидел, - ибо слышать он не мог, - как по этой звучащей лестнице, словно птичка, перепархивающая с ветки на ветку, вверх и вниз пробежала трепетная октава, когда демон музыки, этот дьявол, потряхивающий искристой связкой стретто, трелей и арпеджио, завладел несчастным глухим, тогда он вновь обрел счастье; он забыл все, и облегченье, испытываемое его сердцем, отразилось на его просветлевшем лице. Так дирижер оркестра воодушевляет искусных музыкантов. И вот это уже не колокол Собора Богоматери, не Квазимодо, – это бред, вихрь, буря; безумие, оседлавшее звук; дух, вцепившийся в летающий круп; невиданный кентавр, получеловек, полуколокол; какой-то страшный Астольф, уносимый чудовищным крылатым конем из ожившей бронзы. В Египте его почитали бы за божество этого храма; в средние века его считали демоном; на самом же деле он был душой собора.
Виктор Гюго. Собор Парижской Богоматери
***
Хранят ли тайну каменные своды –
Легенду, быль, сокрытую впотьмах
Фасадов многоликих? Нет свободы,
Где рабству чувств подвержен и монах.
Скелета два во склепе Монфокона
В объятьях вечных – тронь развеешь прах –
О них богослужения с амвона
Во храме, утопающим в грехах.
Ничто не вечно, будь то жизнь, корона
Людовика, мистерия в стихах.
Звонят колокола, но унисона
Горбун не слышит в праведных ладах.
Трусливый Феб или урод собора –
Парижской Богоматери смельчак?
Ни Гренгуар, ни архидьякон хора,
Никто спасти не сможет от бродяг,
От войск стрельцов, от смерти и позора,
От виселицы, ведь любовь есть враг,
Сгубивший жизнь малютки из фарфора,
Прелестного создания. Черный маг,
Взрастивший Квазимодо, проклят Богом.
Ему ли вожделение во страх,
Ему ли знать любви первой тревоги,
Ему ли клясться Им на небесах?
Плясунья Эсмеральда, как жестоки
К твоей красе глаза толпы, уста.
Нет хлеба – дайте зрелищ, люди – волки
На Гревской у позорного столба.
Погубленные души в храме Божьем
Не отпевают больше. Нотр-Дам
Скорбит в молчании гробовом и кожей,
Застывшей в камне, чувствует: он сам
Утерян для себя. Дух Квазимодо
Покинул колокольню, и вот храм
Пречистой Девы мертв. Не будь в нем Бога,
Он стал бы лишь надгробьем облакам.
Ананке*, фатум, рок – во всем – от плода
До вешнего цветения красоты,
Хрусталь и глина, чернь против породы,
Сердечность против душной пустоты.
Спина – как купол, ноги – как колонны,
Копна рыжих волос, огромный горб, –
И ты отвержен, заклеймен. Законы
Бесчеловечны, создал людской род
Их для себя, чтобы карать несчастных
И забивать убогих. Что им рай,
Когда есть страшный суд для несогласных
С властителями судеб? На алтарь!
Вретишница холодной мрачной кельи –
Гудула с башмачком Агнессы, знай,
Что дочь твоя верна заветной цели
И ладанка ея хранит печаль;
«Испанский сапожок» стал отречением
От истины. Дитя твое мне жаль.
Ананке, – повторю, не в утешение,
Но в знак того, что жизнь наша – Грааль,
Грааль священный, но подвластный року,
И радость в нем – туманный фимиам.
…и верится, увы, Гюго-пророку:
исчезнет Нотр-Дам – старинный храм…
4 мая 2019 года
* Ананке (др.-греч.) – «неизбежность, судьба, нужда, необходимость». Алхимик и архидьякон Жозасский Клод Фролло оставляет это слово на стене собора.