Четыре отрывка для сэра Джона Дэвиса

Петр Шмаков
                1.Танец

Этот танец, начавшийся прямо в уме,
его убедивший, что космос звучит.
Огромная мельница сна, и во сне
скрипит колесо, никогда не молчит.
Для пенья и танцев я место ищу,
с медведями вместе скачу и свищу.

Потому что друзья мы и дружим давно,
с тех пор, как мне фото их кто-то принёс
или книгу о них или видел в кино?
Впрочем, это ненужный и праздный вопрос.
Их тело и в клетке поёт, не молчит,
движение каждое внятно звучит.

Я хотел свою тень на луну зашвырнуть,
пока пела кровь и бурлила без слов.
Учителя нет, чтобы танцем блеснуть,
а тени с усмешкой глядят из углов.
Но бьюсь об заклад, кое-что удалось.
И сам удивляюсь – откуда взялось?

Дал па кой-какие Йейтс строго взаймы.
Пусть будет спокоен, их скоро верну.
Недолго плясать от сумы до тюрьмы.
Чечёткой весну по лицу полосну.
Медведи и Йейтс пусть поддержат мой скок,
пока под дождём я весенним промок.

                2.Партнёр

Человеческий, вместе с животным, огонь.
Пришёл я в смятение. Что пожелать?
От каждой дилеммы гниения вонь.
Хвала вам, советчики, всем исполать.
Банальных, расхожих грехов я слуга?
Половник в кастрюле? Хромая нога?

Смешалось, сместилось в театре теней
всё что ни попадя. Мёртвый ожил
и учит любить. Пляска древних огней,
которые фатум обнял, закружил.
Кто-то целует меня сгоряча
и костного мозга пылает свеча.

Кобыле своей скажу: «То-то живём!»
Из кожи уж вылезли, так хороши.
И то же у цапли в пруду за углом.
Слоны протрубили в лесу от души.
Кто жив, тот танцует в едином кругу.
Партнёр неуклюж? Ничего, помогу.

А вещи опять разбрелись, вот беда.
Потери, щенячье веселье и прыть.
Целую кого-то во тьме не туда
и призрак вдруг ожил, и ну ворожить.
Душа вместе с телом вписались в толпу,
а боги свою потеряли тропу.

                3.Видение

Веселье и ужас вдвоём, как всегда.
А там, где нас нет, одиночество сна.
Есть мёртвых бессчётных поля и года.
Стонут тело и дух: нам весна не красна!
И каждый из нас о потере скорбит
в назначенный день, до поры что укрыт.

Похоже, готовы себя обменять
и каждый стать каждым в души глубине.
На лезвии бритвы придётся плясать
и пала гордыня внутри и извне.
Там скал неприступных замкнётся кольцо.
Душа смотрит вдаль, прямо правде в лицо.

Но тело ведь тоже хранит колдовство
и плоть может духов во тьме призывать,
и лунные тени утешат вдовство,
когда сотрясают рыданья кровать.
И щедрой весной в полумраке тюрьмы
со светом и тьмой забавляемся мы.

Но что отвечает на похоти зов?
На жажду, присущую нам отродясь?
Мы заперты в лунную ночь на засов
и множатся лунные тени, роясь.
Со вздохом к нам ангел спустился с небес.
А может быть, изгнан, а может, воскрес.

                4.Бодрствование

В Чистилище Данте проник, словно дух,
и был на вершине холма потрясён.
Душа Беатриче, как с неба паук,
спустилась. Но тот ли ей видится сон?
Любовники все лишь друг другом полны,
безвольные пленники полной луны.

Всё сбудется и улетит к небесам.
Так хочется верить, но прочности нет.
Все связи натянуты, горе устам,
друг к другу стремящимся тысячи лет.
И волны надежды шумят, как прибой,
и гаснущий свет полон встречей с тобой.

Все формы теряются. Где и когда?
Что вещи имеют за тайную мысль?
Я думаю, думаю, мысль, как вода,
что паром уходит в далёкую высь.
Танцуем, смеёмся и шутим во сне.
У ветреной ночи своё на уме.

Мир отдан живым? Да. «Но кто же они?» -
посмел я у полночи майской спросить.
Задул ветер звёзды, погасли огни.
Днём жив, ночью умер – тебя навестить.
Кто знает полёты, к паденью готов.
А слово – всего мирозданья остов.