13 - Старая Согра

Юрий Мотин
В 50–60-е гг. XX века на северо-востоке города Усть-Каменогорска начинается возведение титаномагниевого комбината (ТМК). Строительство ТМК началось с возведения железнодорожных путей, автомобильных дорог и жилого массива, которое местным населением стало называться Новая Согра. Первые жители заселились в новые дома в 1962 г. В современном Усть-Каменогорске условно существуют две Согры: Старая Согра – бывшее старинное село Верхульбинское и Новая Согра – рабочий посёлок, возникший в результате строительства крупнейшего промышленного гиганта – ТМК.
Когда мы всей семьёй в 1961 году переехали в Усть-Каменогорск, по вербовке на строительство и для дальнейшей работы отца на ТМК, то первое время, пока нам не дали обещанную квартиру, снимали маленький домик, в селе Старая Согра. В этом селе с середины 19 века, существовала православная община, и стоял красивый Никольский храм. В 30-е годы советская власть поснимала кресты с храма и разобрала купола, осталось только основное здание храма, в котором открыли школу №18, где я и стал учиться во втором классе. Помню, первое, что меня поразило в этой школе, очень высокие потолки и старинные печи, которые топили дровами дежурные по классу. В алтарной части бывшего храма, была наша пионерская комната, где 22 апреля 1962 года, меня торжественно приняли в пионеры. Исторически в Старой Согре проживал разный пришлый люд – башкиры, мещеряки, донские, уральские и запорожские казаки, ссыльные и каторжники. Поэтому говор разных народов, поселившихся там соединился и преобразовался в местный говор, с весьма, отличающим его от других русских говоров, щаканьем. То есть все местные и их дети соответственно, букву "Ч", а иногда и "С", заменяли буквой "Щ". Они, к примеру, говорили тыщяща, куща, туща, щущело и т.д. Я, на их фоне, резко выделялся своим правильным, можно даже сказать, литературным, языком. У нашей учительницы -  Анны Павловны, молодой красивой выпускницы столичного педвуза, я сразу стал любимчиком, потому как она видела во мне родственную душу, резко контрастирующую своей интеллигентностью, с местным населением. Анна Павловна, боролась с их неправильным произношением как могла и постоянно ставила меня в пример всему классу: "Ребята, учитесь говорить, как Юра Мотин, у него грамотное и правильное произношение слов".  Местных ребят это сильно раздражало и они меня, за это и за то, что я хорошо учился и резко выделялся на их фоне своей интеллигентностью и сообразительностью, сильно невзлюбили. С первых же дней, они, всем классом, ежедневно поджидали меня после окончания уроков и били. Причём в этом участвовали все, и девочки, и мальчики. Я заливался слезами, не столько от боли, сколько от обиды и шёл домой, никому не жалуясь на издевательства. Где-то, через месяц моя сестра Лиля заметила моё постоянно зарёванное лицо и спросила, в чём дело, я признался, но попросил никому не говорить, не в моих правилах было жаловаться взрослым. Но сестра рассудила иначе и доложила родителям об этом происшествии. Папа сходил в школу и поговорил с Анной Павловной, попросив принять меры. И вот на следующий день, после визита отца, Анна Павловна, перед началом первого урока, поздоровавшись, спросила у всего класса: "Ребята, скажу сразу, мне Мотин, не жаловался, но кое у кого из учеников, проснулась совесть и я узнала, что его ежедневно, после школы бьют. Кто это делает, прошу честно встать". Встал весь класс. "Да, - сказала Анна Павловна, - герои. Тридцать человек на одного. Вам не стыдно, ведь почти все из вас, здоровее и выше его на голову? Но, один на один подраться смелости не хватает? Бьёте всем коллективом. И это Ленинские Октябрята, готовящиеся стать пионерами. Да вас и близко нельзя подпускать к организации, где пионер – всем ребятам пример! В общем так. Если я узнаю, что ещё хоть раз кто-нибудь из вас его пальцем тронет, я лично его побью, не побоюсь, что меня за это уволят. Всем ясно?" Весь класс стоял низко опустив головы. Что там было у них на душе, злость, испуг или раскаяние, я не знаю, но после этого меня уже не трогали. Правда была ещё одна драка, но уже по моей инициативе. Как-то мы играли во дворе школы в футбол класс на класс. Меня, как самого маленького и бесполезного в поле, поставили на ворота. За моей спиной примостился местный школьный авторитет, Вася. Васю боялась вся школа. Был он года на два меня постарше и на голову выше. Не стесняясь учителей, курил во дворе на перемене. Наверно он был из семьи потомков, тех каторжных и ссыльных, что здесь жили, потому как два его старших брата и отец, в то время, уже отбывали срок. И вот, во время игры, как только команда соперников била по моим воротам, он дёргал сзади меня за майку и я пропускал обидный гол. Я злился, но терпел. Затем, по той же причине, пропустил второй и третий гол. Моя команда кричала на меня: "Дырка, кончай пропускать, из-за тебя проиграем".  А что я мог поделать, Вася только громко ржал, не выпуская бычок "Беломора" изо рта и  продолжал своё чёрное дело. И вот, когда я пропустил четвёртый гол по его вине, в моей голове помутилось и я, не помня себя, как бешеный котёнок, набросился на Васю. От неожиданности Вася упал, а я, усевшись сверху, бил его по лицу, царапал и драл волосы. Вася, наконец, очухался, выплюнул изо рта смятый бычок, вырвался, но стал меня бить, а убежал куда-то подальше от своего позора. Два притихших класса в ужасе смотрели на эту картину самоубийства и, когда Вася убежал, сказали: "Всё Юрец, тебе конец, это он за ножиком побежал, после уроков, резать тебя будет." Два оставшихся урока, липкий страх сжимал моё маленькое сердце и, выходя из школы, я был готов к самому худшему. За забором школы, как и предполагалось, меня ждал Вася. Я не стал убегать, понимая, что это бесполезно, не сегодня, так завтра он меня подловит где-нибудь, а просто обреченно шёл ему навстречу. Когда я поравнялся с Васей, он протянул ко мне руку, я вздрогнул, но в руке был не нож, а пачка печенья: "Слышь, малой, - сказал он, - ты мне в масть, давай корешиться", что в переводе с блатного означало – ты мне понравился, давай дружить. Корешиться я не отказался, это было чревато последствиями, но по мере возможности, старался избегать его кампании, больно уж мы были разные. Единственным моим другом в Старой Согре был соседский мальчишка Саня, да и того через полгода сбил насмерть пьяный водитель грузовика возле магазина.
Что я ещё запомнил в этой школе - "Праздник урожая", который проводился 1 сентября, в первый день нового учебного года. Во дворе школы сколачивался огромный дощатый стол, длиной метров двадцать, на который ставились блюда, приготовленные из урожая, собранного на приусадебном участке школы. На этом участке проводились уроки труда и ботаники, а продукты с участка перерабатывались в варенья и соленья персоналом школы вместе с учениками на уроках домоводства. Помню дымящуюся картошку, тыквенную кашу, разные овощные салаты, консервированные помидоры, огурцы, перец, варенье из малины и смородины. Это был настоящий праздник, на котором гуляла вся школа и учителя и ученики, и где каждый чувствовал себя настоящим хозяином, поедающим плоды своего труда. Уже после, учась в Новой Согре, где за школой был такой же приусадебный участок, я был возмущён тем, что там тоже, на участке трудилась вся школа, а урожай растаскивал персонал школы и никакого тебе праздника урожая. В 1963 году нам дали 2-х комнатную квартиру и мы переехали в Новую Согру, где я закончил 4-й класс, после окончания которого, уговорил родителей отпустить меня ещё на годик погостить к любимым родственникам в Ростовскую область. От нас как раз собиралась уезжать баба Варя домой и согласилась доставить меня по адресу. Когда мы зашли с бабушкой в купе поезда, следующего на Москву, я не поверил своим глазам. В купе сидела моя любимая учительница из Старой Согры, Анна Павловна. Она тоже ехала в Москву в свой родной город в отпуск и, какое чудесное совпадение, в одном купе со мной. Она, увидев меня, тоже сильно обрадовалась, обняла и сказала, что рада будет скоротать время до Москвы с любимым учеником. В моей семье карты были под запретом, никто даже из взрослых в них не играл, а вот Анна Павловна в первый же день достала колоду и научила меня играть в дурака, ведьму и пьяницу. Весь путь до самой Москвы мы весело резались в карты и потом, я с гордостью рассказывал друзьям, что первым моим учителем игры в карты, была моя любимая школьная учительница!