«Пойдём, любимый, — сказала она. — Надвигается вечер».
«Она отравит меня», — подумал он.
«Мне кажется ты не всё ещё во мне покалечил
и не увидел каждое из имён».
«Пойдём, любимый. Что нам осталось?
Полжизни навзрыд, остальное в кусты.
Я намедни стелила постель и мне казалось,
из неё уж не выйдем ни я, ни ты».
«Пойдём, конечно! Нам до развилки,
а там мы выберем каждый своё.
Размен в манере шахматной вилки:
я пешкой, ну, а ты ферзём».
«Постой-постой! Но можно ведь вместе?»
«Мы оба знаем — исключено.
Ты служишь мне хуже, чем служат вещи
и ненароком тянешь на дно».
«Нам дали время — за всё спасибо.
Пройтись вдвоём как-то веселей.
Теперь я вижу какая глыба
довлела над нами из царства теней».
«Ну вот ещё! Ну что ты заладил!
То это не так, то это не то!
Состроил гримасу серьёзного дяди,
чуть-что и сигаешь конём в пальто».
Тяжёлый вздох. «Будто схвачен щипцами» —
сказал про себя, а озвучил так:
«Раз мы до сих пор не общались сердцами,
словам не исправить подобный косяк».
«Избитость всего, что мы испытали,
печалит меньше, чем тупо стыдит.
Я шёл с другой под окном твоим в зале
и думал, что свет меня приговорит...»
На этих словах он внезапно осёкся,
как если бы сбился бывалый тапёр.
Он был благодарен ей, что задохнётся,
прикончив тем самым их разговор.