Часть 2
Помещица Анна Варламовна Голорадова проснулась в печальном расположении духа. Впрочем, это уже стало её обычным состоянием: в последнее время на её бедную голову сыпались сплошные несчастья и горести. Началось всё три года назад, когда в течение двух месяцев от крымской болезни* погибли почти все собаки на их псарне. Болезнь протекала стремительно, и даже вызванный из города ветеринар ничего не смог сделать. Супруг Анны Варламовны Матвей Сергеич буквально оплакивал каждого пса, но вскоре последовали удары пострашнее: ни с того ни с сего среди бела дня сгорел их огромный сенник с запасами сена и зерна для лошадей, а лучшая кобыла не смогла ожеребиться и пала. Жеребёнок тоже погиб. Матвей Сергеич от переживаний заболел сердечной болезнью и спустя десять месяцев скончался. Анна Варламовна сильно горевала, поскольку любила своего мужа, и от слёз и горя скинула ребёнка: она была на пятом месяце. Потом последовали похороны маменьки Матвея Сергеича, не сумевшей пережить смерть сына.
Анна Варламовна держалась стойко. Она была молода, здорова, и ей предстояло поднимать сына, девятилетнего Васеньку. К тому же на пригожую медноволосую вдову стал засматриваться хозяин соседнего имения – Евгений Евгеньевич Кудреватый, нестарый ещё полковник в отставке, мужчина с привлекательной наружностью и приятными манерами. Анна Варламовна начала было думать, что в двадцать семь лет жизнь не кончается, и что она ещё может быть счастлива, как новое, самое страшное горе сломило её стойкий дух. Её свет в окошке, горячо обожаемый единственный сынок Васенька умер от воспаления лёгких, простудившись лютой зимой.
Со дня его смерти прошло уже полтора года, но молодая женщина никак не могла оправиться от своей потери. Почти каждый день она ходила на кладбище навещать сыночка, почти каждую ночь ей снилось его милое веснушчатое личико с курносым носиком… Анна Варламовна всё чаще вспоминала и нерождённого ребёнка: было бы сейчас утешение! Ей мучительно хотелось слышать в своём пустом доме детский смех, топанье босых ножек по жёлтым выскобленным половицам. Она открыла свои зеркальные чистые пруды для деревенской детворы и подолгу наблюдала с высокой веранды за весёлыми шалостями и водными забавами ребятишек, и по щекам её катились всегда близкие слёзы.
Сегодняшнее утро не было исключением: проснувшись, женщина всплакнула о сыне и муже и стала отчаянно молиться. Кроме непреходящей тоски по ушедшим, в её душе поселился страх: она боялась, что сходит с ума. Позавчерашним утром, когда она приблизилась к месту упокоения мужа и сына, ей померещилось нечто странное и страшное: Анна ясно увидела, как от могил ей навстречу метнулась тоненькая полупрозрачная фигурка то ли призрака, то ли уродца, синелицая и с четырьмя руками… Она тогда в испуге вскрикнула и закрыла лицо ладонями, а призрак-уродец промчался мимо неё – она это явственно ощутила! Когда же Анна осмелилась открыть глаза, ничего и никого рядом не было. Перепуганная женщина бросилась бежать к дому, так и не навестив дорогих усопших. Видение страшило и тяготило её, и она, смущаясь, поделилась им с отставным полковником: это был единственный человек, которого она могла видеть и принимать.
Евгений Евгеньевич, надо отдать должное, всеми силами поддерживал приглянувшуюся ему соседку, порой туманно намекал на их возможный союз в будущем и втайне очень радовался тому, что она не прогоняла его от себя после этих намёков. А молодая вдова так же втайне радовалась, что симпатичный полковник остаётся ей верен после всех горестей, выпавших на её долю. Вот и тогда он внимательно выслушал любезную его сердцу женщину, бледную от страха, и как мог успокоил её, убедив, что синелицее существо ей почудилось от постоянных нервных переживаний. А напоследок сказал смелую фразу, заставившую Анну Варламовну жарко покраснеть: «Ребёночка вам надо, дражайшая Анна Варламовна! Замуж выйти и ребёночка родить!» Она поспешно перевела разговор на другое, но мыслями постоянно возвращалась к этой, чего уж греха таить, привлекательной, хоть и чересчур вольной фразе…
Помолившись, Анна Варламовна напилась в столовой чаю со вчерашними пирогами, облачилась в лёгкое летнее платье, выгодно подчёркивающее её стройную фигуру, и поднялась на веранду. Ей хотелось посидеть на воздухе, отвлечься от грустных мыслей, наблюдая за галдевшей на прудах деревенской ребятнёй. А может быть, подумать над провокационными словами Евгения Евгеньевича… подумать… или… помечтать? Она затаённо вздохнула, уселась в плетёное кресло-качалку и подставила загоревшееся лицо с нежными веснушками тёплому ветерку. Ветерок послушно обвеял её щёки, поиграл с пушистыми тёмно-рыжими прядками небрежно собранных в узел волос, а потом сильным порывом сдул что-то со стола и бросил это к её ногам. Анна наклонилась и подняла с пола прямоугольник то ли картона, то ли плотной бумаги. «Что это? Дагерротип? Рисунок?» – успела подумать она, но уже в следующее мгновение все мысли исчезли, дыхание перехватило, а сердце заколотилось бешено и радостно: с бумажного прямоугольника на неё смотрело милое веснушчатое личико рыжеволосого мальчишки с курносым носиком, а под изображением вилась надпись, выполненная затейливыми буквами: «Санька ждёт мамку в приюте».
Часть 3
Мама и мамина мама были очень сердиты на своё непослушное чадо: как могла их девочка без разрешения взять мыслеплан и отправиться в опасное путешествие на запрещённую Голубую планету! Это счастье, что мыслеплан, потерпевший аварию из-за высокой гравитации планеты и неопытности пилота, удалось отправить обратно, на родную Стклуну. Счастье, что хватило на это силы мысли девочки и ума покинуть его! Выяснить, откуда явился изрядно помятый летательный аппарат, было делом недолгим, и мама со своей мамой отправились выручать бедного ребёнка.
– Ты же понимаешь, Влдалиелль, что всё могло закончиться трагически! – горестно восклицала мама, и её нежно-голубое лицо принимало тревожный сиреневый оттенок. – Эта планета запрещена для посещений! Ты нарушила закон, и тебя накажут! Ты не сможешь никуда летать самостоятельно до шести пальцев!
Влдалиелль сидела молча и угрюмо рассматривала свои четырёхпалые ладони. Немыслимо долго ждать, когда вырастут ещё два пальца, и её перестанут считать ребёнком! Ещё девять бесконечно долгих Круговоротов! Почему так несправедливо устроена Вселенная: у малыша Саньки с отсталой Голубой планеты уже было пять пальцев, а у неё, вполне уже взрослой девочки – всего-навсего четыре, данных ей от рождения!
Мама немедленно прочитала её мысли – Закон о Корректности в данном случае терял свою силу – и тут же смягчилась:
– Деточка, не надо их сравнивать с нами. Это отсталые существа, только-только начинающие осваивать технику. Они неграмотные, суеверные, боящиеся неизвестного. И пальцы у них не отрастают! – мама презрительно скривила губы. – Они рождаются с пятью пальцами, а шестой – самый главный и необходимый в жизни – считается уродством!
Влдалиелль потрясённо уставилась на маму. Шестой палец – уродство?! Вот глупые-то… Этот палец мог служить стклунианкам оружием, если отрастить на нём острейший коготь; без этого пальца невозможно было играть на сладкозвучном инструменте – глндаяле; без них, шестых пальцев на четырёх руках, стклунианку не признавали взрослой; наконец, стать мамой можно было только после того, как они вырастут!
– Ну я же говорила тебе, деточка, что они – другие, совсем другие! Они зарывают своих умерших в землю и землёй же называют свою планету – ничего общего с пространством, с космосом. Да они ещё и не знают, что такое космос… А ты появилась перед взрослой особью в своём истинном виде! Хорошо, что она испугалась и убежала, и никому не рассказала, и тебя не поймали.
– Но мама, – робко пролепетала Влдалиелль, – я не успела трансформироваться… Я только ещё приглядывалась… Пряталась… А она так плакала над земляными холмиками! Так тосковала! Её тоска в меня вошла… Потом Санькина… А эта особь меня застала в момент, когда я готовилась к трансформации. Пришлось срочно улетать! Я не виновата… Я больше так не буду! – и девочка горько расплакалась.
– Ну, довела ребёнка! – возмутилась мамина мама. – Потом ей всё о землянах расскажешь. Или я расскажу. Не такие уж они и плохие, деточка. Да, неразвитые пока, но добрые и сострадательные. К знаниям тянутся. У них может быть хорошее будущее!
– А у них и сейчас есть много хорошего, – сквозь слёзы улыбнулась Влдалиелль. – Язык очень простой, я его быстро выучила, и у них слово есть хорошее: бабка. Они так мамину маму называют. Можно я тебя так называть буду? – и девочка просительно заглянула в чёрные глаза маминой мамы.
– Бабка? – мамина мама задумалась. – А что, хорошее слово, задорное! Буду бабкой! – она засмеялась, и на её бледно-фиолетовых щеках появился синий румянец.
– Выдумают тоже, – проворчала мама, одной парой рук взбивая для дочки питательный растительный коктейль, а другой закалывая непослушные жёлтые пряди волос на затылке. – Бабка! А как же тогда будет называться мама маминой мамы?
– А… Ба-бабка! – выпалила Влдалиелль, не задумываясь, и захихикала. – А мама мамы маминой мамы – ба-ба-бабка!
– Пей коктейль, выдумщица, – мама подала дочери высокий сосуд со светло-красной питательной смесью, – а то на земных травах отощала вся. Хорошо ещё, местный детёныш тебя подкормил!
– Ма-ам, – протянула Влдалиелль, – а как Санька смог мои четыре пальца разглядеть? Я ведь трансформировалась под него, приняла земной вид… А он увидел… Но молчал сначала… Почему?
– Глупенькая, – усмехнулась мама. – Опасность Голубой планеты ещё в том, что её дети до двенадцатого Круговорота, двенадцати лет на их языке, видят нас в нашем истинном обличье. И Санька этот видел и твои четыре пальца, и четыре руки, и твою голубую кожу. А молчал из зависти, наверное: он-то, бедный уродец, совсем другой… Ладно, ты пей, а я пошла в зал управления: надо усилить мыслеприказ, а то мы что-то медленно летим, – мама сняла гидропередник, снова поправила волосы и грациозными длинными прыжками поплыла в зал управления.
Влдалиелль залпом выпила вкуснющий коктейль, перебралась к бабушке на колени и крепко обняла её всеми четырьмя руками.
– Скажи, бабка, – прошептала она на ухо маминой маме, – а я когда мамой стану?
– Да я же тебе уже говорила, – улыбнулась та. – Вот вырастут шестые пальцы, значит, ты уже взрослая, и твой организм готов к зарождению внутри тебя яйца с твоей дочкой. Ты это почувствуешь, девочка: в животе и в груди всё начнёт сжиматься, трепетать, замирать, будешь часто и сладко плакать, чувствовать многие запахи, много есть – это всё признаки зарождения новой жизни. А пока тебе надо думать о том, как будешь объяснять свой поступок на Совете Матерей!
– Да придумаю что-нибудь! – отмахнулась Влдалиелль. – Ты как думаешь, ба, мамка Саньку в больницу отправит?
Мамина мама кивнула и поцеловала внучку в спутанные золотые волосы.
– Отправит. В её сердце уже вошла любовь. А ты не тяни. Вижу ведь, что ещё что-то спросить хочешь.
– Ба-а-аб…– смущённо протянула девочка и спрятала лицо у неё на плече. – А что такое «тятька»?
*Чумка. Известна со времен одомашнивания собак. Распространена повсеместно. В России появилась в 1762 году в Крыму и получила название «крымской болезни».