в витрину входят седые люди
их можно ущипнуть за кимоно
и рассказывать потом всем об этом:
помните, я читал Сервантеса, а они прятались за шторой, там,
в мансарде
они пытались показаться добрыми, но их души были пропитаны Сартром,
и летом,
и дешевым кино
о пластилиновой вороне,
которая сутками напролет клевала окно у потолка моего мозга.
лилии - лишь лучи улыбки прекрасной девушки
с уродливой душой старухи
вот, смотри, стоит твоей идеи шкаф,
а ты паришь над ним как бабочка,
которая влетает в одиночество без стука
старый бродяга бъет бутылки за твоим крыльцом,
а ты поглядываешь на него изподтишка,
или делаешь вид, что смотришь,
когда облизываешь пересохшие от поцелуев ветра губы.
в твоем гареме - кладбище недотрог
и снова месяц пойдет на убыль,
но ты даже не подумаешь о том,
что слишком долго сидишь на одном и том же месте
и раздираешь ногтями с вишневым маникюром
пустоту слов, что кочеврыжиться и заискивает
ты делаешь одну затяжку жизнью раз двести
пока привыкаешь к окружающей реальности,
пока тебя любимое чудовище не прикурит
и не выбросит в ад пепла раем стать
где звучат отголоски капель дождя брызжущих
по лицу земли.
чтобы потом не спать четверо суток
проклиная, что руки тянутся вновь ввысь.
к Нибелунгам.
ты бредешь по лужам слез заляпанных мазутом
по тропинке пустых надежд,
они размазывают дневники рисовым супом
и в безумии твоем меняют падеж.
после чего тебе остаются "эклеры
от уставших кавалеров", 18 минут подумать ни о чем с ним
или 18 раз подумать, что ты о нем не думаешь
в том числе и когда пишешь "отпустите",
когда заворачиваешься, как куколка, в глаз его теплый свитер:
а всем остальным отвечаешь:
"ну пожалуйста, не звоните"
а мы вас авось и простим...
поделивши на дорогих и близких
и тех, что ходят со скальпелем лета за пазухой года
с планами
напиться вина, выучить английский,
одеться в огни небосвода...
кромешная тьма лизнет, как собака, щеку
только смотри в оба,
только будь начеку
пока ночь заваривает кофе из твоих мыслей.