волна укрывает её одеялом, берег мнётся под ней, как кровать,
она прижимается кожей к песку и говорит себе: надо рвать.
надо рвать все эти ниточки, выдирать их с корнями и кровью,
море съест их и сделает кварцем, отнесёт к городам портовым…
тело пропитывается солью, обгорает, краснеет, лежит пластом,
и молочная пена смывает с него всю Гоморру и весь Содом.
камни греют больную спину, ракушечник липнет на голые ноги.
вот ещё поболит между рёбер и отпустит потом понемногу…
и забудется рот мальчишеский, и раздетые плечи, и зад в джинсе,
память высушит солнцем и ветром, как весь этот город-музей…
и она возрождается Афродитой, и ложится на мокрую твердь лениво.
из полупустой кафешки пахнет жареной рыбой и пивом.
а ещё пахнет розами и шиповником, и всё вокруг здесь цветёт…
надо рвать, говорит она про себя, слишком гадок уже этот мёд.
официант улыбается ей смущённо, демонстрируя греческий профиль,
а она отворачивается к волне и говорит себе: пофиг.