Фрагмент из девятой встречи-беседы по антологии "Закон случайных чисел".
В продолжение рубрики
ПОЭТЫ - ТРАГИЧЕСКИЕ ПРОРОКИ ИСТОРИИ И ЕЁ КРОВАВЫЕ ЖЕРТВЫ.
Первой в этой рубрике была публикация о Есенине-Вольпин, советском
диссиденте 60-70-х годов, сыне Сергея Есенина.
Но самым первым политическим делом в послевоенные годы было дело
старшеклассника Анатолия Жигулина и его товарищей. Дело широкой
огласке предано не было в силу опасности с идеологической точки
зрения. Но тем большей жестокости истязаний подвергались фигуранты
этого дела.
Вот я и набрался мужества представить Вам поэта, при одном воспоминании о котором у меня комок подступает к горлу. Это такая трагическая судьба, это такая жертва режима, прошедшая такие ужасы, что не снились ни Солженицину, ни Есенину-Вольпину, ни Буковскому при всём моём преклонении перед этими личностями.
Имя этого поэта АНАТОЛИЙ ЖИГУЛИН
Вот передо мной лежит его книга «Чёрные камни», автобиографическая повесть, подаренная мне в обмен на «Закон случайных чисел», где были напечатаны его стихи. Антологию, по его просьбе, я привёз к нему домой, так как из-за плохого самочувствия он в ЦДЛ не показывался подолгу. Там есть дарственная подпись на титульном листе. Извините, я начну с конца трагедии, начавшейся десятки лет назад. Дороже его подписи на титуле два его автографа на страницах 200 и 202. На первой напечатано: «… на Бутугычаге добывали не золото, а серебро» - " серебро" зачёркнуто, написано сверху его рукой «уран» и его роспись. На 202 стр. напеча
тано: «…и прессовый цех и сушилка были чрезвычайно опасны едкими вредоносными испарениями». И дописано его рукой «и радиацией», и роспись. Да, много лет он провёл на урановых рудниках и получил лучевую болезнь, которая терзала его всю оставшуюся жизнь. Да ещё контузия головы от пули во время неудачного побега на Колыме. Его сводили с ума головные боли. Я стал невольным свидетелем тяжёлой сцены. Прямо во время нашей беседы на него накатил такой приступ боли, что уткнувшись головой в живот жены, стоявшей напротив, он рыдающим голосом просто стонал: «Мама, я не могу больше, я не могу жить, я не могу…». - Ну что ты, Толя, что ты говоришь, ты ведь такой сильный человек… она ласково гладила его по голове, и он так просидел некоторое время. Видимо только так, уткнувшись голо вой в живот жены, он через некоторое время отходил, боль отпускала… Он не про сто так показал мне "исправленные" в редакции тексты. Гранки книги были уже готовы, когда однажды вечером его избили в подъезде дома, где он жил, и сказа
ли, выпустишь книгу – убьём. И это происходило в конце 1989 г. Эти звери трави ли его всю жизнь. В посвящении напечатано:
Памяти моих друзей БОРИСА БАТУЕВА и ВЛАДИМИРА РАДКЕВИЧА.
А начиналось всё в далёком то ли 1947, то ли 1948 г. В стране был голод. Я помню эти страшные годы на Кубани. В Воронже и окрестностях люди тоже пухли и умирали от голода. Вот в эти годы девятиклассники воронежской 7-ой средней мужской школы организовали КПМ, Коммунистическую Партию Молодёжи. Цель - пос
троение коммунизма во сём мире и при необходимости – устранение Сталина, как вождя-тирана. Детская инфантильность? Утопия? Но организация была создана по лучшим образцам подпольной работы. Пятерки, старшие групп, связники, центр. Всё как у заправских подпольщиков. Кончилось плачевно – предательство, аресты, зверские избиения юношей, почти детей, здоровенными волкодавами гэбэшниками . Из 58 человек, благодаря конспирации уцелело около 30 ребят. Больше всех доста лось Батуеву и Жигулину. Они не скрывали свою причастность к руководству КПМ, взяв огонь на себя. Только утверждали, что это самодеятельная группа школьников старших классов для углублённого изучения классиков марксизма.. Марксизма?! Их били насмерть, сапогами, потом в ледяной карцер, потом опять избиения. Началось кровохарканье... Одиннадцать месяцев этого ада для 18-ти летнего парня. И никого не выдать, не назвать ни одного имени. Потом тюрьмы, пересылки, урановые рудники. И в этом гулаговском Армагедоне не забывать, что ты поэт. Ниже привожу фрагменты лагерных стихов, которые Анатолий Жигулин подготовил к печати в 1960 г. вскоре после освобождения. Некоторые из них читал Твардовский, так и не поверив, что Анатолий был осуждён за контрреволюционную деятельность: «не поверю, откуда вам мальчишкам пойти на такое». Но часть стихов пропустил. Однако, не по вине Твардовского, в те годы их не сразу допустили к печати.
Только после разоблачения «культа личности» Сталина и только в книге «Чёрные камни» они заговорили во весь голос. Забыл сказать, "Чёрные камни" - это название лагеря,
расположенного в километрах 6-7 от золотоносных и урановых рудников Бутугычага, а сам лагерь получил название от четырёх чёрных скал расположенных вдалеке от лагеря Вот откуда название книги.
И вот один из самых страшных эпизодов в биографии поэта.
Был замыслен побег, вчетвером, их предал электрик. Он обещал за "богатую мзду" устроить аварию с освещением лагеря на 20 минут, чтобы все четверо успели уйти по ручью из зоны видимости. Но прожектора на вышках вновь вспыхнули через 5 минут, беглецы только-только сделали проходы в колючке и выбрались за черту лагеря в геологическую траншею. Дружно, с двух вышек, ударили пулемёты. Он успел увидеть, как упали его подельники, удар в левую руку и он потерял сознание. Как ему рассказали потом свидетели-зэки, пулемёты палили минут двадцать. Его волокли за ноги и бросили на пол рядом с чудом оставшимся в живых Фёдором Варламовым. Сам он не был убит наповал, так как потеряв сознание после попадания первых пуль, упал и оказался в "мёртвой зоне", куда пули не могли попасть и добить его наверняка. Превозмогая боль простреленной руки (обе кости были перебиты крупнокалиберной пулемётной пулей) и страшную головную боль - за ухом по касательной чиркнула пуля, череп не пробила, но контузила, правая сторона головы застыла кровавой коркой. Жигулин раздел товарища и насчитал девять пулевых ранений. И тут пришли солдаты и их раненных начали избивать ногами. Спас Жигулина лагерный врач - тоже заключённый. По закону оставшихся в живых беглецов запрещалось добивать, их лечи ли, добавляли срок и отправляли на работу. Врач пригрозил начальнику лагеря, что напишет руководству лагерей в Магадан. Варламов умер на третий день, а Жигулин, благодаря мужеству врача, остался жив.
У него было несколько лагерных кличек: Толик Студент, Раевский и Беглец. А Раев ский по тому, что по материнской линии он был потомком декабриста Раевского.
В письменном виде он хранить стихи не мог, это было смертельно опасно. Поэтому крепко заучивал наизусть и спустя годы, уже после освобождения, воспроизвёл их в письменном виде.
Первый фрагмент из стихотворения «Вина»
…А вот и я
В фуражке летней.
Под чей-то плач и чей-то смех
Иду – худой, двадцатилетний
И кровью харкаю на снег.
Да, это я
Я помню твёрдо
И лай собак в рассветный час.
И номер свой пятьсот четвёртый.
И как по снегу гнали нас.
Как над тайгой
С оттенком крови
Вставала мутная заря…
Вина!..
Я тоже был виновен,
Я арестован был не зря
. . . . . . . . . . .
О, люди!
Люди с номерами.
Вы были люди, не рабы.
Вы были выше и упрямей
Своей трагической судьбы
Я с вами шёл в те злые годы,
И с вами был не страшен мне
Жестокий титул «враг народа»
И чёрный
Номер
На спине.
А за реабилитацию пришлось сражаться несколько лет даже после смерти Сталина.
И в той немыслимой для нормального человека обстановке были и светлые минуты
нежданных встреч там, на сибирском лесоповале:
Марта
Сгорели в памяти дотла
Костры сибирской лесосеки.
Но в тайниках её навеки
Осталась теплая зола.
И лишь подует горький ветер
С далёких, выжженных полян,
Как затрещат сухие ветви,
Метнутся тени по стволам.
Сохатый бросится, испуган,
Рванёт по зарослям густым.
И ругань, ругань, ругань, ругань
Повиснет в воздухе, как дым.
Взметнутся кони на ухабы,
Таща корявый сухостой.
И кто-то крикнет:
- Бабы! Бабы!
Гляди-ка, бабы с ноль шестой!..
Она запомнилась навеки...
По хрусткой наледи скользя,
Она несла по лесосеке
Большие юные глаза.
Она искала земляков,
Она просила: - Отзовитесь. -
И повторяла:
- Лабас ритас!..* -
Я не слыхал печальней слов.
Она сидела у огня,
Ладони маленькие грела
И неотрывно на меня
Сквозь пламя желтое смотрела.
Густым туманом по ручью
Стелилось пасмурное небо...
И я сказал ей:
- Хочешь хлеба? -
Она ответила:
- Хочу.
И я отдал ей всё до крошки.
Был слышен где-то крик совы.
Желтели ягоды морошки
Среди оттаявшей травы...
И было странно мне тогда,
Что нас двоих,
Таких неблизких,
В седой глуши лесов сибирских
Свела не радость,
А беда.
____________________________
*Доброе утро!.. (лат.)
И ещё один фрагмент из его лагерных колымских стихов:
Я видел разные погосты.
Но здесь особая черта:
На склоне сопки - только звёзды,
Ни одного креста.
А выше - холмики иные,
Где даже звёзд фанерных нет.
Одни дощечки номерные
И просто камни без примет...
. . . . . . . . . .
Спускалась ночь на снег погоста,
На склон гранитного бугра.
И тихо зажигала звёзды
Там,
Где чернели
Номера.
В колонтитуле титульный лист книги Анатоли Жигулина
"Чёрные камни" Автобиографическая повесть.
со словами:
Эрлен Вакку - дружески,
на добрую память!
До встречи.