На улице Гороховой я родилАсь весной,
А через год был осуждён отец, родитель мой:
Подверг он критике наш строй.
В то время страшное страной
Рулил кавказский шпингалет
В полувоенный френч одет.
Он болен паранойей был,
В бреду, бог знает, что творил.
А ежели учесть, что бред
Хронический был много лет,
Тогда понятно сколько бед
Народ страны той перенёс.
Скажи, какой с больного спрос?
Перечить деспоту не смей,
Иначе не собрать костей.
Врача, который подтвердил
Его диагноз - отравил.
Так, психиатр - учёный муж,
Который спас немало душ,
Отправлен срочно на Тот свет,
Никто не разгласит секрет:
Врача нет - и болезни нет.
И захлестнула всех беда.
Инакомыслящих тогда
Ссылали строить Беломор,
Косил бедняг жестокий мор.
Несчастный, кто туда попал,
Костями выстлан весь канал.
Губил их холод, голод, труд
Для многих - непосильный тут;
Копали землю, словно в старь,
Лопатой - древний инвентарь.
Весной в году сороковом
Ночные гости вторглись в дом,
Прервав семейства мирный сон,
И учинили в доме шмон.
То, что искали, не нашли,
Отца-кормильца увели.
Пытали круто и всерьёз,
Шёл за допросами допрос.
Навис над ним Дамоклов меч.
Как можно голову сберечь
В стране, где царствует Дракон?
Насилие - его закон.
Отец мой смерти избежал,
Его тиран в ИнтУ сослал -
В район извечной мерзлоты
В отрогах каменной гряды
Уральских гор. Посёлок тот
Такой же населял народ:
Бесправный нищий, в общем - раб,
От голода тщедушен, слаб;
Затравлен псами и избит
Конвоем. Униженье, стыд
Двенадцать лет отец терпел,
Сопротивляться же не смел,
Иначе - к стенке и расстрел.
Инакомыслящих - в расход.
А в сорок первом весь народ
Известьем поражён: война!
Вставай, Великая страна,
Громить захватчиков, не дать
эСэСэСэР завоевать!
Здесь все сплотились: стар и млад,
Отец и мать, сестра и брат
Откликнулись на зов страны,
В несчастье этом все равны.
А наш любимый Ленинград
В кольцо блокады тесно взят
Фашистской нЕчестью; народ
Отрезан был дней девятьсот
От всей страны и голодал,
И замерзал, и умирал,
Но город свой врагу не сдал.
Что живы мы, вещал о том
Пульс Ленинграда - метроном.
Упала бомба к нам во двор,
И окна превратились в сор.
Сирены выли, гром гремел -
То шли бомбёжки и обстрел.
А ночью луч прожекторов
По небу шарил, чтоб врагов
На самолётах не пустить
Наш город с воздуха бомбить.
Зенитчики совсем не прочь
Крошить фашистов день и ночь.
А наша мама с первых дней
На фронт ушла, своих детей
Оставив бабушке. Врачом
Была отличным. Нипочём
Ей грохот бомб, снарядов вой -
Служила на передовой,
Как дед мой, врач, он за страну
Погиб в Гражданскую войну.
Но мама выжила и вот
Войне конец! Ликуй народ!
А мать её не дожила,
От истощенья умерла.
Но память светлую о ней
Чтить будем до последних дней.
И вот, закончив срок, отец
На волю вышел, наконец;
Но с предписаньем, что в ИнтЕ
Жить может, более - нигде.
А поражение в правах
Рождало в нём привычный страх
И неуверенность в судьбе.
Он злобу затаил в себе.
Как жаль: виновных не достать.
На ком же зло своё сорвать?
И в этом же году вдвоём
Ноябрьским непогожим днём
Мы едем в Заполярье жить,
С отцом невзгоды разделить.
Мой брат нас с мамой проводил,
На поезд в КОтлас посадил.
В Инту оттуда паровик
Нас будто бы доставит вмиг.
Был лютый в Котласе мороз,
Забарахлил тот паровоз.
Не скоро он в Инту попал,
Где нас отец замёрзший ждал -
Калека сердцем и душой
Родитель горемычный мой.
Здесь повстречала нас беда:
Приехали мы в никуда.
Отец мой не имел жилья,
Зачем ему тогда семья?
Её ведь надо поместить
В условия, где можно жить.
А на дворе мороз трещит
И нам дыхание теснит;
Пробрал до кончиков волос,
Замёрзли руки, ноги, нос.
Желудок к горлу подвело,
И пищи нету, как назлО.
Но вот отец с большим трудом
Нашёл нам для ночлега дом,
Который не достроен был,
Сырой и в нём мороз царил:
Сугроб под нарами, метель
В ушах свистела, как свирель.
Упали мы на нары те,
Не раздеваясь, в темноте
Уснули беспробудным сном.
Как славно, что нашёл он дом.
Сурова жизнь в той полосе,
Не перечислить муки все...
Писала об отце уже,
Что в искалеченной душе
Так много боли собралось:
Обида, ненависть и злость
Искали выход, как нарыв,
В конце концов случился взрыв.
Ударил больно он по мне.
А безнаказанность вполне
Отец узрел, и стала я,
Как груша в боксе для битья.
Что было дальше - умолчу,
Писать подробно не хочу,
Но жуткой жизнь моя была,
Пять лет в кошмарном сне прошла.
Мне повезло: в пятьдесят шестом
Семья полит сидельца в дом
К себе несчастную взяла.
Семь месяцев у них жила
В покое, в ласке, доброте.
Мне жизнь вернули люди те
И веру, и любовь, и свет
Вперёд на много-много лет.
Оттаяла душа моя,
Родною стала та семья,
Их дочь сестрою мне была.
К отцу я не питаю зла:
Системы сталинской каток
Жизнь искалечить многим смог.
И надо ль вспоминать тот век?
Ушёл из жизни человек
Затравленный, несчастный, злой
Давным-давно, родитель мой.
Пусть там он обретёт покой.
Вослед за ним ушла и мать.
Я буду нежно вспоминать
Её с любовью и грустить
И не должна отца судить.
Его давно простила я,
Всевышний Бог - ему Судья.
СПб.