- Моя мама, прожив с отцом 45 лет и воспитав нас, пятерых сыновей, ни к кому из нас не питала такого доверия, как ко мне, не знаю, может потому что, я был последышем, самым младшеньким, склонным по характеру к романтичности, ко всему близко восприимчивым, сочувствующим. Между домашними заботами, и делами она находила время, чтобы прочитать какую-нибудь книгу (ей приносила книги соседка-учительница), а после матери эти книги читал и я. Это были «Казачка», «Угрюм-река», «Тихий Дон» и другие. А может, потому что дочери не было, мама не имела возможности поделиться своими женскими секретами и однажды спросила меня, - Как ты оцениваешь поведение Аксиньи в «Тихом Доне»? Мне трудно было дать какой-то определённый ответ, и я сказал, - Любовь у неё была…» Мне было 18 лет тогда, и я собирался поступать в военное училище.
Перед поступлением, на проводах после застолья, когда мы с матерью остались на кухне (я помогал мыть посуду), она решила поведать мне о своей жизни. Конечно же, я знал, что мама и отец – дети репрессированных семей в 30-е годы сталинизма. Мама прошла с отцом все ужасы северных спецпереселенческих скитаний. Там они, ещё не окрепшие в молодых летах, потеряли своих родителей (родители престарелые, умерли от непосильного труда на лесоповале, голодая и отдавая свои «кулацкие» пайки детям), выживали в холодных землянках.
Администрация лагеря – поселения под названием «Устьвымлаг» управления №Комилес» устраивала для показухи перед вышестоящем начальством бериевской верхушки концерты к датам, посвященным годовщинам образования Советского государства, дням Конституции Сталинской эпохи и т.п. Артисты отбирались из числа спецпереселенцев, лесоповальщиков, трелёвщиков, сучкорубов, и других репрессированных.
В большую рубленую избу-клуб энкеведешники сгоняли всех, чтобы показать начальству, как проводит свой «культурный» досуг племя измождённых, оборванных, голодных и обмёрзших на лютом морозе подневольных людей.
Сосланные в дикие лесные дебри республики Коми, люди гибли на лесоповале, зарабатывая жалкие пайки, замерзали, чуть присев отдохнуть на пенёк. Оказавшись на грани смерти, моя мать, семнадцатилетняя девушка, работая на лесоповале у таёжной реки под названием «Вым», весной сразу после ледохода загонялась со своими подругами по несчастью в ледяную воду. Так они растаскивали бревенчатые заторы, руками, своими голыми телами. И нескончаемые, вырубаемые в тайге брёвна, сплошной массой плыли вниз по реке, часто увлекая и погребая под собой девчат. Уцелевшие грелись на берегу у костра и сушили жалкие лохмотья.
***
Мать была обречена. Дело было только во времени. Её спас молодой парень, кузнец. Он принёс из кузни новые багры и, увидев маму, решил взять её ( с разрешения вохровцев и бригадира десятника), помочь донести до кузницы старые поломанные багры. В кузне они познакомились. Парень тот, кузнец – мой будущий отец. Он тоже был сыном «кулака», с детства работящий казачок из Придонья, тут же, в тайге, похоронивший своих родителей.
На отце была насквозь прожженная старая ватная фуфайка, такие же штаны, «чуни» из собачьей кожи с подошвами из транспортёрной ленты, подвязанными проволокой. Объяснив матери, что он нуждается в ремонте своей одежды (некому наложить заплатки, зашить, заштопать, пришить пуговицы), заверил, что сможет уговорить вохровцев взять её к себе в помощницы. Всё-таки в тепле у горящего кузнечного горна – не на лесоповале. Мать согласилась. Они стали жить и работать вместе.