Глава пятая
XXVI
Был поздний час. Из туч хлестали
Потоки ливня, и кромсали
Зигзаги молний небеса.
И гром гремел. Была гроза,
Какой давненько не случалось.
Природа словно взбунтовалась
И, ночь глубокую избрав,
Свой грозный проявила нрав.
Давно уж все в деревне спали.
На вежды сомкнутые пали
Туманы грёз. И лишь одно
В ту ночь ненастную окно
Сквозь хмарь дождя печально мрело –
В крестьянском домике горело
Два каганца. Один из них,
Чтоб зрим был ликами святых,
В углу почётном на покуте
Своеобразною по сути
Свечой держал на фитиле
Спокойный пламень. На столе,
Покрытом браною скатёркой,
Перед оконцем с белой шторкой
Горел и ярче, и резвей
Другой, и контуры теней
На стенах мрачно трепетали.
Стола убранство дополняли
Молочный глиняный горшок,
Покрытый сажей чугунок
Картошки, сваренной в мундире,
Тарелка шкварок в стылом жире,
Бурак блинов, да сулея
С холодным квасом…
Вся семья –
Иван, в задумчивости строгой
Чело нахмуривший с тревогой,
Мария, бледная лицом,
Данил – их сын, пред каганцом
За поздней трапезой сидела…
До сна ли ей?.. Святое дело!
Когда ещё собраться им
Вот так же за столом одним
Всем вместе станется? Кто знает,
Юдоль какая ожидает
Данила завтра? Фарт иль рок
В дали неведомых дорог
Ему назначены?.. Молчали
Все трое долго, шум внимали
Грозы полнощной за окном,
И каждый думал о своём.
На сына глядя, мать вздыхала,
Перстом дрожащим убирала
На уголках усталых глаз
Слезу небрежно; редкий раз
На мужа взгляд переводила,
Украдкой, будто бы просила
Дать позволенье посвятить
Данила в тайну, что хранить
До сей поры у них считалось
Святым законом, но терялась,
Когда Иван, подъемля взор,
Ей молча посылал укор.
Она, конечно, понимала:
То, что судьба им начертала,
Не изменить, и оттого
Теперь за сына своего
Ей становилось жутковато.
Ну, почему идти куда-то
И затевать безумный бой
С каким-то дьяволом самой
Судьбою именно Данилу
Предназначалось?.. И насилу
Сейчас удерживалась мать,
Чтоб в слёзы горькие не впасть,
Вложив в уста мольбу и пени…
Тут в плошке огнь качнулся; тени
Сильней на стенах затряслись –
Иван подкашлянул.
«Крепись, -
Сказал он Марье, нарушая
Молчанье долгое, - такая,
Знать, божья воля – в путь собрать
Данила нам».
А сын, на мать
Взглянув при этом, улыбнулся
И хрупких плеч её коснулся
Рукою нежно.
«Вас с отцом,
И край родной, и милый дом
Я ненадолго оставляю.
По белу свету погуляю,
Что нынче в мире – погляжу,
Себя в народе покажу,
Возможно, в чём-то поумнею,
А даст господь, познать сумею
Святую сущность бытия.
И возвращусь однажды я,
Чтобы уже не отлучаться,
Чтобы весной за обжи браться,
Покоя сапке не давать,
Да цепом осенью хлестать,
Как было всякий год… Случится,
Возможно, мне красу-девицу
По сердцу встретить, и домой
Вернуться с юною четой
Просить у вас благословенье…»
«Коль скоро принял ты решенье
Пуститься в странствия, сынок,
В тревоге мы. Нам невдомёк,
С чего ты вдруг засобирался
Бог весть куда. Ума набрался
Ты без того (храни, господь,
Авдея душу; ладно хоть
Не мучась помер)… Уж-то мало
Девчат у нас? Вот не хватало
Ходить за этаким добром
Ещё куда-то… Здесь твой дом,
Твоя деревня, край родимый…
Какой же мыслию томимый
Уходишь ты? Скажи – какой?
Не скрыл ли что?» –
«Да бог с тобой…»
«Довольно, мать, - Иван вмешался,
И снова кашлянул, - собрался,
Пущай идёт… А ты, Данил,
Уж если что и утаил,
Так не божись в обратном – худо.
И мать сумей понять. Откуда
Вся блажь твоя, почём ей знать?»
«От вас мне нечего скрывать.
Что есть, сказал. К чему лукавить.
Одно, отец, могу добавить:
Мне в душу камнем залегла
Тревога странная… Дела
На свете разные творятся;
В одном хочу я разобраться.
Ведь может статься, сам господь
Мне дал недюжинную плоть,
И силу рук, и дух здоровый
Для этой миссии…», -
«Дубовый
Лесок не ты ли порубал?» –
«Откуда слухи?..» -
«Да видал
Я нынче барского холопа…», -
«Егора что ль?» –
«Да нет. Прокопа», -
«И что?» –
«Он здешним мужикам,
Вечор наведавшись к братьям
В деревню нашу, весть худую
Привёз с собой», -
«Ну и какую?» –
«Что лес, где жёлудь ядовит,
Уже листвою не шумит», -
«Что ж здесь худого?» –
«Шибко очень
Прокоп напуган был и, впрочем,
Всерьёз мужей остерегал
Впредь не соваться за увал…
Сегодня утром, если верить
Ему, Прокопу, барин челядь
Свою дворовую сходить
Туда заставил. Объяснить
На этот счёт Прокоп не взялся
Нам ничего – сам удивлялся
Причудам барским… А страстей
Наговорил!.. Ведь без костей
Язык его…», -
«И что за страсти?» –
«Сычи, гадюки, волчьи пасти,
Нечистый дух… Прокоп-то, он
Приврать, известно нам, силён…
Да только в память мне запало
То, как однажды вдоль увала
Мы в стужу ехали с тобой,
И ты как раз дубравой той
Вдруг отчего-то подивился.
Ну, а вчера ты не явился
Домой, как помню, ночевать
(Изволил где-то ж пропадать).
Вот и подумал я, не ты ли
Там поработал нонче? Силе
Дал разгуляться, может быть?
Ну, говори…», -
«Что говорить?
Моя работа», -
«Боже правый!
Ужель за жёлуди с отравой
Сгубил ты рощу? Иль в другом
Причина всё ж?» –
«Перед лицом
Большого зла я оказался, -
Данил задумчиво признался, -
Да не хотел покуда вам
Про это сказывать, ведь сам
Ещё успел понять не много.
Боялся – вселится тревога
Вам в души жуткая. Но вот
Смекнул сейчас, что не пойдёт
В таком неведенье оставить
Вас, уходя… Могу представить,
Как обозлён помещик наш.
Глядишь, примчится. «Эпатаж
Данил устроил», - вдруг заявит,
А вы, про что он там гутарит,
И знать не будете…»
Потом
В кругу семейном за столом
Молчанье было. Сын, казалось,
Сбирался с мыслями. Качалось
Легонько пламя каганца.
Немой вопрос в глазах отца
Мелькнул загадкой для Данила.
Мария очи опустила,
В душе взволнованной прилив
Тревоги новой ощутив.
Рассказом долгим увлекаться
Данил не стал своим, и вкратце
Поведал матери с отцом
О приключении с бревном;
О том, с чем барин объявился
В их доме скоро; как пустился
В дубраву он, Данил, искать
Нектар целебный, где узнать
Ему случилось от волчицы
Секрет берёзки; что сразиться
В далёких странствиях с самим
Коварным демоном лесным
Намерен он…
«Так вот в чём дело.
Не зря у матери болело
Вечор сердечко, - прокрутил
Иван в уме, когда Данил
Рассказ закончил, - Знать, вещала
Звезда всё правильно. Настала
Для нас с Марией, видит бог,
Пора волнений и тревог…»
XXVII
А в это время посетило
Виденье странное Данила.
В одно мгновенье за окном
Вдруг стихло всё: и дождь, и гром,
И звуки молнии трескучей,
Между землёй и чёрной тучей
Зигзагом вспыхнувшей; застыл
Огонь свечей, как будто был
Из злата вылит, и родные
Отец и мать, как неживые,
Безмолвно замерли; прусак,
Нахально влезший на бурак,
Оцепенел, как стал на страже,
И ни единый усик даже
Не шелохнётся; тени враз,
Куда ни глянь, безумный пляс
На мрачных стенах прекратили.
Но тишь за окнами разбили
Отрывки детских голосов –
И плач, и стон, и крик, и зов
Во тьме звучали отдалённо –
Оттуда (да, определённо,
Оттуда), где крестом впилась
Церквушка в небо, вознесясь
Над божьей нивой… Содрогнулась,
Как к страшной тайне прикоснулась,
Душа Данила… Он себя,
Невольно память теребя,
С понятным чувством удивленья
Бутузом вспомнил от рожденья
…трёх лет (не более), когда
(О, беззаботные года!)
Всё для него как в сказке было…
С небес пичуга голосила;
Забавно щёки надувал
Игривый ветр ему; бежал
Ручей, казавшийся рекою
С холодной чистою водою,
Куда он руки опускал
И с восхищеньем наблюдал,
Как пальцы режут недовольный
Поток стремительный; в раздольной
Небесной выси облака
Степенно путь издалека,
Клубясь причудливо, держали
И (как же так?) не упадали
На землю вовсе, где бы мог
Он их потрогать; на цветок
Пчела с гуденьем опускалась
(Малышка знал – она кусалась,
Знал потому, что не могла
Такая муха, как пчела,
Вот так жужжать и не кусаться);
Блаженством было кувыркаться
В траве зелёной, босиком
По лужам шлёпать, а потом,
День провожая, на закате
Сидеть под лейкою в ушате,
Глаза зажмурив, и визжать
На всякий случай, когда мать,
Его купая, говорила
О пользе щиплющего мыла…
Девятый день от Пасхи был.
Народ погост заполонил.
Цветы на холмиках лежали,
Усопших люди поминали
(Святое дело). Майский день
Тот тёплым выдался. Сирень,
Цветя вовсю, благоухала…
Мать расстелила покрывало
В тени кустов, достала снедь,
Как это принято; сидеть
Данилу тихо здесь велела;
Сама крестилась то и дело…
Малыш лениво колупал
Яйцо пасхальное… Вдруг стал
Смотреть он в небо, где, цветною
Над лесом выгнувшись дугою,
Возникла радуга, и в толк
Никак при этом взять не мог,
Что это там? Тянул он ручку,
Как будто маленькую тучку
Хотел подвинуть, чтоб она,
Дуга небесная, видна
Была получше. И восторга
Он не скрывал – смеялся звонко,
А мать прицыкнет – замолчит,
И вновь на радугу глядит…
Когда же это эфемерный
Горбатый мостик над вселенной
Поблёк и таять на глазах
Стал постепенно в облаках,
Над крохой дружно запорхали
На лёгких, будто из вуали,
Бесшумных крыльях мотыльки –
Весенней радуги-дуги
Цвета ожившие, казалось.
И песнь, что в памяти осталась
Забвенья скрытой пеленой
На много лет с далёкой той
Поры младенчества, мотивом
Печальным вдруг, неторопливым
Из уст незримых полилась
Созданий нежных. И, дивясь
И полнясь милым восхищеньем,
Малышка замер, чтоб движеньем
Неосторожным как-нибудь
Их от себя не отпугнуть.
А мать с отцом не замечали,
Что происходит, и молчали
За поминальною едой.
Блуждали очи их порой
По тихим холмикам могильным.
И было делом непосильным
Тогда малышке осознать
Виденья сущность и понять,
Что не случайно так совпало:
Когда по небу пролегала
Дуга – пучок семи цветов –
Звучала
песня мотыльков
Силы проклятые
Нас погубили;
Смерть не отступит назад.
Прахом объятые
В тёмной могиле
Косточки наши лежат…
И, убиенные
В пору рожденья,
Мы отдавали свои
Души нетленные
Ангелу мщенья,
В ком воплощенье нашли.
Радуясь сызмала
Белому свету,
Ты подрастаешь, малыш.
Памятью сызнова
Песенку эту
В юности ты воскресишь.
Если неслыханной
Силушкой часом
В схватке блеснёшь ты со злом,
Значит, ты – избранный
Ангелом нашим,
Значит, в тебе мы живём…
И вновь на место всё вернулось:
На свечке пламя покачнулось,
Ожили тени на стене
И вспышки молнии в окне
В преддверье грома засверкали.
Опять минуты побежали
Своим обычным чередом
В реальном времени земном.
И пусть ничуть не прекращалось
Движенье это, оказалось,
Что миг почувствовать иной,
Любуясь редкой красотой
Застывшей жизни, как картиной,
Где «живописец» ни единой
Не мог ошибки допустить,
Возможно. Правда, объяснить
Столь необычное явленье
Совсем не просто к сожаленью.
Хотя, кто знает, может так
Угодно богу…
XXVIII
Ночи мрак
Бледнел и таял. День рождался.
Из туч лениво выжимался
Последний ситничек, клюсил
И воду в лужах пузырил.
Затихла буря. Над землёю
Волнистой рваной пеленою
Туман стелился…
На заре
Данил, простившись во дворе
С родными, вышел за ворота
И по тропинке вдоль болота
С походной сумкой за плечом
И топором за кушаком
Пешком от отчего порога
К лесам таинственным востока
Свой начал путь…
Здесь я прервусь
На малость самую – боюсь,
Что ты, мой друг, закроешь книгу
И, не почувствовав интригу
В повествовании, сюжет
Сочтёшь банальным… (Впрочем, нет!
Глагол боюсь в строфу закрался
Для рифмы лишь и оказался
Ни к месту тут, но суть не в том).
Ты призадумался? О чём?
Уж не предвидишь ли, случайно,
Какое будет содержанье
И чем закончится рассказ?
Боюсь (глагол на этот раз
Стоит на месте), ненароком
Ты ошибаешься во многом,
И надо загодя сказать,
Что не намерен подражать
Я никому… Знай, в этой сказке
И ложь, и правда в общей связке –
Психологический момент
И очень важный прецедент…
Заря печально угасает
И в тёмном небе проступает
Далёких звёзд извечный хор;
Уже мерцающий костёр,
Зажжённый, видно, пастухами,
В туманной дымке меж холмами
К себе притягивает взгляд;
В еловой рамени горят
Глазища филина; вздыхает
Река в излучине; играет
Ветвями гибкими ракит
Усталый Эвр; комар пищит,
В живое тело метит впиться
И кровью вдоволь насладиться;
Всплывает месяц, свет его
Не значит в мире ничего…
Под сенью древ, где ключ резвился,
Данил на отдых опустился
(Чтоб быть на правильном пути,
По солнцу надобно идти).
Черпнул он воду ключевую,
Достал лепёшку овсяную,
Поел и жажду утолил,
Лёг на траву, глаза закрыл
И после двух ночей бессонных
На лёгких крыльях чудотворных
Морфея (скажем так, друзья)
Унёсся в негу забытья…
Когда же небо обагрила
Заря востока, сон Данила
Был потревожен: чей-то глас
Над ухом молодца как раз
Тирадой бранной разразился:
«Ну, и чего ты развалился
Здесь, прелюбезнейший? Никак
Всхрапнуть на мягком – не дурак.
Забрался лучше бы в репейник,
Да дрых себе, на муравейник
Иль околевшего ежа
Башку пустую положа…
Изволь же вон отсель убраться
(И будет спящим притворяться),
Иль я подую в свой свисток,
И зададут тебе урок
Лесные пчёлы… Будь уверен,
Шутить я вовсе не намерен…
Ты что, орясина, оглох?..
Гляди! Считаю я до трёх:
Один…»
Занятно. Кто же это
Так разошёлся в час рассвета
И стал угрозы расточать?
Кого тут следует унять?
О землю опершись локтями,
Данил привстал, повёл глазами
По сторонам и увидал
Того, кто сон его прервал
С таким нахрапом и ехидцей,
То старичок был круглолицый
С челом морщинистым, седой
Богатой длинной бородой,
Мясистым носом некрасивым
И взглядом колким и пытливым.
К тому же ростом старичок
На четверть вышел да вершок
И уместиться у Данила
Мог на ладони… Что-то злило
Его сейчас, и он брадой
В негодованье тряс порой.
На ветхий пень старик забрался
И, багровея, вновь принялся,
Цедя сквозь бороду слова,
Честить разбуженного: «…Два!..
Напрасно медлишь, лежебока.
До речки шибко здесь далёко,
И пуще всех ветров лететь
Тебе придётся, чтоб успеть
К воде от напасти пчелиной.
Учти, никто перед дружиной
Моей ещё не устоял…
А я до двух уж досчитал».
И из глубокого кармана
Ужасно ветхого чапана
Старик воинственно извлёк
Свой устрашительный свисток.
Когда и впрямь не без секрета
Игрушка глиняная эта,
Пожалуй, лучше будет встать
И старичка не раздражать.
От жал летучих отбиваться
(Кто в этом станет сомневаться?) –
Пустое дело. Карлик прав,
У диких пчёл коварный нрав.
Подумав так, Данил поднялся,
Но уходить не собирался,
А прежде выяснить решил,
Чем незнакомца разозлил.
Он дружелюбно улыбнулся:
«Ты кто ж такой?»
Старик надулся
И, сдвинув брови, проворчал:
«Да ты бы лучше помолчал,
Да меньше скалился. Ступай же
С моей полянки. И подальше!
А хочешь знать, кто я такой,
Спроси у бабочки любой,
У муравья, у всякой птицы,
У зайца, белки, у лисицы,
И все тебе про старичка,
Про старичка-лесовичка,
Поведать смогут», -
«Чем же, право,
Тебя обидел я?» –
«Раззява!
Ты только глянь, что натворил…
Я здесь росу на зорьке пил
И светлячков сбирал ночами,
Я здесь резвился с мотыльками
И каждый пестовал цветок…
А ты? Злодей! Да как ты мог?
Пришёл, устроил почивало.
И что с моей полянкой стало –
Вон, полюбуйся, паразит, -
Старик от злости весь дрожит, -
Вы, люди, жалкие от роду,
Безумно губите природу,
И явно бог, когда мозги
Напичкал в ваши котелки,
Ошибку сделал. За собою
Вы зла не видите порою,
Живой цветочек растоптав
Иль ветку дерева сломав...
Ещё б с косой сюда явился…», -
«Ну, что ты, право, распалился?
Вот уж беда – помял лужок…
Устал, прилёг… Прости, дружок!» –
«Дружок не я тебе, верзила,
А рыжий чёрт – свиное рыло.
Ступай отселе поскорей
И чтобы не было твоей
Ноги здесь боле», -
«Мне, признаться,
Коль лесовик ты, пообщаться
Сперва хотелось бы с тобой», -
«Исчезни с глаз моих», -
«Постой,
Я лишь спросить тебя желаю…»
Додор – своё: «Вконец теряю
Уже терпенье. Ну, смотри!
Сам вынуждаешь, дурень… Три!..»
Вдруг старичок насторожился,
Притих и взглядом устремился
На прилетевшего дрозда,
Что, сев на веточку куста,
Защебетал о чём-то звонко.
Старик пичугу слушал долго,
Порой на молодца косил
Пытливый глаз и теребил
Седую бороду руками.
Когда же, смолкнув, дрозд крылами
Взмахнул стремительно и вон
Умчался в рай зелёных крон,
Ворчун, загадочно добрея
Лицом, смутился, поскорее
Свисток на место водворил,
И так Данилу говорил:
«Хорош!.. А я-то – дурачина,
Раскипятился… Пусть причина
На то была – не обессудь,
И как бранился я – забудь.
Принёс мне новость неплохую
Крылатый друг мой. Потолкую
Теперь, пожалуй, я с тобой
Великодушно», -
«И такой
За что же честью лесоруба
Ты удостоил вдруг?» –
«Мне любо
Услышать было от дрозда,
Как до поганого гнезда
Лесного демона намедни
Добрался ты… Пустые сплетни
(Что у сорок не занимать)
Крылатый друг мой собирать
Не будет. Нет! Ему я верю…
Полюбопытствовать имею
Желанье: чем же это мог
Тебя прогневать так лесок,
Что ижно стёрт с лица земного
Тобою был?» –
«Он не от бога.
Пахнуло скверно от него
Душком нечистым», -
«А чего
Тогда работу не изволил
Закончить чисто?.. Зряшно пролил
Свой пот, коль вздумал сохранить
Берёзу, парень. Погубить
Её как раз и надо было
Одной из первых – в ней вся сила.
А так, глядишь, опять дубы
Там встанут скоро, как грибы», -
«Что зряшно, в этом я с тобою
Согласен, старче. Рано волю
Дал топору и впрямь. Пускай
Себе б стоял дубовый гай,
Как сотни лет. По крайней мере,
Тогда б я точно был уверен,
Идя в дремучие леса,
Что белоствольная краса
Цела останется. Да худо –
Не знал я загодя, откуда
Нечистый веет ветерок.
В момент последний мне помог
Немного в этом разобраться
Удобный случай. К лаврам рваться
Победы пирровой, старик,
Я, уверяю, не привык», -
«Ты что же, хочешь побороться
С лесным чудовищем? – смеётся
Додор на это, - Туговат
(Ведь так в народе говорят)
Умом частенько тот бывает,
Кто силой вышел. Что толкает
Тебя на сей безумный шаг?
Издалека бы свой кулак
Казал ты лучше. Отправляйся
Назад и даже не пытайся
Играть с судьбою. Заверши
Благое дело, сокруши
Берёзу, парень, и отныне
Не будет демона в помине», -
«Коль вспять я, старец, поверну –
Себя до гроба прокляну.
Тогда и жить зачем?»
Готовый
На молодца с тирадой новой
Уже обрушиться в сердцах,
Чтоб не парил на воздусях
Тот понапрасну, окрылённый
Успехом первым, и резонный
Дав добродетели своей
В деяньях выплеск поскорей,
Старик вдруг в странное смятенье
Пришёл и возглас удивленья
Издал невольно, увидав,
Как стебельки помятых трав
Его полянки распрямились,
Росою свежей окропились,
И в шелковистых лепестках
Цветов, оживших на глазах,
Пчела-трудяга загудела.
Свой первозданный возымела
Полянка вид, густым ковром
Благоухая над ручьём,
И никаких следов ночлега
На ней скитальца-дровосека,
Как ни пытался, старичок
Увидеть более не мог.
Картину эту наблюдая
И в замешательство впадая,
Данил присвистнул: «Надо ж так!»
Старик же шепчет: «Видно, знак
Господь мне подал».
И глазами
Данила сверлит.
«Бог делами
Другими занят…», -
«Не скажи! –
Ответил старец, - Покажи
Ты мне ладонь своей десницы.
Хочу сейчас я убедиться,
Кто прав из нас. Лесовики
Читать по линиям руки
Судьбу умеют человека
(Свои вот только век от века
Не могут тайны разгадать)».
«Взгляни, коль хочешь услыхать
Капризных Мойр негодованье.
Но я не верю в предсказанья», -
С усмешкой молодец сказал,
Раскрыв ладонь свою.
И стал
Старик её неторопливо
Утюжить взглядом. То, гугниво
Играя в ёдну, бородой
Тряхнёт седою, то главой,
Чело нахмурив, покачает,
То вздох издаст, то покусает
В раздумьях ус, то глаз скосит
На незнакомца, посопит,
И вновь продолжит разбираться
В рисунке длани…
Долго старца
Не без волнения потом
Герой наш слушал. Вот о чём
Тот рёк ему подчас нескладно:
«Теперь мне кое-что понятно...
Я по руке твоей узнал,
Что путь ты правильно избрал.
Тому, бесспорно, подтвержденье
Вот этих двух пересеченье
Коротких линий. Но покой,
Уют душевный – за чертой
Твоей стези, твоих деяний.
Ты не боишься расстояний
И в даль, как вижу, забредёшь
Невероятную. И что ж?
Вот тут-то, право, разобраться
Мне мудрено – переплетаться
Не могут линии вот так
(Чего-то старый я дурак
Не понимаю). Но от факта
Не откреститься. Значит как-то
Абсурд возможно объяснить…
Зато не трудно мне раскрыть
Секрет других хитросплетений,
И ты от всяческих сомнений
Себя избавь на этот счёт.
Наказы выслушай… Так вот.
Топор твой лёгок, мал для боя.
Среди запущенного поля,
Где вызревала прежде рожь,
Большущий лемех ты найдёшь.
Не из простой – из благородной
Он кован стали, и пригодный
Для дел, задуманных тобой,
Пусть из неё (и шанс такой
Не упускай) кузнец толковый
В селе ближайшем справит новый
Топор под молотом своим.
Тяжёлым выйдет и большим
Топор из лемеха, но явно -
Служить тебе он будет славно...
Чтоб поля скоро ты достиг,
Пойдёт с тобою проводник –
Вон тот (взгляни под куст разлатый
Младой сирени) полосатый
Проворный маленький зверёк,
Мой верный друг – бурундучок…
Ещё один послушай ценный
Совет: ты должен непременно
(Никак нельзя истолковать
Сей знак иначе) отыскать
Осколок древнего Омфала –
Волшебный камень краше лала.
Ты, верно, спросишь: для чего?
Сиянье дивное его
Любые чары разрушает,
И тот, кто камнем обладает,
Нося с собой, не по зубам
Могучим даже колдунам.
Но место тайное, где камень
Чудесный спрятан, видно, парень,
Тебе сумеет указать
Лишь сам господь… Ну, что сказать
Ещё могу я, длань читая
Твою от края и до края?
Не вижу, нет, что ты пройдёшь
Все круги ада. Попадёшь
Ты в самый центр, однако, разных
От их границ, весьма опасных,
Двух концентрических кругов.
Один, что меньше, из цветов
Каких-то будет вредоносных;
Другой, мне видится, - из грозных
Волшебных каменных громад,
Коварных, вроде Симплегад…
Пешком свой путь в один хотя бы
Конец его, с землёю дабы
Тем самым связь не удалить,
Ты должен будешь совершить.
Так, несомненно, приумножишь
В дороге силу. Но не сможешь
Ты ни один неверный свой
Исправить шаг, и чтоб в большой
Не оказаться передряге
И цель достичь, при каждом шаге
Востро держи и слух и глаз –
Не расслабляйся; всякий раз
Работай прежде головою,
И знай, что силушкой одною
Со злом тебе не совладать.
А час наступит выбирать,
Не вздумай слепо полагаться
(Поскольку права ошибаться
Ты не имеешь) на авось,
Сомненья всякие отбрось
И действуй, разуму покорный…
Есть на твоей ладони чёрный
Под видом родинки значок –
Боюсь, отнюдь не пустячок.
Но что стоит за ним, не знаю…
Чуть ниже ясно различаю
Другой, и даже не один.
Но тут всё проще: вот очин
Пера, когда ты в затрудненье
Встал на распутье, направленье,
Как стрелка, кажет; эта вот
Дуга крутая – поворот,
Но не скажу, что неизбежный,
Судьбы твоей. Коль пыл мятежный
В тебе не стихнет, ты свернуть
Однажды можешь и на путь
Совсем другой неосторожно,
И заведёт тебя, возможно,
Он в неожиданный тупик.
А может даже.., - Тут старик
Чело нахмурил, брови сдвинул
И взглядом трепетным окинул
Лицо Данила, - Страшный знак
Я вижу здесь: кромешный мрак,
Разор и беса ликованье…»
«Готов принять я во вниманье,
О чём меня ты упредил, -
Заполнил паузу Данил, -
А как в действительности станет,
Поди, Всевышний только знает».
«Ты богу, парень, доверяй,
Да сам, гляди, не оплошай, -
Ответил старец, - Я уверен,
Ты интересен в равной мере
Творцу и дьяволу, но кем
Из них ты избран, не совсем
Понятно мне…», -
«Не в ту поехал
Ты степь, дружище…», -
«Я – без смеха, -
С укором кроха произнёс, -
Здесь дело хитрое. Всерьёз
Меня тревожит подозренье,
Что можешь ты на искушенье
Поддаться беса, а лесной
Злодей – лишь повод на худой
Наставить путь тебя», -
«Забавно!..
Читая длань мою, ты явно
Напутал что-то… Лучше мне
Не о верховном сатане,
А о лесном царе, злодее
(Не знаю, как сказать точнее)
Поведай, старче… Говорят,
Что много лет тому назад
С летучим змеем он сразился,
Когда отдать не согласился
Тот, крови страждущий, ему
Свою добычу. Не возьму
Никак я в толк, зачем он пери
От смерти спас? (Про это звери
В лесу не знают). Вместе с тем,
Мне не понятно уж совсем,
Из коих он соображений
Вдали от собственных владений
В берёзку деву превратил
И на века установил
Над ней дозор? Скажи, ужели
Злодей таёжный в самом деле
Боится гибели её?»
Старик в ответ: «Да как ещё
Боится, парень! Смерть берёзы –
Его конец… Твои вопросы
Предвидел я, и, стало быть,
Могу картину прояснить.
Секрет тут прост… Во время оно,
Когда у горного дракона
Серьёзных не было врагов,
Ни зверя демон из лесов,
Ни человека не касался.
Он на земле обосновался,
Чтоб в царстве Флоры возмущать
Порядок стройный и влиять
На жизнь растительной природы…
Тебе известно ли, что в годы,
Когда элизиум земной
Творец создал, совсем иной
Она была – природа эта?
В лучах божественного света
Земля цвела как пышный сад;
Благоуханный аромат
Витал над ней, цветы главами
Кивали дивными, плодами
Отягощались древеса,
А первозданные леса,
Где птицы райские певали,
Богатый кладезь представляли
Собой невиданных даров –
Кореньев, ягод и грибов.
Роса в нектар там превращалась,
А земляника наливалась
Размером с яблоко порой.
Там вдоволь зрело и такой
Душистой ягоды, что ныне
В природе нет уж и в помине…
Давным-давно я слышать мог
Одно преданье, что Сварог
Разбил когда-то в поднебесной
Ясунь – Ирийский сад чудесный,
Где вяз священный он взрастил,
Который корни запустил
По всей земле и так высоко
Вознёсся кроной, что Сварога
Легко своими доставал
Ветвями трон… Но час настал –
В подлунном мире появился
Рассадник зла и возмутился,
Узрев природы красоту.
Сгубил в божественном саду
Он вяз могучий и делами
Занялся тёмными, корнями
Святого древа завладев.
И был ему Сварога гнев
Ничуть не страшен… От отравы
Его корней цветы и травы,
Древа и пышные кусты,
Утратив свежесть, красоты
Своей лишились первозданной.
Тогда же в землю гость незваный
Вживил родные семена,
И скоро лютик, белена,
Вороний глаз, пырей, крапива,
Осот и куколь, что не диво
Для нас сегодня, на лугах
Взросли впервые. А в лесах
Грибы-поганки появились,
И волчьей ягодой покрылись
Кусты, на коих птицы вить
Не стали гнёзда… Может быть,
Вот так воздействуя на флору,
Таёжный бес подвергнуть мору,
В конце концов, задумал всё
Живое в мире. Ведь её
Дары, мы знаем, есть первичный
Источник пищи для различной
Животной твари на земле,
И для разумной, в том числе…
Когда священный вяз в Ирии
Погиб, две птицы роковые:
Одна с названьем Алконост,
Другая – Сирин, тёплых гнёзд
Своих заоблачных лишились
В его ветвях, и поселились
На Вечном дубе, зная то,
Что дубу этому никто
Не навредит. И, значит, гнёзда
Их – под защитой… Всё тут просто.
Твореньем дуб Сварога был
И рядом с вязом долго жил.
Но рос иначе – вверх корнями,
И задушить под облаками
Корнями собственными их
Злодей не мог. От всех других
Деревьев сада отличался
Дуб этот мудростью. Питался
Лучами солнечными он
И хорошо осведомлён
О разных был делах астральных,
Как и земных. И птиц нахальных
Однажды так он устыдил:
«С позором в бегство обратил
Вас пришлый куд, и вы смирились,
В безумном страхе схоронились
В сени густых моих ветвей,
Забыв о гордости своей.
Как ваши боги, меж собою
Вы во вражде, но всё ж одною
Должны вы жаждой возгореть
Священной мести. Хватит петь,
Стенать и чуда дожидаться.
Пора бы вам за дело браться,
Чтоб лиходея наказать.
А как? – могу я подсказать…
В чём сила монстра? Он владеет
Корнями вяза и имеет,
Мы знаем, власть над всем и вся,
Чьи плодородная земля
Питает корни. Он любую
Одним лишь взглядом тварь живую
В пырей иль древо превратить
Способен в гневе. Устрашить
Его не могут даже боги,
Ведь зла подобного истоки
Им неизвестны. Он – чужак,
Пришлец извне. И, если так,
То почему же не нарушил,
Когда на землю зло обрушил,
Он равновесие двух сил,
Чем непременно бы явил
Для катаклизма в мире нашем
Серьёзный повод? Знать, на чаше
Другой покоится весов
То, что властителю лесов
Не позволяет без оглядки
Свои навязывать порядки
Земной природе. Всяк тиран
Сильнее смертоносных ран
В чужой, презренной им, боится
Однажды шкуре очутиться
И под удар, утратив власть,
Законов собственных попасть…
Так вот, насколько мне известно,
У монстра в этом смысле место
Есть уязвимое одно,
О чём смекнуть и вы давно
Могли бы, кумушки… Не зная
Всех тайн погубленного рая
На Алатырь-горе, злодей
Коснулся некогда корней
Волшебной яблони Ладона.
Узнав от доброго дракона,
Что больше яблок золотых
На ней не зреет, я о них
Всю правду выведал. Их сила
Величье монстра умалила;
Корням губительным дала
Впервые вздрогнуть и ушла
По ним же к яблоням, растущим
По всей земле. И это сущим
Проклятьем стало для него,
Ведь ежегодно лишь одно
С тех пор на свете вызревает
Златое яблоко. Не знает
Никто, однако, наперёд,
Где, среди прочих, в данный год
Оно нальётся. А тревожит
Злодея то, что кто-то может
Вкусить однажды золотой
Волшебный плод, и век чужой
Тогда ему, царю лесному,
Отмерен будет – он к простому
Концу известному придёт
В тот самый час, когда умрёт
(Не важно как: от рук ли ката,
От сил стихии, или яда,
От ран в походах боевых
Или болезней роковых,
От безысходной, может, доли
В тугой петле по доброй воле,
От тихой старости седой,
Или какой беды другой)
Вкусивший яблоко златое…
И положение такое,
Боясь бессмертье потерять,
Метнулся злыдень исправлять.
Он внял от яблони волшебной,
Что год за годом постепенно
Все до единого плода
Он должен ей вернуть. Тогда
Проклятье, мол, святого сада
С него немедля будет снято…
В дремучем царстве с давних пор
И днём и ночью нёс дозор,
Воссев на дереве высоком,
Огромный ястреб с зорким оком.
Ему-то по миру летать
И чудо-яблоки искать
И наказал колдун таёжный.
Известно, тот с задачей сложной
Который год уже подряд
Легко справляется и в сад
Приносит яблоки златые…
Так что вы ждёте, дорогие
Певуньи? Кажется, у вас
Сегодня есть хороший шанс
Отмстить обидчику… Летите
Вослед за ястребом, смотрите,
Чтоб до того, пока он плод
Волшебный где-то не найдёт,
Он не заметил вас случайно.
А там уж действуйте. Печально
Одна из вас пускай свою
Затянет песню (на сию
Уловку часто вы идёте).
Когда же с разума собьёте
Слугу злодея, у другой
Возможность будет золотой
Сорвать желанный плод отмщенья.
Потом лететь без промедленья
Вам к людям надо, подглядеть,
Кто должен скоро умереть
(Тогда останется и куду
Недолго жить)… Хотя, не буду
Я вас, бедовые, учить,
Как лучше дело завершить.
Вы всё и так уразумели…»
Ну, в общем, птицы полетели, -
Старик рассказ свой продолжал, -
Следить за ястребом, и стал
Ирийский дуб их возвращенья
С победой ждать. Но час отмщенья
Пришёл не скоро. Канул след
Обеих птиц на сотни лет…
А ястреб, устали не зная,
Из одного, другого края
Так и носил за годом год
Златые яблоки. И вот,
Когда последнее осталось
Ему найти, вдруг оказалось,
Что это яблоко с куста
Вкусили юные уста…
И неизбежность увяданья
Царя лесов в негодованье
И страх безумный привела…
Тем самым временем была
(И монстр узнал про это дело)
Младая девица, что съела
Волшебный плод, унесена
В когтях дракона… Жизнь полна
Чудес и всяких совпадений,
Но, право, тут без подозрений
Не обошлось. Тиран лесной
Решил, беснуясь, что виной
Всему Горыныч. Позабавить
Себя б и впрямь мог, чтоб ослабить
Его могущество, дракон
(Таков неписаный закон
В когорте сильных). Правда, мало
Я верю в это. Что мешало,
Положим, змею умертвить
Добычу сразу и убить
Тем самым монстра? Думать надо,
Дракон не знал о кознях сада,
И деву выпустил живой
Из лап своих, затеяв бой
С лесным владыкой. Впрочем, это
Вопрос другой, и без ответа
Он остаётся до сих пор…
Исход ты знаешь – вышел спор
Не в пользу Змея-душегуба.
Он принял мрачный облик дуба.
А победитель – грозный куд,
Над ним свершивший этот суд,
Затем и деву молодую,
В безумном страхе чуть живую,
Заколдовал и перенёс
Под сень дубравы в край берёз,
К её родной земле поближе,
Где настоящей тёплой дышит
Природа жизнью. Ведь в глухом,
Дремучем, хладном и сыром
Краю, близ логова лесного
Царя, берёзка столько много
Не простояла бы веков –
Там место нежити; суров
Тот мир для хрупкого созданья,
Оно пришло бы в увяданье
В среде губительной его.
Вот потому-то далеко
От ока монстра беспросветный
Нести полон берёзке бедной
И суждено..., - старик вздохнул
И молвил снова, - Ты шагнул
На трудный путь, который свыше
Тебе назначен. Так иди же,
И покажи себя в делах
Проклятой нечисти на страх…
Но помни сказанное мною,
И легкомысленно с судьбою
Своей загадочной играть
Не вздумай. Права, хочешь знать,
Ты не имеешь такового…
Ступай же с богом!»
И с сухого
Пенька додор неловко слез,
Тряхнул брадою и… исчез.
***