Ножом прохожусь по голой руке, выше, выше - подальше от вен,
Смерть - конечная цель, но сейчас я хочу этой боли придать оболочку,
Но я чувствую лишь порицание от так беззвучно смеющихся стен,
И как где-то внутри уважение к себе разбивается вмиг на кусочки.
Начинает трясти, стоит снова пройтись взятым лезвием по рваной коже,
И порезы-царапины кажутся мне недостаточной, жалкой бравадой,
Хватит взгляда, чтоб тут же сознаться - они даже близко на те непохожи,
Что себе представлял, когда брал в руки нож, что, казалось, мне станут отрадой.
Кто-то шепчет мне: «Этого мало, давай, сделай так, чтобы было больнее,
Неужели не видишь, что эти следы так убоги, ничтожны и жалки».
И я вновь беру нож, но теперь я и впрямь нажимаю на кожу сильнее,
Ниже, ниже, где вены виднеются - что ж, смерть, не против сыграть в догонялки?
Кровь сочится, и мне ее мало - «Давай, больше, больше, еще надрез, ну же»,
Меня правда трясет, вылетает из рук нож, изрезавший рваную кожу,
Опущу я рукав, затяну его, чтоб не смогли видеть руку, потуже,
Улыбнусь, ведь теперь раны, пусть и чуть-чуть, но похожи, похожи, похожи.