…И он смотрит на то, как второй смеется: в небесах его глаз золотится солнце, что словам не дается, и остается – только дать доиграть до дна. Он заранее знает, что снизу камни, и никто не поддержит, не встретит там, не захочет делить эту боль подавно – траектория так ясна!
А второй раскрывается всем на свете. Его сердцем бездумно играют дети. Ну зачем он его – вот такого – встретил, и не смог от себя прогнать?..
Он и сам был когда-то таким же светом. Он второму бы мог рассказать об этом, только чтобы сродниться с таким секретом наяву, не в кромешных снах, нужно знать, как ломает под бритвой крылья. Как в груди застывает комок бессильный. Как остаться по-своему злым и стильным. Быть назло и держаться над. И не быть никогда ни семьей, ни стаей, не стремиться к огням и в тепле не таять.
Но второй улыбается, словно знает, словно может и правда знать. И готов на удар отзываться звоном, разрываться везде, где открыт и тонок.
И он думает: «Чертов же ты ребенок, ну куда мне тебя девать?..»
Он небрежно кивнет и махнет ладонью.
Тот, второй, НИКОГДА теперь не утонет.
Он умеет, для всех оставаясь фоном, этих – с крыльями – страховать…