К началу: http://stihi.ru/2019/08/19/665
Прошла неделя, отец еще несколько раз наведывался на почту, но денежного перевода не было. Он серьёзно стал беспокоиться, не случилось ли что с его дядей, единственным близким человеком, его благодетелем, незадачливым и бесшабашным гулякой и гениальным актёром и режиссёром Максом «фон» Штилерман, белокурым красавцем, лицо которого так напоминало ему лицо его матери. Отец часто о ней вспоминал...
Ева Самойловна – так звали её в России – будучи стопроцентной еврейкой, на удивление имела совершенно нордическую внешность: пепельно-белокурые волосы, серо-голубые глаза, правильные черты лица. Стройная, высокого роста, она всегда держала себя по-королевски. И все окружающие относились к ней с благоговейным почтением и трепетом, граничащим со страхом. Несмотря на скупость мужа и мизерность сумм, которые он ей предоставлял на содержание дома, ведение хозяйства, пищу, одежду и т.д. она содержала дом в образцовом состоянии. Стерильная чистота и идеальный порядок в доме были предметом постоянных шуток её брата Макса, и младшего брата мужа – Якова. Она выросла в семье видного австрийского чиновника и адвоката, и немецкий «орднунг» вошёл в её плоть и кровь. Окажись сегодня здесь, в нынешней Германии, она вполне могла бы служить моделью «истинной арийки».
Мужа своего она не любила и даже презирала его – за скупость, подозрительность, несдержанность, малодушие, но, главное, – за его невежество и малообразованность. Однако «крест» своего вынужденного замужества она несла с достоинством, не опускаясь до «разборок» и выяснения отношений. После безобразных сцен ревности и «допросов» мужа, она могла месяцами не разговаривать с ним, не удостаивая ни единым взглядом. И для него это была настоящая пытка – несмотря ни на что, он буквально боготворил её. Была Ева Самойловна достаточно холодна и с сыновьями. Она уделяла им ровно столько времени, сколько, по её мнению, было необходимо для воспитания и образования. Она сама преподавала им грамоту, литературу, начала арифметики, языки. Приучала их к самостоятельности. Не застеленная утром постель или не сложенные аккуратно на ночь брюки могли служить поводом для сурового наказания. А в арсенале её «карательных мер» было только одно – суровое, ледяное молчание…
Но этот лёд растаял однажды, когда мой отец в семилетнем возрасте заболел туберкулёзом. Тогда его мать стала и сиделкой, и медсестрой, и нянечкой, и даже доктором – не доверяя лечение и уход за сыном никому. Обложившись медицинскими книгами, она подробно изучала болезнь, её симптомы и методы лечения. Она ни на минуту не отходила от кроватки сына, ночами не смыкала глаз, прислушиваясь к его сбивчивому и неровному дыханию. Каждые полчаса она измеряла температуру, ставила компрессы, делала припарки, вытирала пот со лба марлей, пропитанной спиртом, скрупулёзно следила за временем приёма лекарств, часто меняла бельё и постель, кормила ребёнка с ложечки. И она выходила своего младшего сына – вопреки прогнозам врачей, он выздоровел и поправился, став её любимцем. Она стала его называть не иначе, как «Самуля» - к удивлению всех окружающих и его самого, никогда прежде не слышавшего ни одного ласкательного или уменьшительного имени из её суровых уст.
Но едва он совершенно поправился, всё стало, как прежде. И когда наступили тяжелые времена – годы революции, гражданской войны, полного разорения и беспросветной нищеты, ни один мускул не дрогнул на её лице, когда её муж «выслал» обоих сыновей из дому, «на заработки». Впервые в жизни она была на стороне мужа. И отец этого не забыл. И если бы дядя Макс не разыскал его тогда в приюте для беспризорников, вряд ли вообще он был бы сегодня жив. Но несмотря ни на что, он безумно любил свою мать и мучился оттого, что так и не смог выразить ей свою любовь. Хотя и не был уверен, была ли она ей нужна. Живя в Варшаве, отец часто подумывал о возвращении домой – но всякий раз, вспоминая суровый взгляд матери и буйные приступы ярости отца, он гнал эту мысль от себя.
http://stihi.ru/2019/08/25/309