К началу: http://stihi.ru/2019/08/19/665
Оправившись от обморока, отец, пошатываясь, пошёл прочь от особняка Фридлендеров… Всё услышанное, пережитое им сегодня, по-прежнему казалось нереальным. Ум отказывался принимать действительность… В голове мелькали образы – то нежно матовое, улыбающееся лицо Ирен, то мертвенно-белое лицо её отца, то злорадная ухмылка Гюнтера. Иногда он слышал чей-то смех, странные голоса и зловещий шёпот. Это были признаки надвигающегося безумия… Жизнь утратила всякий смысл. Всё, что еще так недавно связывало его с нею – любовь к Ирен, учёба в университете, планы на будущее - всё оборвалось, исчезло, превратилось в ничто. И вот он – совершенно один в зловещей враждебной стране, терзаемый жестокими угрызениями совести, без всяких жизненных перспектив… Он был унижен, растоптан, буквально раздавлен обстоятельствами и не видел иного выхода, кроме как оборвать эту безумную цепочку несчастий…
Он брёл наугад, не разбирая дороги… И, словно отвечая его мыслям, неожиданный резкий визг тормозов вывел его из оцепенения: грузовик со штурмовиками остановился буквально в двух метрах. Выскочившие из кузова парни набросились на него с резиновыми дубинками. Ощущая болезненные удары, он, собрав последние остатки сознания, вдруг почувствовал огромную радость и облегчение. «Слава Богу! Это конец, желанный конец…»
Но, увы, это был не конец – а только начало неимоверных физических мучений… Когда он очнулся, то увидел себя лежащим на бетонном полу тесной камеры, битком набитой такими же, как он, окровавленными и избитыми людьми в разодранной в клочья одежде. Вокруг стояли невыносимая вонь и духота, некоторые заключённые стонали, но большинство лежали почти без движения. У камеры было три бетонные стены, а одна сторона представляла собой решетку из мощных прутьев, вдоль которой вышагивал охранник со старой, довоенной винтовкой. Лёжа в камере, отец потерял счёт времени – он то впадал забытье, то снова приходил в себя. Он был совершенно равнодушен к своей судьбе и полностью безучастен ко всему, происходящему вокруг. Внутренне он заранее принял любой исход. Люди лежали вповалку, по ним бегали жирные крысы, дышать было нечем… Оправлялись тут же в камере. Кормили и поили раз в день – охранник приносил в ведре какое-то жуткое пойло и ведро воды. Отец к «еде» не притрагивался, но воду старался пить, хотя трудно было назвать эту грязную жижу водой. Периодически охранник отодвигал засов решётки, открывал «дверь» и хватал кого-то из заключённых, различая их по одному лишь ему известному признаку – ибо все заключённые были на одно лицо – и уводил на допрос. Как правило, никто из них в камеру не возвращался.
Отец не знал сколько времени прошло – часов, дней, недель – до того момента, когда, отодвинув решетку камеры, охранник схватил его за локоть и вытолкал наружу. Ему тут же надели наручники и, толкая прикладом в спину, повели по длинным бесконечным коридорам, похожими на пещеры Минотавра, с грубыми, неокрашенными бетонными стенами. Он неожиданно вспомнил один из Псалмов царя Давида, известный христианам, как «De profundis», а на иврите звучавший как «Ми маамаким каратиха, Адонай!» («Взывал я к Тебе из глубин, о Господь!»). Отец стал повторять про себя этот Псалом – полностью он его знал только на древнееврейском.
Своё заключение отец воспринимал, как законное возмездие за содеянное по отношению к бедной Ирен и её несчастным родителям, и как желанное очищение от грехов. Еще с раннего детства он уяснил для себя, что ни один его проступок – даже самый мелкий – не останется без немедленного наказания свыше. Там, где другим всё сходит с рук, и нет им наказания ни за грехи, ни даже за преступления – его неизбежно настигает расплата… Словно кто-то пристально сверху наблюдает за всеми его мыслями, желаниями и поступками…
Он родился в семье еврейских атеистов, ревностных продолжателей идей и традиций светского Просвещения – «хаскалы». Но тем не менее, его мать знакомила сыновей с основами Библии, обучала их древнееврейскому – к десяти годам отец уже мог довольно свободно читать библейские тексты – Пятикнижие Моисеево, Псалмы царя Давида, «Притчи» царя Соломона и книги Пророков. Ева Самойловна преподносила это всё, как еврейский «фольклор», но отец каким-то внутренним чутьём стал осознавать, что это нечто намного большее, чем просто придуманные кем-то рассказы и легенды.
Однажды, ещё живя в Варшаве, он решился войти в синагогу. Это не был час молитвы – и в пустынном зале, заставленном длинными скамьями с прилаженными к ним столиками с откидными крышками, не было почти никого. В синагоге царил полумрак – дневной свет едва проникал через небольшие окна-витражи, расположенные под самым потолком. На задней скамье в углу сидел согбенный старик с длинной окладистой белой бородой. Он был облачён в «китл», поверх которого был, как мантия, накинут желтовато-белый с чёрными полосами «талес» из тонкой шерсти, на голове была круглая, напоминавшая колесо, меховая шапка – «штраймл» из-под которой выбивались длинные седые «пейсы». Старик был погружён в чтение какой-то толстой священной книги, и, казалось, не замечал происходящее вокруг. Но едва отец взглянул на него, тот оторвался от книги, и произнёс на идиш: «Ком цу мир, ингеле!» («Подойди ко мне, мальчик») «Вос из дайн намен?» («Как тебя зовут?») «Сами» - ответил отец, и тут же поправился: «Шмуэль» «Правильно», - обрадовался старик – «А знаешь ли ты, что это имя величайшего из еврейских пророков?» Отец плохо знал идиш. Старик это понял и перешёл на польский. «Ты уже молился сегодня? Знаю, знаю – твои родители не верят в Бога. Скажу тебе честно, в ТОГО бога, в которого они не верят, я тоже не верю». Отец удивлённо взглянул на старика. «Да-да, люди придумывают себе много богов, чтобы потом их отвергать, когда мода на них проходит или они начинают мешать людям делать то, что им хочется… Но где же истинный Бог, спросишь ты? Знай – Он там, куда ты Ему позволишь войти…»
Отец долго думал над словами, сказанными раввином – но только теперь до него дошёл их смысл. Именно тогда, когда ты теряешь всё – семью, родину, любовь, надежды и желание жить, когда душа твоя пуста, и нет предела физическим и моральным мукам – лишь тогда ты готов впустить в себя Бога… Ибо именно в этом и заключается причина и смысл наших земных страданий…
http://stihi.ru/2019/08/28/666