***
Ещё до слова, до поступка
я чувствую родство с людьми,
когда снимается скорлупка
с души — и вот она, возьми.
И точно так же, до знакомства,
походка, облик или взгляд
мне чью-то тайну вероломства
иль чужеродства оголят.
Вот так тебя, ещё не зная,
и до того, как обняла,
как будто вспомнила из сна я
и с первой строчки поняла.
***
Спасибо за эти живые посланья,
за свет неулыбчивых глаз.
Я знаю теперь, где сидишь на диване,
где кофе пьёшь, - жизнь удалась!
Как едешь в автобусе, как возле двери
её открываешь ключом.
И все предстоящие беды, потери
теперь мне уже нипочём.
Без этих посланий я тут же зачахну
иль жизнь не туда зарулю.
Чем больше тебя узнаю в мелочах я,
тем больше — крупнее — люблю.
***
От тебя прохладой веет,
лёгким ветерком.
Не найти слова новее -
оглянись кругом, -
солнце так же греет кожу,
тает корка льда...
Я скажу тебе всё то же,
что и все года.
Что банальнее на свете
слова с буквы "эл"?
В нём всё то, что шепчет ветер,
соловей напел.
Пусть банальны эти слоги,
я по ним учусь
не бояться тавтологий,
повторений чувств.
Точка станет многоточьем,
звёздами вдали...
Капля нежности подточит
камень нелюбви.
***
Пришелец из далёких снов,
как сказка или песнь.
Ты мой зазноб или озноб,
высокая болезнь.
Сияешь мне в ночи любой -
как камень в сто карат.
Скоропостижная любовь,
летальный аппарат.
Ну что с того, что всё не так?
Зачем я так? Бог весть…
Но я сияю как пятак
от счастья, что ты есть.
***
О день рожденья, день рожденья,
ты столько поводов даришь
для встреч, подарков, угощенья,
слов, что лишь в праздник говоришь...
Твой день рожденья — словно сводня,
хотим мы или не хотим.
Ты не отвертишься сегодня,
мой поцелуй неотвратим.
Я на открытке стих малюю,
чтоб ты прочёл и обомлел...
Сказать, как горячо люблю я,
сегодня мне сам бог велел.
***
Как сладок мне твой нектарин
и розочка на торте,
и что бы ты ни подарил -
храню я будто орден.
И шоколад, что надо пить,
и сливочные розы...
Мне есть теперь чем подсластить
мои ночные слёзы.
На чёрный день их сберегу -
как станет вовсе плоше.
А после уложу в строку,
в прокрустовое ложе.
***
Оловянный солдатик и Маленький Принц,
из какой ты явился мне сказки?
Моя нежность к тебе не имеет границ,
только близится сказка к развязке.
Принц летит на планету, солдатик в огонь,
я не Роза и не Балерина.
Я пришла за тобою из сказки другой -
из Гомера, Пер Гюнта и Грина.
Только сказки нельзя поменять и смешать,
словно это коктейль или виски…
Я не буду тебе своей жизнью мешать
и тихонько уйду по-английски.
***
Голос твой всё чует и врачует
капелькой отмеренной тепла,
в моих снах непрошенно ночует,
чтобы жизнь уверенней текла,
чтоб не так заброшенно в ней было,
чтоб улыбки розами цвели,
чтобы я и Там его любила,
слыша далеко из-под земли.
***
Жизнь — на дне. И жизни — на дне.
Только одно лишь осталось мне:
как бы судьба ни брала за горло -
гордо звучать. Улыбаться гордо.
Бывший любовник — гляжу поверх -
«Гордая стала… Гордыня — грех».
Пишет подруга: «Забыла — ворд есть?
Что за причина — болезнь иль гордость?»
Чтоб не подали, как нищей — горсть,
я лучше стану как в горле — кость.
Гордость — не горесть. Нищая сила.
Это как совесть. Это красиво.
***
Ты любишь ли эту погоду,
когда моросит, моросит…
В.Соколов
Люблю я такую немилость
небес, оставляющих след…
В дождливую пасмурь и сырость
так сладко закутаться в плед
и чувствовать без опасенья,
как будто из тайных бойниц,
поэзию улиц осенних,
зелёных от холода лиц…
Иль даже навстречу природе
брести, одурев от даров
продутых насквозь подворотен,
промозглых и серых дворов…
Не любит никто дождепада,
хотят загорать неглиже.
А я, достоевщины чадо,
дитя подземелья в душе.
Меня не поймут солнцеманы,
а я так люблю эти дни…
Ведь сумерки, сны и туманы
поэзии чем-то сродни, -
фантазиям, грёзам, подушкам,
промокшим ночами от слёз...
Развешивать сны на просушку
училась почти я всерьёз.
Печаль моя с неба струилась,
фонарь через сито светил.
И я тебе просто приснилась,
и ты только в сны приходил…
***
Я смешала сказки, так волшебней -
мы из разных сказок и миров,
и к тебе явилась из соседней -
с пригоршней сюрпризов и даров.
Я теперь нигде и ниоткуда,
но ты не пугайся, если вдруг
приключится маленькое чудо
и тебе поможет тайный друг.
Я приду Оттуда на минутку -
капюшон надвинуть, чай согреть.
Не сочти за розыгрыш и шутку -
это всего-навсего несмерть.
Я теперь пройду в ушко иголки,
брови удивлённо не суровь.
Собери любви моей осколки,
пролитый бульон ещё не кровь.
Ничего не кончится бесследно.
Всё приходит, если очень ждём.
Буду я любить тебя бессмертно,
будешь мной посмертно награждён.
***
О бедная покинутая роза,
за ширмочкой от летних сквозняков!
Не знала ты, что пострашней мороза
прощание на сквозняке веков.
Припомнишь ты заботливого принца,
который захотел себя убить,
и все свои уловки и капризы,
а нужно было просто полюбить.
Он поливал тебя с утра из лейки
и укрывал стеклянным колпаком.
А сам нашёл спасение у змейки -
известен этот выход испокон…
Кто любит — так беспомощны и слабы,
они глядят сквозь розы как очки...
Планетой завладеют баобабы
и разорвут им сердце на клочки.
Ах, роза у разбитого корытца...
Одна любовь могла бы удержать...
Не нужно слушать, что нам скажут принцы,
а просто ароматом их дышать.
***
Ты мой свет в конце недели,
в веренице долгих дней.
Ты мой свет в конце туннеля,
не погасни, не тускней.
Жизнь промчится, словно поезд,
путь конечный недалёк,
но далёкий, словно полюс,
подмигнёт мне огонёк,
посигналит из апреля -
пусть снега за пластом пласт,
но зато в конце тоннеля -
свет твоих зелёных глаз.
***
Наступает косматая осень...
Проступает сквозь сумерки лет
Безымянная улица восемь,
где живёт безымянный поэт.
Я пишу обо всём без кавычек,
всему свету себя разнеся.
Ты в числе моих вредных привычек,
от которых отвыкнуть нельзя.
Мир наполнен словами моими,
я понятна любому ежу.
Но храню твоё тайное имя
и под пыткой его не скажу.
***
Кто мне выпадет — туз иль валет?
Дом казённый иль прочая гадость?
Выпал дождь и простёртая вслед
семицветная радуги радость.
Что мне выпадет — слёзы из век
и разлука пиковою дамой?
Выпал ты как на голову снег
так внезапно, светло и нежданно.
Я жила предсказаньям назло,
не боясь никакого расклада.
В картах мне никогда не везло -
но вот звёзды ложились как надо.
***
Ты столько раз мне говорил «спасибо»,
что я из них могла бы шубу сшить
и в ней бы даже выглядеть красиво
(а может быть, напротив, рассмешить).
Я б эту шубу тёплую носила
и грелась бы в ночные холода…
Чтобы услышать новое «спасибо»,
не жаль мне вдохновенного труда.
И, вопреки расхожей поговорке,
я положу его себе в карман.
Твоё «спасибо» слаще хлебной корки,
когда смертельный голод по словам.
***
Вновь перебираю фотоснимки -
ты их сохрани и утаи.
Будут невидимки, анонимки -
золотисто-карие твои.
Я хочу, чтобы никто не ведал,
как тепло из глаз в мои течёт.
Все реснички на закрытых веках
знаю я теперь наперечёт.
Нет, не голливудская улыбка,
не точёный профиль напоказ -
то, что мимолётно, тонко, зыбко,
прямо в душу тянется из глаз.
Пусть софиты с вспышками потухнут
и аплодисментов стихнет гром.
Будь таким, каким ты был на кухне,
рядом с дуршлагами и ведром.
Будут роли на подмостках рая,
будут крики браво и ура,
только голубь всех переиграет,
ибо жизнь сильнее, чем игра.
***
В твоих глазах искала я тепло,
которое становится стихами.
Они невинны и, как у Лакло,
не обернутся никогда грехами.
Когда я их, похожих на снежок,
с балкона на тебя опять обрушу,
ты просто знай, что это лишь движок,
что заставляет встряхиваться душу.
Люблю, тебя в любви опередив,
лелеять эту сладкую заразу
и ждать, как голос внутренний в груди
прошепчет мне единственную фразу.
Отдушина иль чёрная дыра,
иль трещина, куда всё утекает…
Но вот строка, жемчужина, ура!
И снова Бог во всём мне потакает.
***
Звонишь почти что каждый день -
какие мне подарки даришь!
Товарищ в счастье и в беде,
чем душу снова отоваришь?
Как день прошёл? Как жизнь прошла?
Всё-всё неси мне, как на блюде!
Прости, что близко подошла,
но мы почти родные люди.
Мне разговор наш — как озон,
я позвоню, ты только свистни!
Сон - в явь, явь - переходит в сон...
круговорот мечты и жизни.
***
Чай-кофе в подарок, блокнотный листок,
стихов моих малая долька...
А ты догадался, зачем был свисток?
Для хохмы? Защиты? Не только.
Да классик меня подтолкнул его дать,
пусть думают все, что для смеха...
«Ты свистни, тебя не заставлю я ждать».
Ты свистни, тебя не заставлю я ждать!
И тут же откликнусь, как эхо.
***
Кажется, дождь подступает к глазам,
лёд заморозил мне губы…
Слишком уж громки у слов голоса,
самые нежные — грубы.
Вот мы и снова с тобой визави.
Я не придумаю тостик...
Звери не ведают слов о любви,
их заменяет им хвостик.
Так вот и блюда тебе на столе
всё-то покажут под лупой.
Эта селёдка в узоре колец
тайну скрывает под шубой.
Соусом из чабреца окропи
сочное это жаркое,
но осторожно его пригуби -
жаркое, знаешь, такое...
Блюдо с названием «Дамский каприз»,
под имбирём и корицей,
торт с фейерверком — последний сюрприз -
чиркнешь — и загорится!
Всё показала тебе я, кажись,
в этом последнем аккорде...
Ну и в придачу ещё моя жизнь,
вишенкою на торте.
***
Может быть, когда-нибудь взгрустнёшь,
глядя на дождливое окошко,
и, увидев вдруг, не оттолкнёшь,
коли о колени трётся кошка.
Буду жить во всём, на что твой взгляд
теплоту случайную уронит -
в птахах, что щебечут и гулят,
в шелесте травы, в шумящей кроне.
Главное - учиться понимать,
доходить до самой тайной сути...
Радугою буду обнимать,
чокаться с тобой огнём в сосуде.
***
Оловянный солдатик, аскетик,
неулыбчивый мальчик, дичок...
Как увижу тебя на дискете -
так сердечный стучит каблучок.
Что стучу в твою душу мальчишью,
что ищу в ней - не знаю сама.
Обвожу тебя бережно мышью,
сохраняю в свои закрома.
Почему так пути наши розны,
так судьба далеко развела.
Почему ты родился так поздно
и не я тебя жаль родила.
Где б ты не был и с кем бы ты не пил -
ты со мною как лучик во мгле.
Да хранит тебя ангел на небе
и забота моя на земле.
***
Сколько там осталось века-то,
но всё так же брызжет новью…
От любви спастись мне некуда.
Я обложена любовью.
На портретах обнимашечки
с мамой, папой и любимым.
А на вешалках — рубашечки,
зацелованы по спинам.
Сколько было в этом истины
и бессмысленного пыла...
И кого - самоубийственно,
и кого — нельзя, любила...
Все любовью мы повязаны,
с мала до велика, Боже.
Я люблю — и этим сказано
всё, и даже может больше.
***
Куда уместней было б умереть,
чем от твоих объятий обмереть,
когда осталось жизни уж на треть,
когда по волосам уже не плачут.
Но снова о весне кричат грачи,
и сердцу не прикажешь: замолчи,
хоть нежность обречённая горчит,
и что с того, что я грешна иначе.
Да, я странна, но это мне идёт.
А кто не странен? Только идиот.
Нормальных нет, - сказал Чеширский кот,
и это было, в сущности, нормально.
Да, я стара, но ведь любовь старей,
старее всех церквей и алтарей...
Твоё лицо при свете фонарей...
И счастье было, кажется, в кармане.
Хотя я до сих пор не поняла,
что это было — глаз ли пелена,
или душа и впрямь опалена
божественным огнём из преисподней.
Что это было - прихоть и каприз,
или небес таинственный сюрприз,
и я кружусь с тобой под вальс-каприс,
и всё уже исполнится сегодня.
***
Растранжирено золото осени,
недалёко и до сумы...
Пробирается прорубью, проседью
мой серебряный век зимы.
Что ж, весна давно не по возрасту,
да и лета калашный ряд,
и хотя мне ещё не скоро сто,
уж в цветастый не влезть наряд.
Мои вёсны меня забросили,
лето щедрое вдалеке.
Только с родственной сердцу осенью
на одном шепчу языке.
Но зима с белизной больничною,
в сердце льдинкою уколов,
заглянула в такое личное,
понимая меня без слов.
Ах, зима, Несмеяна строгая,
где ж твой принц, поцелуя сласть?
Прожила ты жизнь недотрогою,
пробуждения не дождалась.
Уколоться бы так же шприцем мне,
будет пухом её кровать…
Спать и видеть прихода принцева...
Ведь его мне не миновать.
***
Я с тобой хотела б век
слушать шум дождя,
из окна смотреть на снег,
целовать шутя.
Класть конфету в твой карман
и махать вослед,
различая сквозь туман
милый силуэт.
Улыбаться в сладком сне,
на звонок спешить...
Вот и всё, что нужно мне,
чтоб счастливой жить.
Словно скульптор, отсеку
лишние куски –
ненасытную тоску,
белые виски,
отсекаю боль и гнев,
пепел и золу...
Только белый снег в окне,
беглый поцелуй.
Быть невинной как дитя,
разливая чай.
И любить тебя шутя,
словно невзначай.
***
Я твои собираю улыбки,
словно слитки, осколки планид,
золотые мои это рыбки,
что аквариум сердца хранит.
Пусть мешочки порой под глазами,
кое-где седина на висках,
но улыбка взметнётся как знамя,
как родник долгожданный в песках.
И в ответ улыбнётся несмело
в щель небесную хмурый Игрок...
Всё могла, ничего не сумела,
лишь тебя сохранить между строк.
Чтобы ты в этих строчках купался,
не уплыл, словно рыбка в моря...
Я хочу, чтобы ты улыбался
той улыбкой, что только моя.
***
Мне ведомы твои тропинки
и мысли тайные в тиши,
все закоулки и ложбинки,
и ямочки твоей души.
Я вижу их, тебя не видя,
с тобой не прерывая нить,
и никакой слепой обиде
добытого не победить.
Любовь моя, цветок под снегом,
что ярче раны ножевой,
ты оживёшь в пространстве неком,
ты там сумеешь быть живой.
Печаль очей, души пожива,
бесчисленное Ничего...
И для меня навеки живо –
что для тебя ещё мертво.
Как ни пытался бы умерить
то, что клокочет на огне –
я буду и гореть, и верить
всему несказанному мне.
***
Мне не фиолетово,
не до фонаря…
Знаю, что не следовало.
Верю, что не зря.
Вижу словно в рамочке
всё, что утекло...
Нет, мне не до лампочки.
На душе тепло.
Мне не фиолетово,
мне не хоть бы хны.
Видимо, поэтому
ты приходишь в сны…
И порхают бабочки
в сердце до зари…
И летят на лампочки
и на фонари.
Обжигаясь, падают
под ноги толпе,
но хоть миг, а радуют
песней о тебе.
***
Как будто крутится пластинка
о чьей-то юности былой...
А у меня в глазах картинка,
как ты танцуешь вальс с метлой.
Придёт зима. Придётся туго.
Мороз и ночь длиннее дня.
Снежинки поцелуют в губы.
Пусть это будет от меня.
Прохожие как новосёлы
ступают трепетно на лёд,
а ты идёшь себе, весёлый,
под песенку «А снег идёт».
***
Спасибо, спасибо, спасибо
за высшую правду минуты,
за песню, вселившую силы
на месте тоски или смуты.
И мир в ореоле песен
предстал мне во всей красе.
И месяц улыбкою весел,
а прежде серпом висел.
Спасибо за эти кадры,
за танцы небесных птиц,
за строки как будто мантры,
и свет твой из-под ресниц,
за этот чеканный профиль,
рисунок бровей и губ,
что прячу в составе крови,
поверив, что Бог не скуп.
Пустое, а мне — святое,
и лёд мне как будто мёд.
И место твоё пустое
никто никогда не займёт.
***
Прости, твою нарушила я тишь,
твой бедный мир безлюдный, нелюдимый,
где ты как жемчуг в раковине спишь,
безрадостный, безлюбый, но любимый.
Реснички знаю все наперечёт
на сделанном когда-то фотоснимке,
где ты тогда зажмурился — не в счёт,
но как мне эти дороги заминки.
Сражалась я с избыточной мечтой,
но силы были всё-таки неравны.
Как ни сильны слова любви ночной,
не быть уже Ассолью Ярославне.
Но всё, что на душе я утаю -
вдруг выдаст неба слабое свеченье...
На остановке нашей постою,
как в точке двух путей пересеченья.
Не родственник, не спутник и не брат,
в своей твою не чувствовала руку,
но я люблю тебя сильней стократ,
как если бы мы были кем другу другу.
Хвала судьбе, что не попутал бес
и жизни не поджаривал на гриле,
но венский вальс насвистывал нам лес
и на мосту мы над землёй парили…
Скажу я по секрету, что финал
переписала Андерсена сказки.
Солдатик оловянный не узнал
трагической убийственной развязки.
И, выхватив героя из огня,
я спрятала в укромное местечко...
Осталось невредимым для меня
нетронутое твёрдое сердечко.
Когда-нибудь я всё это пойму -
мучительное счастье одиночек.
Не сделает погоды никому
запрятанная нежность между строчек.
Твои границы я не перейду,
не потревожу словом или взглядом,
но всё-таки имей меня в виду,
ты далеко, но я всё время рядом.
Мы связаны незримой бичевой...
Я алхимичка всё-таки большая:
любовь творю из полу-ничего
и сказку из тоски сооружаю.
А ты живи и в печке не гори,
солдатик стойкий, хоть и оловянный,
из Андерсена и Экзюпери,
на улице - пока что — Безымянной.
***
Безымянной улица звалась.
Не хватило для неё названья.
Средь домов тропинкою вилась,
спотыкалась, прячась в котловане.
Сколько из углов чужих голов
в мир с утра выплёскивала снова
улица Невысказанных Слов
или Неуслышанного Зова...
Где-то там обрёл и свой ночлег,
наблюдая, как закат пылает,
незнакомый миру человек,
что однажды улицу прославит.
Словно в предвкушении сего
улица дневала-ночевала
и ждала лишь имени его,
а чужих имён не признавала.
Безымянность… стёртые черты...
словно отрицательные числа...
Жизнь учила ради красоты
не искать практического смысла.
Улица неназванных имён
и неоправдавших ожиданий,
словно многоточие, намёк,
место неназначенных свиданий.
Тонет в человеческой реке
улица, поблёскивая млечно,
безымянным пальцем на руке,
что без обручального колечка.
***
Я долго так тебя хранила в тайне,
как в тайнике, в запрятанной шкатулке...
Моё полуреальное созданье,
ютившееся в сердца закоулке.
Не требовало света и питанья
оно, и обходилось без прогулки.
Мои стихи служили колыбельной,
баюкая, чтоб спало крепко-крепко
то, что хранило крестиком нательным,
но радовало исподволь и редко.
Боли во мне недугом несмертельным,
расти во мне невытянутой репкой.
Живи во мне, от жизни отдыхая,
как в коконе, взлелеян и обласкан,
дыши во сне младенческим дыханьем,
нас не найдёт опасность и огласка.
Цвети во мне любовью и стихами,
как на болоте замершая ряска.
Хранимым будь мелодией метельной,
моим смятеньем, облаком из рая,
наивною мечтою самодельной,
реликвией в заброшенном сарае,
судьбой нерасторжимой и отдельной,
усни во мне, вовек не умирая.
***
Ты звезда моя, что далека,
что одна из ста.
Ни тепла с неё, ни молока,
только красота.
Да мне и не надо своего,
только подмигни.
Потому что ближе нам всего
дальние огни.
Свет от звёзд идёт так много лет.
Я не доживу.
Только отголосок, только след
от его «je vous ...»
Остальное – через тыщи вёрст,
через дебри сна…
В тёмном небе хороводы звёзд.
А нужна одна…
***
Я не пригублю этих губ и век,
я лишь прикоснусь душой...
У каждого должен быть свой человек.
Пусть даже он чужой.
Это как хор цикад в темноте,
это как ветер в листве…
Люди единственные — не те,
что нам видны в большинстве.
Их ты из жизни своей удали,
иди по своей тропе.
Но главное, чтобы кто-то вдали
помнил бы о тебе.
Пусть он где-то на том берегу,
но это не важно для чувств.
Я перед душою своей в долгу
и жизнью лишь расплачусь.
***
А вьюги всё свищут
и рыдают на все голоса...
Любимых не ищут,
их в награду дают небеса.
Из плачей осенних
мы улыбок весенних нашьём.
Какое везенье,
что с тобой повстречались живьём.
Какое блаженство –
смотрите, всему вопреки –
на кончике жеста
протянутой к другу руки.
Раскрыты калитки
и вырван из губ наших кляп.
Наденьте улыбки
взамен капюшонов и шляп.
И вместо оскала
пускай они будут всегда...
Тебя не искала –
ты с неба упал как звезда.
***
Дворник с лицом небожителя…
Падает медленный снег.
Эта любовь на любителя.
Эти стихи не для всех.
Манной небес зацелованный,
кто он, каких он кровей?
Может быть, принц заколдованный,
может быть, сказочный Кей.
Листья с лопатою шепчутся,
и во дворе – никого...
Может быть, я та волшебница,
что расколдует его.
***
Я сначала тебя придумала,
а потом уже повстречала.
Словно фея в лицо мне дунула –
и судьба началась сначала.
Мне казалось, что здесь не с теми я,
несозвучия опасалась.
Просто знала, что есть ты где-нибудь.
Этим, собственно, и спасалась.
Где в весну душа моя ту была,
еле-еле вмещаясь в теле?
Я не просто тебя придумала,
ты уже был на самом деле.
И когда случайную книжку я
на случайной открыв странице –
вдруг увидела словно вспышку я –
свет, струящийся сквозь ресницы.
Эти строчки когда-то снились мне,
и лицо это на обложке...
Ты явился мне божьей милостью,
а она не знает оплошки.
Из какой прилетел планеты ты,
из какой приземлился сказки?
Уж теперь-то и только мне-то ты
можешь всё открыть без опаски.
***
Не с бала — с ярмарки уж еду,
успею ли до полночи?
И превращается карета
в карету скорой помощи.
А я ведь не дотанцевала,
как дверь забили досками,
и принца не доцеловала,
не нагляделась досыта.
Часы до полночи вдруг встали,
негаданно-непрошенно...
Купите туфельки хрусталик,
она ещё не ношена.
***
Мы с тобой две разные планеты,
но с одной орбиты.
И ко мне являешься во сне ты
залечить обиды.
Просыпаюсь — всё уже забыто,
а года бегут всё...
Две планеты, хоть с одной орбиты –
не пересекутся.
В этом нету никакого толка,
только много боли.
Свет от звёзд доходит очень долго,
а от душ – тем боле.
И летят по кругу бестолково
лишние планеты...
Но тебя, далёкого такого,
ближе нету.
***
Над городом плывёт туман –
то сны мои клубятся дымом,
нас обнимающий обман –
то место, где с тобой на ты мы.
Где мы с тобой – уже не мы,
а из чего мечта и нега,
свет, проникающий из тьмы,
и уходящий прямо в небо.
Туман… Тамань.. Тирамису…
О сладость сливочная тайны,
любовь на голубом глазу,
побыть в тебе хоть каплю дай нам.
Не рушь со сном святую связь,
с золотокрылым часом суток…
Как больно падать с неба в грязь,
лицом в рутину, в явь, в рассудок.
***
Тайна милого лица –
слаще леденца.
И всегда передо мной
свет его земной.
Эта складочка на лбу
и точёный нос,
и резной рисунок губ,
и атлас волос.
Я с него не воду пью,
а нектар и мёд.
Видит Бог, как я люблю,
только не поймёт.
Прикасаюсь словно тать,
вижу как в дыму...
А тебе об этом знать
вовсе ни к чему.
***
Ты так хорош — до неправдоподобия,
как будто фотошоп или коллаж.
Я знаю, каждый вечер наш — утопия,
и то, что я испытываю – блажь.
О будущем ни капельки не думаю
и губ твоих вина не пригублю.
С небес я не сорву тебя, звезду мою,
а просто так – любуюсь и люблю.
Ты будешь моей жизни украшением –
мелькает твоих лиц калейдоскоп
с таким необщим всюду выражением,
что Бог простит мне этот мой заскок.
***
Я из дождя вернусь к тебе, из снега,
синицею трёхцветной обернусь.
И сладкого чего-нибудь там с неба
я захвачу, когда тебе приснюсь.
Приёмами нездешними владея,
приму я облик чей-нибудь земной,
и ты с другой, от радости балдея,
не будешь знать, что это ты со мной.
Но это буду я, не сомневайся,
и это будем наконец-то мы,
и будем мы кружиться в белом вальсе
под медленную музыку зимы.
Не важно, на каком всё это свете,
но будут в рай пропущены грехи,
и я за это буду не в ответе,
а только сердце, небо и стихи.
***
Я тебя не приукрашиваю –
ты такой, какой хочу.
Я любовь свою донашиваю,
где порвётся – застрочу.
Я нисколько не прилизываю,
вижу – некуда честней.
Ты такой, каким элизиум
мне прислал тебя во сне.
Я ни капли не обманываю –
вижу, в чём хорош и плох.
Ты такой, каким заманивает,
одурманивает Бог.
Не смотрю я через розовые,
но тебя я вижу в них,
как усыпанного розами,
что летят из рук моих.
***
Был сон про тебя, безутешный, опасный,
он снился мне много ночей напролёт.
Ты был многоликий – знакомый и разный,
в глазах было пламя, а в голосе лёд.
И жизнь становилась какой-то нездешной,
а я в здравом смысле искала резон:
то был просто сон — безопасный, утешный,
меня ни к чему не обязывал он.
Но всё-таки часто сомнения грызли –
падение это иль вольный полёт?
Опасные сны, безутешные мысли,
и утром проснуться – как рыба об лёд.
И всё-таки где-то на стыке печали,
молчанья и шёпота, яви и сна,
меня твои руки и плечи встречали,
и я пред собою была там честна.
На стыке мечты и прозрения утра,
есть узкая щёлочка, малая брешь,
её растянуть удавалось как будто –
и мир раздвигался, закрытый допрежь.
Во сне нет ни капли обмана и фальши,
там важен лишь лепет и трепет ресниц.
Ты снился – не важно, что было там дальше, –
свобода полёта, миры без границ.
***
Я говорю, и слов не удержать,
как будто на качающейся палубе.
Мне хочется бежать и обожать,
любить тебя с восторгами, с цимбалами.
О том, что в жизни новая глава,
и с каждым утром я влюбляюсь заново...
Но в трубку телефонную слова,
как будто в будку или в клетку загнаны.
Мне хочется их выпустить как птиц,
летящих высоко, неокольцованно,
туда, где стойкий оловянный принц,
лицо его, что мной недоцеловано.
***
Талант влюбляться в тех, кому мы не нужны.
Особый дар – стелить под ноги сердце.
Но как бы ни были отважны и нежны,
в душе его не отворится дверца.
Он встал не с той строки, с орбиты он другой,
затерян между слов, среди миров вселенной.
Я до него никак не дотянусь рукой,
а только лишь строкой своей самозабвенной.
Но с каждым днём несёт ко мне его волна,
всё то, что выше слов, и разума, и тела.
Ему я не равна, в себе я не вольна,
но будет в небесах всё так, как я хотела.
***
Чуть подлиннЕе... Чуть пОдлиннее
стать мою жизнь я молю.
Смерть отирается подле неё,
хочет накинуть петлю.
Чуть понежнее, побережней
ты обращайся со мной...
Я перешла уже, веришь ли,
этот экватор земной.
Спросит там Бог: – Что же, милая,
делала ты на земле?
Чуть не забыла: любила я.
Душу держала в тепле.
Кажется, только намедни ей
жизнь отдала на убой.
Чуть подлиннЕе… Помедленней…
Не надышаться тобой.
***
Я обижена, что не вижена –
ты меня не впускаешь в сны.
Словно в ранге своём понижена,
в осень выслана из весны.
Хоть не Тень я, конечно, Шварцева
и не дьявол, чтоб душу красть,
но обидно, что я не странствую
в снах твоих, не гуляю всласть.
Я капелью стучалась в сны твои,
шелестением птичьих крыл,
и сонетами, и касыдами,
а ты снова мне не открыл.
Я хочу, чтоб тянулась ниточка
от моих к твоему бы сну.
Я ходить буду там на цыпочках,
никого нигде не вспугну.
Только сердце тихонько билось бы,
только тикали бы часы...
Это были бы высшей милостью
нам ниспосланные часы.
***
Ты не груб, ты не мог быть груб
с этим нежным изгибом губ.
Твои руки тонки, узки,
и глаза твои так близки,
и так шёлкова прядь волос…
Всё исполнилось, всё сбылось.
Ты такой, как задумал Бог.
Мне не важно, хорош иль плох,
наяву или я лишь сплю,
ты такой, каким я люблю.
Собрала я из лучших снов
всё, что ты говорил без слов,
всё, что мне хотел подарить,
всё, что мог со мной сотворить.
До свиданья, прощай, привет,
между нами небесный свет,
раздвигая рукой века,
я с тобою издалека.
***
Любовь в нас спрятана как клад,
мы ничего о ней не знаем.
Недостижимый тот уклад
Олимпом кажется, Синаем.
Тебя нашла наощупь я
рукой, запущенною в сумку,
где сборников галиматья
взывала к трезвому рассудку.
Там музы местной был разлив,
и, с огоньком в глазах недобрым,
хотела, свет на них пролив,
кому-то садануть по рёбрам.
Но первым вытянула твой,
не зная, что тяну свой жребий,
и прочих дарований вой
потом мне не был уж потребен.
Так чисто голос зазвучал
под нарисованной обложкой,
почудился родной причал,
я те стихи черпала ложкой,
страницы нервно теребя,
как будто свежий ветер дунул,
и увидала вдруг тебя
таким, как Бог тебя задумал.
Тебя я вынула из книг
и спрятала в большом секрете.
А ты почувствовал в тот миг,
что не один уже на свете?