ОДА ВИНДСEРФИНГУ
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
И глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
И. Бродский
Ссылаясь на великих созерцателей и прорицателей - в пределах далеко не полной осведомленности; являясь пахарем воды (на самом деле отваливая швертом борозду за бороздой и пожиная, что посеял), рискну вписаться в дополнение этой картины изнутри, в полной мере осознавая безнадёжность своего положения. Дождусь сильного ветра, набью парус и сольюсь со стихией - пока хватит сил и сноровки, воспринимая первозданность звуков и красок, пронизываемый субстанцией, называемой белый свет. Сколько всего увижу, услышу и почувствую в этом иллюзионе, а вот поделиться - смогу ли?
Полно ещё понта у этой воды,
Но блажь серфингистов в миру - как предтеча.
Крестителя, что ли, уловки видны -
Сподобить желающих волнам перечить?
Что знает о горнем холодный расчёт?
Сверкает от солнца в его лабиринтах!
На грани лавируя, как он сечёт,
Где не догоняют цезура и квинта.
На исходе тысячелетия, несмотря на всю трагичность века двадцатого, во искупление всех его провинностей, изменяя сферу обитания человека, модернизируя её и расширяя, мысль, со всеми её заморочками уже не природного, а, по Вернадскому, ноосферного свойства; наперекор всем заблуждениям и утратам, казалось бы, непоправимым отступлениям от воли Создателя; та ещё мысль, но уже увлёкшаяся тёплым течением и оттаивающая, создаёт предпосылки для возникновения предметов исключительно мирных, способствующих тесному сближению настоящего в нас с настоящим в окружающем нас мире. И вот удача - воплощённая, проверенная чувством на состоятельность, она радует душу появлением парусной доски, снаряда, способного переносить нас от чистого созерцания стихийного разгула в природе не к борьбе с ней, а к единению. Какой подарок Душе Мира! Какое пожертвование в скинию Её собрания со стороны технарей! Может, о чём-то подобном и мечтал Рильке, высказавшийся в стихотворении ''Созерцание'' (перенесённом Пастернаком из немецкой литературы в сознание читающих по-русски):
Сквозь рощу рвётся непогода,
Сквозь изгороди и дома.
И вновь без возраста природа,
И дни, и вещи обихода,
И даль пространств, как стих псалма.
Как мелки с жизнью наши споры,
Как крупно то, что против нас!
Когда б мы поддались напору
Стихии, ищущей простора,
Мы выросли бы во сто раз.
Оказаться вовлечённым в игру стихии - поддавшись простору, не значит потерять себя. Предмет общности усилий технократов и поэтов, появившийся на свет по воле выдумщиков из Южной Калифорнии, обогащая традицию, позволяет сегодня чуть ли не каждому приобщиться к ней, не чувствуя себя потерянным в жизненном океане. Парусное мореплавание - древнейшее искусство. Ни звуки, ни краски, ни слова, ни пластика, ни динамичность форм и их взаимопроникновение не могут воссоздать в тумане моря голубом клип, существующий лишь в исполнении автора. В любую секунду явленное ему и зрителю не тождественно и далеко не в пользу последнего. И сколько бы тебе ни говорили: "Класс! Здорово!" - ты всегда думаешь, что это всего лишь отголосок той, так и не испытанной восторгающимся радости обновлённого сознания, точнее, не обновлённого, а исправленного древним, как и сам мир, утратившим всякую утилитарность способом перехода от состояния, навязанного тебе извне, - к исконной атрибутике по-средством сверхсовременного.
И вот, ощерившись в броске,
Волна трезубцы выставляет
Навстречу парусной доске -
Воскресни, молодость вторая.
Знать не хочу, что счастья нет!
И, самый злой из оптимистов,
Прожить рассчитываю триста
Годов, спрессованных в момент,
Усильем через не могу.
Где только скорость и мираж
Лучей, пустившихся в кураж
Со всем, что есть на берегу.
Возвращаясь к свету и звуку, в момент, когда пропадают усилия и наступает возвышенное равновесие между силами природы и твоими собственными (даже в часы, казалось бы, жуткой непогоды), да ещё без комплекса атлета-победителя, потому что всё-таки не борешься, а вчувствываешься (и по дрожанию всех жил17, но не от страха, а трепета по грядущему, может быть, пониманию, может, состоянию, и не только души, а и мира предметного, поддер-живающего её порывы), осознаёшь (невзирая на категоричность Бродского), что всё-таки Скорость Мира входит в соответствие со скоростью внутреннего прогресса!
Интересно, даёт ли реактивный двигатель подобные ощущения пилоту? А вот что испытывает брат-дельтапланерист, всё же берусь предположить.
Идя под парусом, я встретил дельтаплан
И был замечен сверху аки птицей.
Мы сблизились, надеюсь, проблистав
Хоть бликом в утешение провидцу.
Откуда знал он, что дано летать?
Что будем плыть, не нарушая плена
Голубизны - глазам его под стать,
По радужке влюблённой в нас Вселенной?
Испробовав податливость крыла,
Истому тела не считая пленом,
Порадуйся душа, что провела
Ты столько лет уже под этим креном!
В замызганных твоих календарях
Почаще бы такие воскресенья,
Чтоб праздничное с будничным в паях
Не редким подтверждалось исключеньем.
Утешитель всех небезразличных к жизни, автор "Философии общего дела", Николай Фёдоров пророчествовал, что крылья души сделаются телесными крыльями. Пусть наши являются такими лишь в первом приближении, как бы далеко ни была цель, жизнь свою мы не обескрылим. Парус в виндсёрфинге называют "крылом" не только потому, что человеку свойственно приукрашивать и легче жить в мире иллюзорном, чем в настоящем. Одни иллюзии отталкиваются от других, но душа - не плод воображения, она реальна и требует настоящего. Интуитивно нащупывая пути к нему, сильный стремится к самосовершенствованию. Просвещению, чурающемуся вторичности мировосприятия, о котором горевал Н. Гоголь, говоря что: "Просветить не значит научить, или наставить, или образовать, или даже осветить; но всего насквозь высветлить человека во всех его силах, а не в одном уме, пронести всю природу его сквозь какой-то очистительный огонь".
Почему классик не нашёл названия этому огню? Что извест-но было ему и чего недоставало, чтобы избежать этой неопределённости в главном? Расхожие у поэтов способы очистительного горения в творчестве, вере, любви, страдании, стыде за себя и других, видно, показались ему недостаточно исчерпывающими определение искомого чистилища. Пытаясь гармонизировать этот мир, отталкиваясь от достижений предшественников, наблюдая его уже в запечатлённом состоянии, мы, улучив лишнюю минуту, вновь и вновь порываемся в мир безрамности. Всё с большим и большим суеверием, как вечный школяр в молитве перед учением, просим дать нам понятливости.
Не одаривай ясностью, пониманием полным!
Изводи неразгаданностью и новизной.
Когда Айвазовский останавливал волны,
Море дыбилось новой, неизвестной волной.
Отчего бы не взять эти нервные краски,
Подойти и озвучить? И всё без опаски.
Бакалавром ночных, чудодейственных химий
Похваляться: я таптывал эту стихию.
О, завидное свойство! Блаженное право
Заключать этот мир без боязни в оправу,
И уже от вторичных, третичных побудок
Возвращаться к исконным его атрибутам.
Осязать и вдыхать! И молить о прощенье,
Чтоб хоть как-то смягчить,
отодвинуть отмщенье.
И как ритуал раскаянья - это стремительное скольжение почти в невесомости, поддерживаемое естественными силами и Провидением. И когда подкатывает к горлу: "Господи, как ты милостив", чувствуешь, что пространство действительно одухотворено. Храмы улавливают эту энергию и, концентрируя её в куполах, отдают прихожанам. Но пока гордыня твоя тверда и ты не веришь в идею архитектуры и стремишься к единоличному контакту с Высшим началом, пусть будет по-твоему. Подустанешь, обсушишься, присоединишься к одноклубникам с гитарой и захочется тебе хорошей песни. А это опять апелляция к Нему, и уже, как видишь, не в одиночку. И выдаст Он тебе индульгенцию, и разольётся благостное по крови, и согреет душу. Господи, оказывается, таящееся в нас знакомо каждому, и как бережно мы относимся к нему в этом хоре! И есть нам чем оправдаться перед Богом.
Кому-то захочется читать стихи - и станет тихо, как в храме, где и спасение от беспредела, и свет в высокие окна. Вхож ли в этот храм автор сомнительного опуса? Решать вам. Можно ли его обвинить в фарисействе и самозванстве, когда он ищет поддержки своему спортсменству у великих и даже прибегает к Святому Писанию? Безусловно. А чего ещё, скажите Вы, ожидать от человека, который взялся возвести в ранг очистительного огня всего лишь жжение в мышцах от натуги... воспарить? Но спортсменство, в котором он вроде левита, тоже ведь - часть культуры. К тому же есть и ещё один храм. Имя ему - белый свет. И все мы - его прихожане. И пуще всех грехов - не насытиться белым светом. И нет другого пути к просветлению ни у атеиста, ни у фарисея, ни у книжника. Ведь (вернёмся опять к Рильке):
Всё, что мы побеждаем, - малость,
Нас унижает наш успех.
Необычайность, небывалость
Зовёт борцов совсем не тех.
Так ангел Ветхого завета
Нашёл соперника под стать.
Как арфу, он сжимал атлета,
Которого любая жила
Струною ангелу служила,
Чтоб схваткой гимн на нём сыграть.
Кого тот ангел победил,
Тот правым, не гордясь собою,
Выходит из такого боя
В сознаньи и расцвете сил.
Не станет он искать побед.
Он ждёт, чтоб высшее начало
Его всё чаще побеждало,
Чтобы расти ему в ответ.
Ника Самофракийская, наверное, потому и безголова, что олицетворяет победу. Но ветер образумит любого. Побивающий рекорды скорости, в одиночку противостоящий девятибальному напору, побеждающий на дистанциях хитрых соперников знает об этом и умеет настолько слиться со стихией, что становится её частью. Чувствующим, мыслящим созданием природы, пытающимся разомкнуть оцепененье, сковывающее нас перед её всесильем.
Интимно чувствуя мир, самосозидаясь, стараясь в полной мере раскрыть то, что в задатках и мечте таится в каждом и при этом отказываясь от механистического подхода к миру, человек с парусом в руках всё же слаб в одиночку и надеется, что это нужно не только одному ему.
Когда поднимут чёрный шар,
Веля не отходить от пристани,
Зачем ты рвёшься на причал
Упрямицей самофракийскою?
Смотри - бледны все паруса
И спинчи убраны, и стаксели,
Приставшими твоя краса
В глазах напуганных растаскана.
О, как штормит! Как ветер рвёт
шёлк твоего уединенья...
Но кто-то вскидывает грот,
Чтоб разомкнуть оцепененье.
Удастся ли?! Но даже если и нет, пусть всё будет, как в Песни Песней Соломона. А когда дойдёт до... "Он ввёл меня в дом пира, и знамя его надо мною - любовь", каждый подумает о своём.
1997