Прогреми, прогреми,
сказал голос
мне его,
этот лес – транс гипноз.
Холод.
Я пришел,
я пришел,
о...
Мне на голову, хлоп, опять известка,
и осыпается нотами, я – Моцарт,
воздух кто-то разгромил
и дышать непросто.
Мой помешанный маньяк,
ты – открытый космос.
Я простая пленка и старинный «Кодак».
Я вижу так,
как ты прочел,
поднял к лесам и в дым его,
он нанесен, запечатлен
и целый год щекочет нос.
Пишу тебе.
Сознание как эмбрион, плацента стоит цента,
его купил один чудак, не лермонтовский демон,
в смоле и саже руки все, лицо интеллигента,
аплодисменты громкие под звуки инструмента.
Он шел на ломкий голос спотыкаясь в дебрях сайта,
и понимая, что до этого не то все было, да это,
да, ерунда, когда тебя никто не понимает.
А то, что звездами горит и синие – леса это.
Он подошел и дал цветы, сказал: давай то
играй мелодии свои, я коридоры драил,
консерватория – мой стол, фиктивно и формально,
а то, что будет после, изумительная плата.
Шампанское играет в ночь, фантом зеленый «Фанта»
и в получасе от судьбы явление экстаза,
видна мне твоя пустота, за стеклами терраса,
они прозрачны и пусты, потрескались от залпа.
Иди сюда.
Дождем исхлестан,
снова призрак – Моцарт.
Одну мелодию дарил и с ней дышать
непросто.
В ней сила гения твоя,
но перекрытый доступ.
Ты слишком, слишком далеко и небосвод беззвезден.
Пишу тебе.
Темнота
и мрачен стол,
он – леса и для него
сон плетен, обретен,
любовь – преступность, недонес.
Пишу тебе.
Как Ледовитый океан граничу с полюсами,
вернее, с полюсом одним, где постоянный насморк,
сознание, размытое дорожными грунтами.
Ха, вопреки всему, есть зависть нашей паре.
Но я советую тебе, ни с кем не церемонься
и пополняй явление реликвийного фонда,
как оденский песка полип в пенообразной массе,
и нереальный день велик стоит его над нами.
Способность хладнокровия зверю – катастрофа,
а человеку – умный стиль монархия без маний.
Монархия на острове, где сдержанности замки
стоят в ледовой, но светящейся и голубой гирлянде.
Сатан, единственный, кто на призыв: «румяньтесь»
сбивает наледи с хвоста, горя в Исландском аде.
Морозный бит.
С неба блестки
видит мозга Моцарт.
Ты их кидал и вновь ловил –
пилотка краснозвездна.
Когда дождь и туча, моя,
лила молча слезы,
словно хрустальная роса или рябина Бога.
Пишу тебе.
Неглубоко,
невысоко,
таким слезам скорей всего
и нет имен, как нету жен,
а есть жена одна из рос.
Пишу тебе.
Как калька иностранных слов, ты инвалид моих калек,
хромой, юродивый, безногий псих и недочеловек,
но как давно сказала чувственная Коко Шанель:
«Уродливая – мертвизна, живого же прекрасней нет».
Любовь – отрава, от нее тоска шалава,
умрет и поцелуями покроет бургграфа,
лаская и встречая, и мечтая, сила мая,
есть слово истины одно, водица ключевая.
Тебе не будет мало. Борода мужская.
Все будет, подожди немного, я такая «ая»,
как рельса без трамвая я здесь погибаю,
я ностальгия по звезде из сериала Star Wars.
Мой город нежен, бел и чист после снегопада.
Мой город черен, траур, ночь до сплошного мата.
Я скрипочка, ни дать, ни взять, я в будний день суббота.
И я умею тебе дать каплю кислорода.
Разочарованные все в след слова мне бранные,
те откровенные и самые от которых замерли.
Мой соло, а с тобой всегда дуэт.
Набирай полицию, в позе проза. Свет.
С неба блестки
видит мозга Моцарт.