В обед мы поцапались с женой. Когда стол накрывали, гостей ожидаючи. Моё двадцатилетие отмечать собрались. Поздравила, нечего сказать. Рванул на вокзал. За несколько часов пути в тамбуре поезда позволил себе опрокинуть пару бутылок портвейна из залапанного стакана со случайными попутчиками. Брата перехватил прямо на пороге квартиры. Они с женой на вечернюю репетицию в театр торопились. Только успели ключи мне вручить и пообещать на ходу, что прихватят на обратном пути какую-нибудь актрису для полноты компании.
Прекрасно!
Смотался в ближайший магазин, купил всё необходимое для приготовления плова, пару бутылок водки и кое-какую закуску. Расположился на кухне, включил газ, нашинковал лучка, налил в казан маслица, поставил его на огонь. Масло зашкворчало… насыпал специй и прокалил их немного. Всегда так делаю. Мясо в сотню раз аппетитнее становится. Подбросил лук, до упора включил огонь. Через пару минут запах пошёл… у меня кишки взбунтовались. Не мудрено. Я ж их только портвейном успел прополоскать за весь день. Нарезал хлебушка, посыпал на него чуток подрумяненного лучка из казана, сырка добавил, налил водочки и… хорошо пошла… соколом. Опустил мясо, щедро побрызгал его водкой и себя не забыл. Опять огонь пустил на всю катушку. Мясо корочкой покрываться стало, огонь убавил. Хотел ненадолго прилечь, но передумал. Ещё усну с устатку. Тогда вместо плова головешками закусывать придётся. Послонялся по квартире, телевизор включил, минут пять передачу о вреде алкоголя послушал, принял рюмочку по этому поводу. Принюхался… мясо подошло. Опять его водочкой сбрызнул, себе пару капель плеснул. Теперь можно прожаренные кусочки аккуратно шумовкой на блюдо выложить. Пора в казан морковку укладывать, тушить надо не больше трёх минут. Рис засыпал, подсоленного кипятка налил. Проследил, что бы ровно на три пальца рисинки прикрыл. Опять огонь во всю ивановскую запалил. Вода выкипела, мясо рядком сверху пристроил, промасленным кружком бумаги казан прикрыл и сверху чугунной крышкой придавил. Всё! Посмотрел на часы. Минут через сорок ребята придут, а я им:
— Кушать подано!
За это, как говорил в «Карнавальной ночи» лектор из общества по распространению:
— За это, конечно, нельзя не выпить…
Не успел. Раздался звонок. Не вовремя. Плову ещё томиться и томиться, а гости уже на пороге. Я давай закусочку на стол метать, спиртное расставлять…
А вот с этим незадача вышла. Пока на кухне священнодействовал, мы с казаном одну бутылку приговорили, а вторую почали. У брата физиономия вытянулась. Время позднее, кефира уже не купить. Но мне сам чёрт не брат. Пообещал моментально обернуться и рысью на вокзал. Где же ещё в эту пору выпивку достать?
Ресторан работал. Но в кармане оказались медяки и немного серебра. Бумажки испарились. В растерянности оглядел зал. Ба… какой-то джентльмен за уставленным бутылками столом призывно машет мне рукой. «Присоединяйтесь, барон!» — молнией пронеслось у меня в голове. Поспешил на его безмолвный зов. Сел. Выжидательно улыбнулся. Господи… да это же случайный попутчик, которого несколько часов назад я угощал портвейном в гремящем ржавыми суставами вагонном тамбуре. Какая разительная перемена. Вместо засаленной телогрейки – югославский костюм в красную искорку. В руке бокал, наполненный коньяком. Ко мне пододвинул точно такой же. Я принюхался. «Шустовский», чёрт побери! Неразбавленный. Поскольку на столе свежие ошмётки раскуроченного сургуча, коим тогда заливали горлышки коньячных бутылок. Он подмигнул и поднял бокал, дескать, будем здоровы. Я деликатно пригубил и поставил посудинку на стол. На старые сорокоградусные дрожжи свежачок… до дома не доберусь. А плов-то на подходе. Давешний попутчик с недоумением посмотрел на меня. Делать нечего. Несколькими глотками влил в себя коньяк и на выдохе поведал ему о своём конфузе.
— Только и всего? — Широко улыбнулся он. — Сейчас организуем… — и несколько раз щёлкнул пальцами.
Коньком-Горбунком перед столиком вырос официант. Через пару минут мне был вручён газетный свёрток.
— Не извольте беспокоиться, — проворковал мне в ухо Горбунок, — всё в лучшем виде. «Пшеничная…»
На посошок пришлось ещё раз приложиться к «Шустовскому». До дома добирался на автопилоте…
Плов благоухал. «Пшеничная» плескалась в хрустале. Горячее бедро соседки приросло к моему колену. Брат поднял рюмку за мой первый знаковый юбилей…
…Очнулся я в полной темноте. Рядом мирно посапывала женщина. Неужели взял грех на душу в состоянии алкогольного опьянения? Хотя… уж очень знакомо посапывала… протянул руку, нежненько так погладил плечико… грудь… с души отлегло. Жена!
Примирение было страстным!
Честное слово, только ради таких минут стоило бы в будущем цапаться хоть каждый день.
Но как она попала сюда?..
Жена встала и зажгла свет.
Я находился дома… в собственной постели!
Каким образом!? Кто бы знал…
После моего бегства она закрылась на все замки. На недоумённые звонки гостей, пришедших поздравить ударившегося в бега хозяина, не отозвалась даже звуком. Так и просидела за накрытым столом, пока сон не сморил. А ночью её разбудил неумолкающий трезвон. Вскочила, распахнула дверь…
Слава богу!
Прислонившись к стеночке, непрерывно жал на кнопку звонка непутёвый муж.
Я поведал ей свою историю, опустив, естественно, воспоминание о горячем бедре неизвестной мне актрисы.
На рассвете мы помчались на телеграф и заказали переговоры с братом. Количество непечатных слов, которые обрушились на мою голову, не прояснили ситуации. По его рассказу выходило, что после первого тоста я поднялся, отвесил всем глубокий поклон, сумбурно поблагодарил хозяев за гостеприимство, поцеловал руку соседке и заявил: «Подлец я, каких мало… обидел жену… жену обидел…»
После чего щёлкнул каблуками и вышел в прихожую. Присутствующие кисло улыбнулись и принялись закусывать. Они до чёртиков проголодались. Но, когда я не явился к третьей здравнице в мою честь, брат встал и направился в туалет. Уснул я там, что ли? И тут у него глаза на лоб полезли…
Дверь в прихожей была распахнута настежь, плащ и кепка с вешалки исчезли. Он ворвался в комнату. Переполошил дам. Полночи они искали по всему району. Потом начали обзванивать милицию, больницы и даже морг. В общем, сволочью я оказался изрядной.
Брат бросил трубку и на повторный вызов к телефону не подошёл.
А несколько лет спустя я сидел в вагоне – ресторане поезда, везущего меня на гастроли. Заказал бутылку сухого вина. В салон вошёл старший лейтенант в парадной форме, оглядел столики, решая, где ему приземлиться, и… решительным шагом направился ко мне. Я невольно поёжился. Денег на вторую бутылку у меня не было. Не было и желания половинить заказанное вино. Но, как говорится, «согласно законам гостеприимства…»
Он уверенно сел напротив. Обречённо вздохнув, я поставил перед ним бокал, взялся за бутылку, собрался налить ему, но незваный гость отрицательно покачал головой. «Услыхал меня господь,» — облегчённо вздохнул я, не потрудившись даже скрыть довольной улыбки.
А он небрежно произнёс:
— Помнится, ты грозился до гробовой доски поить меня коньяком. «Шустовским», если мне не изменяет память. Таковой вряд ли имеется в этих закромах. Но «Белый аист», наверняка, отыщется. Только попроси запечатанную бутылку.
То, как он с сознанием собственной правоты произнёс эту фразу, убедило меня в том, что истина в этих словах имеет место быть. Оставался пустяк. Деликатно выяснить, когда, при каких обстоятельствах было дано такое неосмотрительное обещание. Я машинально налил себе вина, выпил, напряг мозговые извилины, но ничего такого, что бы могло настроить меня на эту волну, не произошло.
Хотя… вокзал, ресторан, случайный попутчик… то ли в ватнике, то ли в импортном костюме… Конёк – Горбунок… «Пшеничная» … посошок на дорожку… застолье у брата…горячее бедро… стоп! Может, я до глубокой ночи с попутчиком хлестал коньяк, дал ему эту легкомысленную клятву и про брата забыл? А как тогда я очутился дома?
Старший лейтенант с загадочной улыбкой ждал, пока я вспомню хоть что-нибудь. Напрасно. Он понял это. Налил нам вина, мы чокнулись, и... я всё вспомнил!
— Да, — подтвердил он, — так оно и было. Поздний, апрельский вечер. Вокзал. По путям бредёт пьяный в лоскуты парень, стучит в вагоны прибывающих на станцию и отправляющихся в дальний путь поездных составов и тупо просит, неизвестно у кого, продать ему билет к любимой жене.Она, его любимая краса, одна – одинёшенька сидит в пустой квартире за накрытым столом… Мы с приятелем - курсантом, возвращаемся из краткосрочного отпуска. Случалось и мне в самоволках попадать в подобные переплёты. Однажды буквально с того света совершенно посторонний человек вытащил. Выскочили мы из вагона, втащили тебя, проводнику рублик сунули, чтоб, не возникал. А перед тем, как ты окончательно отключился, выяснили, в каком городе ты живёшь. Наш поезд в ту же сторону шёл. А когда мы подъезжали к твоей станции, какая-то тётка нашатыря дала. Мы тебе к носу флакон поднесли. Ты очнулся на минутку, свой домашний адрес нам сообщил и опять отключился. Поезд в твоём городе на шесть минут останавливался. Приятель вещи остался стеречь, а я доволок тебя до вокзальной площади, сунул в такси, расплатился с шофёром, взяв с него честное слово, что доставит тебя до самого порога. И потому, как я вижу тебя сейчас живым и здоровым, он своё слово сдержал.
Я вскочил с места…
— Погоди, старшой, сейчас жену приведу...
Громыхая по дороге дверьми, ворвался в купе, стащил с полки мою заспанную красавицу, дал ей две минуты на сборы, нацепил на запястье «командирские часы», и мы помчались обратно.
Официант уже расставлял на столике всё самое дефицитное, что имелось у него в загашнике. А когда я для окончательного расчёта неловко попытался сунуть ему в руки часы, стоимость которых в два раза превышала этот аппетитный натюрморт, он высокомерно вернул их мне.
— Нехорошо выставлять в негативном виде меня перед людьми, молодой человек. Всё уже уплочено. Приятного всем аппетита. Я в служебном помещении. Ежели что понадобится, организую в момент.
Мой спаситель встал, щёлкнул каблуками и склонился к ручке жены.
— Теперь понимаю, почему муж рвался к вам, рискуя жизнью, не разбирая дороги. Любой мужчина, только за то, что бы припасть к вашей руке, преодолел бы любые преграды…
Через год она ушла к нему.
А через много лет из третьих рук я узнал, что он дослужился до генерала. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Мне тёща с умилением рассказывала, что дочь, будучи совсем малышкой, на вопрос взрослых, кем она хочет быть, когда вырастет, всегда заявляла:
— А я буду Генеральшей!