Погода шептала – тихо, солнечно – как по заказу. Глеб сидел на краю невысокого обрывистого берега. Он разложил удочки и по привычке предавался размышлениям. Когда он заметил, что позволил своим мыслям загнать себя в угол, по-другому и не скажешь, было поздно от них отмахиваться…
«И это все? – Глеб отрешенно смотрел на воду, - Это была жизнь? Моя жизнь? Не может быть…» Он чувствовал, как солнце пекло ему макушку, но не шевелился. Его заморозил ужас. Не тот ужас, что окатит холодом и испаряется от умных, правильных мыслей. Это был ужас, от которого нет средства, потому что он и есть - следствие "умных" мыслей. То есть, он - плод умозаключений, которые не выдавливаешь из себя, а они сами вдруг внезапно всплывают, не ведомо по какой причине, и отсекают все лишнее, оставляя тебя наедине с собой, беззащитного, беспомощного. Это случалось и раньше, но по какому-нибудь временному поводу. Ну, там - непонимание, неудача, ошибка. А тут неожиданно накатило так… Вся жизнь оказалась ошибкой, неудачей, непониманием… И с чего? Где он прокололся в своих рассуждениях? Вот детство: беззаботное, мимолетное, с открытиями и постоянным удивлением. Вот юность: весь мир - ожидания и надежды, мучительные и восторженные. Вот молодость: решительная и глупая, уверенная в своей бесконечности и правоте. А вот зрелость, довольная собой и своей умудренностью… Вот тут-то и случилось то, чего Глеб совсем не ожидал. Он по привычке рассуждал, расставляя все по местам, и вдруг почувствовал… все – ложь… Все! Он лжет себе… Что хорошего было в его жизни? Нет, не так! Что было значительного, незаменимого, потрясающего, без чего нельзя жить? Почему вообще ему в голову пришла эта мысль, Глеб не знал. Он продолжал сидеть, расслабленно перебирая вялые, сонные мысли. Все было, как обычно. Воскресенье - выходной. Рыбалка. Встал рано – все еще спали. Не спеша, собрался. Привычная, знакомая дорога никак не задевала глаз – промелькнули поля подсолнечника, пшеницы, дачные домики, заросшие зеленью, прозрачные березовые перелески, островки бурого камыша… Все это, виденное столько раз, уже не вызывало никаких эмоций - одно и то же. Стоп! Одно и то же… Что это? Глеб удивленно мысленно споткнулся. Одно и то же? И все?! И больше ничего? Не было новых ощущений, ничего не было… Ему стало не по себе. Он наткнулся на мысль, которая внезапно остановила время. Так бывает: идешь, идешь, правильно идешь, знаешь, куда тебе нужно. А потом вдруг резанет – нужно? Кому нужно? Мне? А зачем? Какая мне нужда во всем, что меня окружает, к чему шел всю жизнь, мучаясь, упорствуя, заставляя себя делать что-то, мечтая о чем-то? О чем? О чем я мечтал? Дурацкий вопрос! Когда мечтал? В каком возрасте? В детстве мечтал… Смешно… Неужели я еще помню? Да, мечтал жить в джунглях и приручить черную пантеру. Смешно. Потом мечтал поехать с друзьями на стройку века, преодолевать трудности, совершать подвиги – делать что-то важное… Еще мечтал о необыкновенной любви, потрясающей, жертвенной, верной, чтобы дух захватывало от одной только мысли, что мы вместе, чтобы умереть, если разлучат. Мечтал создать то, что еще никому не удавалось, и что талант, кажется, он был, прославит – встретятся интересные люди, те, с кем просто сидеть рядом - уже честь, а они примут, как равного… Потом… Не помню… Но, дело не в этом. Мечтал… Бог с ними, с мечтами! Это ведь только сладкие мысли, приятные, как влажное прикосновение волны, как мартини со льдом – сидишь, смакуешь, ничего не происходит, но ты счастлив – вкусно и дурманно. Ерунда какая! Все не то! У кого не было фантазий? Жизнь – это другое. Она диктует свои правила, и я жил по этим правилам, как все… Вот! Как все! Но, разве это плохо? Чего ж тебе надо?
Есть семья, работа, друзья… Нет. Ничего нет… Где она, семья - родные, самые близкие люди, которым ты необходим, как воздух, они без тебя не могут, ты для них – все? Разве это есть? Жена… Если я сейчас умру, ничего не изменится. Жена будет жить. Не умрет же она без меня. Красивая, даже для своих лет… Хозяйка хорошая. Кому-нибудь сгодится. Господи! Что я несу? Как будто это вещь, еще пригодная для носки. Вот тебе и мечты о необыкновенной любви… А что вообще было? Встретились – зацепило, потом закружило, потом увлекло, как в воронку, и утащило на дно. Все бы ничего, если бы не хотелось периодически вынырнуть и подышать ветром, ощутив в себе силы для полета. И ведь выныривал… Как все. Опять… Ну, и что? Разве это плохо – как все? Глотнешь свободы и – в родное болотце. Доживать… Нет! Это невыносимо! Будто кто-то чужой нашептывает на ухо отвратительные подсказки… Что там еще в достижениях? Работа? Как я вообще умудрился оказаться там, где нет ничего общего с тем, что я умею, люблю делать, что мне дано природой? Нужно было кормить семью. Как все… Каждое утро вставать и идти, и прилагать усилия, а вечером, выжав все соки, возвращаться домой, не задумываясь над тем, что же ты такое нужное сотворил сегодня. Ответа не будет. Смысла нет спрашивать. Все что-то делали, и ты что-то делал. И всё! Главное – кормить семью. А дочка уже носит туфли на высоких каблуках, и мужики посматривают на нее откровенно. И ты уже не возьмешь ее на руки и не погладишь, как котенка. Она – отдельное государство, независимое. Ты перестаешь ее понимать, не имеешь права вмешиваться в ее дела, даже чтобы защитить. А отдельное государство не может быть семьей. Есть еще жена. Но, что ты о ней знаешь? Чем она живет? О чем думает? Кто ты для нее? Вот и выходит, что все не так, как ты мечтал. Все – ложь. Нет семьи, нет любимой работы. Друзья? Когда-то ты знал четко, что такое дружба. Вернее, ты и сейчас не изменил своего мнения, только раньше казалось, что у тебя это есть. Теперь ты точно знаешь, что нет. Почему? Потому что те, кого ты считал друзьями, перестали соответствовать образу, сочиненному тобой же. Ты их выдумал. Они есть… Но, они не те, кем ты их представлял, за кого готов был жертвовать всем. Ты думал, что за друга можно отдать жизнь, а оказалось, что не за кого ее отдавать. Они обыкновенные люди, для которых своя рубашка ближе к телу. Это ты наделил их не существующими качествами. Они не виноваты, но тебе от этого не легче. Ты стал понимать, что друзья – это иллюзия. И вот сегодня все сложилось. Все сошлось. Вернее – распалось. Все! Вся жизнь! Не вдруг. Просто ты долго цеплялся за надежду. Как все… Опять – как все… Не хотел верить очевидному. А сегодня вот решился. И что теперь?
…Поплавок затягивало рывками - Глеб понимал - клюет, но не подсекал, смотрел тупо на воду. Потом медленно стал раздеваться, аккуратно складывая вещи.
…Когда волна коснулась груди, он ощутил прохладные поглаживания, оттолкнулся и поплыл, преодолевая упругость воды. Вот, сейчас… Набрать воздух в легкие и нырнуть поглубже, очень глубоко… И все! Не будет больше ничего: ни рвущих мозг болезненно - тоскливых мыслей, ни бессильного осознания пустоты… Ничего. Он лег на спину. В полузакрытые глаза сочилось солнце, яркое до слёз. Небо было синим, чистым и таким высоким, что в душе шевельнулось восхищение этой необъятностью и высотой. Мне-то это к чему сейчас? Он вздрогнул, когда по небу полоснула белым зигзагом вскрикнувшая чайка, еще одна… Глеб всегда любовался этими птицами и сейчас потянулся взглядом за угловатыми взмахами белоснежных крыльев. Он невольно перестал держаться на поверхности и провалился под воду, не ощутив дна. Инстинктивно испугался, выныривая. Глупо… Что держит? Чего ждешь? На душе было смутно, рассеянно… Но, как-то слишком уютно здесь, в колышущейся воде, среди рассыпавшегося по волнам солнца, под бесконечным, безоблачным и безразличным небом… Глеб почувствовал усталость, смущение и грусть – все мысли растворились в зеленоватой волнистой колыбели, что качала его, как в детстве. Берег желтой полоской отрезал его от чего-то тягостного, мучившего… Подумалось, что никогда еще не получал такого удовольствия от прикосновения волны, от жарких лучей, от простого напряжения мышц в сопротивляющейся воде. Блаженство… Но, что изменилось? Через какое-то время он расслабленно повалился на песок, зарывая ладони в горячее, рыхлое ложе…
… В электричке Глеб сел к окну, прижался головой к подрагивающему стеклу, погружаясь в ритмичное постукивание колес. Мелькали привычные картинки и, именно от того что он видел их много раз, легко не думалось ни о чем… Он не сразу почувствовал на себе чей-то взгляд. Посмотрел спокойно, равнодушно, без интереса. Хорошее лицо… Надежное что ли… Нет… Скорее, властное… Только шрам от виска к губам нарушал гармоничность черт. Что-то еще напрягло… Ах, ты!... Да у него рукав пустой… Инвалид… Жалко мужика. Не старый еще. Глеб споткнулся о жалость и застыдился, боясь выдать себя взглядом.
- Так и не узнаешь? – Незнакомец улыбкой разгладил уродливый шрам. Глеб удивленно прищурился и чуть не подпрыгнул:
- Николай… Колька! Ты?! Это ты?!
- Ну, здравствуй, рыбачек!
Глеб не смог справится с лицом и болезненно скривился, покосившись на болтающийся рукав.
- Не напрягайся. Все нормально.
- Да как же это? Я тебе рад ужасно! Ты же пропал совсем куда-то… Ну, ничего себе встреча…
- Ладно причитать, давай лапу.
- Колька…
Они обнялись.
- Да не парься ты. Я уже привык.
- Как же это? А? – Глеб смутился еще сильнее.
- По – глупости… Но, я не жалею. Ты не поверишь, но это так. Это в Чечне меня подрихтовали, - Николай усмехнулся добродушно и легко.
- Каким ветром тебя туда?
- Сам.
Глеб изогнул брови и откинулся назад:
- Ты что, не мог позвонить, если был напряг с деньгами? Сволочь ты, Колька!
- Я вижу, ты не отцепишься. Ни при чем деньги. Все сложнее и проще… Знаешь, у меня жена красивая очень. Ревновал я ее по-зверски. Однажды накатило – невмоготу, ну и завербовался. Думал, пропади все пропадом… Страшная это штука – ревность. Не мог я больше терпеть, - Николай похлопал себя по нагрудному карману, - Пойдем в тамбур, курить хочется.
Оба с жадностью затянулись. Глеб – скорее, чтобы скрыть растерянность.
- Ну, вот… Нашла меня моя Анюта в госпитале… Вот такого. Можешь представить. Короче, послал я ее. Для меня тогда все кончилось. Уверен был – уйдет. Да… Долго гнал. А она, как привязанная. Я гоню, она приходит. Однажды не выдержал, говорю: «Зря стараешься. Я ведь жить с тобой все равно не буду. Теперь – тем более». А она посмотрела на меня, как на капризного ребенка:
« Что же должно еще произойти, что бы жизнь тебя чему-то научила? Какая для этого еще нужна жертва?» - Николай умолк. Глеб отвернулся, делая вид, что дымит в сторонку. В горле стало как-то щекотно:
- Как же у вас теперь?
- Сын у нас теперь. Я тогда, вроде, заново родился… Мозги на место стали.
Понял - шанс мне Бог дал, дураку. Так что, ты меня не жалей. Счастливый я!
- Да, я и не жалею…
- Жалеешь! Ты, как все – калека, несчастный… А я вот еду домой и огонек внутри горит, потому что знаю - ждут меня. Дорого я за этот огонек заплатил, но зато понял, что дороже него ничего нет в этой жизни…
Глеб решил сменить непростую тему:
- Откуда возвращаешься - то?
- К отцу на могилу ездил.
- Давно похоронили?
- Год как… Слушай, Глебыч, у тебя-то как дела?
- Нормально… Как у всех.
- По-разному у всех. Ладно, мне на следующей выходить. Рад, что встретил тебя.
- И я рад… Ты звони хоть изредка, счастливый человек.
- Ты тоже не пропадай.
…Глеб не доехал две остановки – вышел на маленькой станции. Он был здесь последний раз месяц назад. Огляделся, втянул ноздрями нагретый, пахнущий травами и цветами воздух и пошел по утоптанной тропинке в направлении низеньких домиков, обвитых виноградом, хоронящихся от чужих глаз в пыльной зелени садов. Возле
деревянной калитки, выкрашенной ярко-синей краской, остановился, постарался улыбнуться и шагнул во двор. Отца он увидел первым. Тот сидел под навесом из сплетений виноградных лоз, увешанных сине-черными спелыми гроздьями.
- Батя…
Отец вздрогнул, изогнул брови и откинулся назад, как это делал и сам Глеб в минуты удивления:
- Вот так гость! Мать!
Через несколько секунд на крыльцо вышла мать:
- Сыночек! Родненький! Наконец-то!
Она припала к сыну, стараясь справиться со слезами, чтобы не омрачать радость встречи. Глеб гладил ей волосы, целовал мягкие солоноватые щеки, понимал, что сейчас она ждет от него ласки. Мать всегда была эмоциональна – слезы не задерживались в ее душе – часто стояли в глазах. Иногда это раздражало. Но сегодня ее счастливо-молящий взгляд вызвал у Глеба чувство нежности и забытой детской радости, что вот так его любят, что, когда бы он ни приехал, каким бы ни приехал, эти глаза будут все так же с мольбой и счастьем смотреть на него.
Отец осторожно взял мать за плечи:
- Ну, прикипела… Иди, чего-нибудь закусить нам принеси. Здорово, сынок!
Они обнялись.
- Дома порядок? Что – вдруг? Решил навестить?
- Да вот - на рыбалку выбрался, но что-то не клюет…
- Ну да… Ну да…
Отец принес запотевшую бутылку, два граненых стакана, плеснул в них прохладный, прозрачный самогон – сам делал, умел очищать, колдовал над ним с душой.
Глеб выпил с удовольствием, занюхал душистой корочкой хлеба. Расслабился, обмяк и улыбнулся уже легко, без театральной напряженности, просто, потому что ему стало хорошо. Мать быстро уставила тарелками весь стол, но все подносила и подставляла, подкладывала лучшие кусочки любимому чаду. Она даже выпила пару рюмочек за здоровье внучки, невестки, но избыток эмоций и самогон сделали свое дело – быстро разморили. Глеб с отцом уговорили ее отдохнуть полчасика на диванчике, а сами вернулись в холодок беседки.
- Ну, что случилось у тебя? Пока матери нет – рассказывай.
- Да ничего… С чего ты…
- Глеб, я старый, но еще не в маразме, - отец хмыкнул, - даже наоборот. Говорят, к старости умнеют.
- Да правда, ничего не случилось. Устал немного, - он помолчал и добавил, улыбаясь, - от жизни…
- От жизни, сынок, не устают. Устают от себя, когда думают, что имеют право на большее. К примеру: на жену покрасившее, на дом повыше, на детей поуважительнее, на друзей покруче, на место потеплее, на оклад побольше, и тому подобное. Как только разыгрывается аппетит, так и усталость подступает.
- Ну, ты даешь, батя! С чего взял?
- Думаешь, ты один такой? Эта беда универсальная – на все случаи жизни. А почему, собственно, каждый считает, что несправедливо обойден жизнью? То ему работа не по способностям, то любовь не по потребностям, то талант не оценили…
- А что, всем - по заслугам?
- Конечно! А ты как думал? Наши заслуги одному Господу Богу известны. Вот взять тебя. Приехал ты – солнышко ясное… Мать только что пониже спины не выцеловывала – так любит больше жизни. А чем ты любовь-то эту заслужил? Может, навещаешь частенько, заботишься особо? Я не в упрек! Не кривись! Я к примеру…
Глеб с удивлением смотрел на отца – никогда тот не говорил ему ничего подобного. А ведь прав, если вдуматься… Неужели прав? Чем я, собственно, лучше других?
- Да, батя, обул ты меня в лапти…
- Лапти – обувка удобная. В них вся Россия ходила. И тебе, может, сгодятся. Давай-ка еще по рюмашке, чтоб разрядка окончательно наступила, скукоженный ты какой-то приехал.
- Может, хватит, а то мне после такой разрядки еще домой добираться?
- Ну, хватит, значит, хватит. А блажить заканчивай, не по-мужски это.
- Ладно, психолог, - Глеб шутливо приобнял отца, - А, вообще, спасибо тебе за все.
- Живи да радуйся, это и будет твое «спасибо»… Мать там гостинцы припасла для внучки к твоему приезду.
… Глеб не заметил, как подошел к своему дому, остановился, гладя на горящие окна. Все же он задержался больше обычного и телефон не взял с собой– представил тревожные глаза жены, дочки… Ему вдруг ужасно захотелось поскорее увидеть эти глаза, услышать сердитые голоса, упрекающие его за поздний приход, и почувствовать, что о нем волновались, его заждались… В эту минуту он явственно ощутил, как внутри у него загорелся маленький теплый огонек…