Ты, Иосиф, профиль взявший от Флавия, вёл тогда витиеватые беседы
В Летнем саду с мраморным богом, который за доли секунды
Перевоплощался в гигантов столетий, оставаясь непостижимым и крылатым.
А я, как пустотелая рыба-копилка, глотала монеты метафор,
Рассыпаемые Тобой и Твоими щедрыми, темноволосыми собеседниками
Из облаков, курсирующих наподобие круизных лайнеров.
Язык вашей дружной компании Ты называл "смесью
Вечнозеленого шелеста с лепетом вечносиних волн". А как же иначе?
Ведь, в противном случае, облака бы обрушились на землю.
А я всё глотала и никак не могла наесться.
Вот такой прожорливой тварью я оказалась.
Но я заглатывала только то, что падало с неба:
Дождь ли, снег, плетение лучей богоподобных звёзд.
Всё потому, что в моём мире была зима...
В Твоём мире тоже случались ледниковые периоды,
И тогда Ты, как кубики масла, плавил айсберги в тропиках,
А вьючных животных пустыни отправлял на полюс.
А я - всего лишь латимерия или змея,
Которая ищет горячих камней, чтобы согреться или поджариться.
Зачем мне, рыбе, пытаться рассыпать божественную манну?
Разве предназначение рыбы - не плавать в воде,
И не вскармливать своей блестящей плотью Великих?
Зачем я пытаюсь мимикрировать в мастодонтов,
Способных перемещаться между адом и раем,
Жечь сердца глаголом, вдруг осознать себя богом или садовой глиной,
Видеть то, что не дано увидеть другим и понимать,
Что время боготворит язык?
Возможно, я должна радоваться лишь тому, что родилась в Твоём аквариуме
И вскармливаться от VY Большого пса...
А, может быть, прав был старик Дарвин,
И у меня есть возможность отрастить конечности,
Выйти из воды сквозь огни тысячелетий и через миллионы перевоплощений,
И если не стать мастодонтом, то хотя бы кормить других рыб в своём аквариуме??
Ведь Ты, со своей кудрявой компанией, зажёг в сердцах и умах
Простых земноводных веру в эволюцию.
Ты провел меня сквозь эоны своих воплощений:
От катархея до конца времён, сквозь Метаморфозы Овидия,
И тайнописью открыл радость от журчания
Струи, выходящей из пасти венецианского льва,
Податливости бородатого от мха камня базилики,
Зоркости душистых игл пиний, цепкости почерка Брунеллески
И научил меня замечать, замечать, замечать...
Купол Санта-Мария-дель-Фьоре, схваченный каррарским мрамором, словно
Опустошённый до дна и перевёрнутый сосуд-мастос, по терракотовому панцирю
Которого барабанит дождь, вот она - мембрана Вселенной,
Пульсирующая от ударов Твоих астрономических единиц, порождающая нежность.
Я теперь вижу сквозь века, и понемногу мои плавники превращаются в крылья.