Глава двенадцатая
LVIII
В просторах сумрачных Вселенной,
Где вековечный неизменный
Царит порядок, где числа
Плеядам несть, кружась, плыла
Своим путём "старушка" Фетта –
Большая чёрная планета,
Двух звёзд (как древний манускрипт
Гласит шумеров) сателлит…
Злой дух однажды, бес пытливый
Вознёсся к ней, Творцом незримый,
И, пролетев сквозь пепла слой
Над огнедышащей грядой
Вулканов грозных, опустился
На скалы чёрные. Явился
Аспид тотчас же перед ним
С крылатым воинством своим
И прошипел: «Лети за мною.
Он ждёт тебя… А за Землёю
Пока Морена приглядит…».
Бронёй сверкая, Темновид
Под сводом мрачного чертога
Сидел на троне одиноко,
Держа бессменное своё
В руке железное копьё.
«Я ждал тебя, но всё ж сомненья,
Что ты на это приглашенье
Отреагируешь, меня
Терзали, честно говоря», –
Сказал он гостю.
«И напрасно! –
Ответил бес. – Порой ужасно
Я любопытен. Ну, а тут –
Особый случай. Подождут
Дела другие. Не случайно
Ведь после долгого молчанья
Ты заявил вдруг о себе.
По пустякам, сдаётся мне,
Не стал меня б ты беспокоить.
Вот и решил я удоволить
Тебя вниманием своим,
Хоть делом было не простым
Сюда добраться. Благо, много
Сегодня мусора земного
В небесных сферах. Сам старик
Давно уж к этому привык.
Следит, похоже, с интересом
Он за техническим прогрессом
Двуногих тварей…», –
«Потому
И не препятствует ему», –
«Зачем? Ведь разум дал он людям…», –
«Ну, это мы ещё обсудим», –
Нахмурив брови, Чернобог
Холодным голосом изрёк.
«Обсудим?.. Мы?..», –
«К исходу века
Прогресс погубит человека…», –
«И как же это ты узнал?» –
Кольнул лукавый.
«Ты не дал
Мне мысль закончить», –
«Да, оставь же.
Не раз уже я слышал раньше
Всё то, что хочешь ты сказать…», –
«Боюсь, не всё. Иначе звать
Тебя на Фетту ни малейшей
Нужды б мне не было, темнейший
Вершитель зла. Признаться, я
В тревоге больше за себя,
Хотя она с твоей подачи
Мне душу гложет», –
«Душу, значит?
Как интересно!..», –
«Перестань
К словам цепляться. Дело – дрянь,
Я говорю тебе», –
«И что же,
Изволь спросить, тебя тревожит?» –
«Дела земные не совсем
Забросил я, но и проблем
Тебе особых, полагаю,
Не создаю, поскольку знаю,
Приняв как должное, что там,
В извечно бренном мире, нам
Вдвоём, конечно, было б тесно,
Хоть и одною, как известно,
Считают люди сутью нас», –
«Да, это верно. Только час
Давно твой пробил», –
«Но при этом
Не стал я жалким рудиментом», –
«Лишь для немногих, коих в счёт
Я не беру», –
«Напрасно…», –
«Вот
Причину ты и обозначил
Своей тревоги. Не иначе,
Решил вернуться ты…», –
«Уймись!
Совсем другая меня мысль
Сейчас волнует. И не важно
Всё остальное. О делах же
Твоих наслышан я вполне.
Успехи налицо. И мне
Твоё понятно возмущенье...
Зачем нам портить отношенья
По пустякам? Не для того
Тебя позвал я… Глубоко
За время долгого изгнанья
Проник я в тайны мирозданья,
О чём, конечно, помышлял,
С тех самых пор, когда сорвал
Со свитка хитрого Сварога
Печать заветную. Не много
Тогда я выведал, клянусь,
О древних знаниях, и пусть
Разочарован был, усвоил
(Того поступок дерзкий стоил)
Одну из истин без прикрас,
Что боги не мудрее нас…».
«Да кто бы в этом сомневался!? –
В ответ лукавый рассмеялся
И осмотрительно изрёк, –
В конце концов, ты – тоже бог.
Однако миром правит сила.
Когда силён глупец, не мило
Бывает часто мудрецу
Или упрямцу-гордецу,
Кто не стоит на задних лапках
И не заламывает шапку
Перед могучим дураком…».
«Сказать хочу я о другом…
В теченье двух тысячелетий
На сей загадочной планете
Я пребываю. Есть одна
Пещера здесь, где письмена
С времён вселенского начала
Хранятся в памяти кристалла...
Сам дух планеты создаёт
Их день за днём, за годом год,
И это – деепись мятежной
Коварной странницы небесной.
Она (известно стало мне)
Стоит на тёмной стороне
И тайны мира открывает
Лишь силам зла, поскольку знает,
Что… боги смертны, как и все
Живые твари на земле…
Земля – песчинка, но в астральной
Пустыне – это уникальный
Оазис…», –
«Правильно! И он,
Известно, богом сотворён», –
«Бог не творец, он – сам творенье…», –
«Однако смелое сужденье, –
С усмешкой бросил визитёр, –
А мне-то, дурню, до сих пор
Иначе дело представлялось…
Благодарю, коллега. Малость
Ты просветил меня…», –
«Сейчас
Тебе пошёл бы в самый раз
Колпак шута. Жаль, ты не знаешь,
Что на планете пребываешь,
Где твой противник ничего
Не значит, ибо тут его
Не существует», –
«Ну, положим,
Всё так и есть… Однако кто же
Его, по-твоему, создал? –
Ехидно щурясь, продолжал
Ершиться бес. – Не эта ль часом
Планета?» –
«Нет… Вселенский разум,
Что есть субстанция, отнюдь
Никем не зримая, и суть
Животворящего начала», –
«И это всё?» –
«А разве мало?» –
«Всевышний именно таким
И представляется земным
Разумным тварям, как известно.
И что за сущность, интересно,
Ещё ты выдумал?» –
«Она
Во все бессменно времена
(Непознаваема, конечно)
Была. И есть. И будет вечно...
А боги Света, боги Тьмы
(Не исключение и мы) –
Всего лишь образы в сознанье
Существ разумных. Те – созданья
Опять же Разума. Они
Закономерно искони
С ним прочно связаны. Бывает,
В момент какой-то облекает
Он мысль в материю, причём
Сиё творение потом
(Как Фетты деепись толкует)
Не постоянно существует,
Но до поры, пока живёт
Монада мысли», –
«Может, плод
Воображения больного –
Всё мирозданье?» –
«Лезешь снова
Ты с подковырками. Не будь
Таким невежей», –
«Слушать муть
Порядком мне осточертело», –
«А ты послушай, ибо дело
Тут не простое. Не пустой
Я занимаюсь болтовнёй.
Лулур, Унечо, Кюг, Эмэди –
Именования все эти
Тебе о чём-то говорят?..
Уверен – нет. Но если ряд
Продолжить этот, то вначале
Потьма появится, а дале
Никто иной, как Сатана…
Вот так же можно имена
Всевышних выстроить, которых
Уж и в помине нет, и новых,
Единоличными себя
Творцами мнящих… Им Земля –
Родная вотчина, их царство –
Её небесное пространство,
А дух и силу им даёт
Вторичный разум. Создаёт
Себе проблемы тот извечно,
Поскольку сызнова, конечно,
Не может совершенным быть…», –
«О, замолчи…», –
«Ужели жить
Не жаждешь вечно ты, надменный?
Так напрягись ещё, чтоб бренный
Мир изуродовать людей.
Гордись спесивостью своей.
Испепели, коль так охота,
Руками самого народа
Всю землю. И пускай опять
Начнут из праха прорастать
На ней побеги новой жизни.
Пускай погибнет в катаклизме
И разум тот, что на престол
Владыки зла тебя возвёл.
Не сомневайся, что сейчас же
Твоя испита будет чаша,
Как чаша бога, как моя,
И породит тогда земля
Других богов и с ними новых
Мятежных сущностей, готовых
Опять же всячески баланс
(Чем попрекает Свет и нас)
Добра и зла нарушить… Должен
Усвоить ты, что непреложен
Закон Вселенной. Мера – вот
О чём воинствующий род
Наш забывал», –
«Избавь! Про это
Никак безмозглая планета
Не может знать, – отрезал бес, –
Да и какой ей интерес
До дел земных?» –
«Она, пусть злая,
Но всё ж Земли сестра родная.
Сюда же я тебя позвал,
Что б сам взглянул ты на кристалл…
Отвоевал у Чернобога
Ты часть небесного чертога,
Но он закончится вот-вот,
Как только Фетта обогнёт,
По старой следуя орбите,
Светило-Солнце и Юпитер,
Меж ним и Марсом встав, своей
Накроет тенью. У людей
Есть страх, что это обернётся
Бедой для них, как если б солнце
Погасло вдруг. Беда придёт,
Поскольку мысленно народ
Её предвидит. А тревога
Исходит, кажется, от бога:
Небесный, дескать, фагоцит
С особой миссией летит
К Земле, как воли исполнитель
Его, Творца, как погубитель
Всех прегрешивших. Всё как раз
На мысль наводит, что погряз
Народ в пороках неизбывных.
Добился ты успехов дивных,
Но бесшабашно проглядел
Черту опасную, предел
Разумный Меры», –
«Этим, вижу,
Ты и встревожен», –
«Я завишу,
Конечно, в чём-то от тебя,
Но, откровенно говоря,
Бесследно сгинуть не особо
Горю желанием, и, чтобы
Тебя хоть малость вразумить,
В твоём бесхитростном пребыть
Дерзнул обличье я недавно
Там, на Земле. Предвидел явно
Я несговорчивость твою.
Сам был таким же, признаю;
Сам непомерно изощрялся
В искусстве зла и приближался
К самоубийственной черте,
Того не ведая… Но где
Твои спасительные сети,
Кто их расставит, чтоб на Фетте
Никто вовеки не прочёл,
Что был таков, но предпочёл
Гордыню разуму?» –
«Довольно!
Кристаллом Фетты ты не больно
Кого сегодня удивишь.
Подобных – тьма, и это лишь
Цветочки бурного прогресса
(Понаблюдай для интереса
За эволюцией монад)…
Однако, что за маскарад
Устроил ты?» –
«С собой впервые
Не взял копьё я, и стальные
Доспехи скинул…», –
«Стало быть,
Решил ты бога с толку сбить?» –
«Ну, здесь изволь не возмущаться.
В тени я должен оставаться», –
«И что ж затеял ты? Где был?
Кого попутал?» – бес спросил.
«Начну с конца…
Его ты знаешь.
Таких нечасто упускаешь
Ты из вниманья, и давно
Уже попутал сам его.
Он грезит властью, жаждет славы
И высших благ; чужие лавры
Его безжалостно гнетут
И спать спокойно не дают», –
«К мечтаньям зависть побуждает,
И в эмпиреях всяк витает,
И даже тот, кто мне совсем
Не интересен…», –
«Между тем,
У честных, кротких, раболепных
Нет и не может быть заметных
Успехов в жизни», –
«Да, творец
Своих не жалует овец. –
Сказал лукавый и, сердито
Окинув взглядом Темновида,
Сквозь зубы выдавил шипя, –
А может, друг мой, у тебя
Есть и расписка?»
Тот железным
Потряс копьём.
«К твоим известным
Бюрократическим делам
Я отношусь, ты знаешь сам,
Как к частной прихоти, не боле.
Ведь кто пергамент мажет кровью
Своею собственною, тот,
По сути дела, в оборот
Тобой уж взят, поскольку здравый
Утратил ум».
В ответ лукавый
Расхохотался и изрёк:
«Вот здесь ты прав. Однако прок
От закорючек тех, кто, рвенье
Являя слепо к постиженью
Какой-то истины, душой
Своей торгует, небольшой,
Но всё же есть – Старик уж больно
Не любит это… Но – довольно…
Что ты ещё устроил там,
Прикрывшись мною?» –
«Скоро сам
Ты всё увидишь…», –
«А не много
Ты на себя берёшь?» –
«Дорога
У нас одна… Я всё сказал…
Однако, если на кристалл
Взглянуть имеешь ты желанье,
Я дам Аспиду указанье,
Чтоб он тебя препроводил
До места нужного», –
«Решил
Я на занятие пустое
Не тратить время дорогое», –
В ответ на это бес сказал
И чёрным змеем прочь умчал…
LIX
В пустыне меж холмов скалистых,
Где птиц не слышно голосистых,
Куда ни зверь не забегал,
Ни путник носа не совал,
Зловеще озеро лежало.
В нём, не стихая, клокотала
Вода кипящая. Густым
Горячим куполом над ним
Висело облако из пара,
И мрачный брег чернее вара
Лизала жгучая волна.
Порой откуда-то со дна
Большая рыба на поверхность
Всплывала бурную и местность
Безмолвно-мёртвую кругом
Своим сияньем, как огнём,
Под хмурым небом озаряла.
Кровавым оком озирала
Она пустынные брега,
И вновь в пучину кипятка
Спокойно, важно погружалась…
Раз среди волн она плескалась
И человека вдалеке,
Дивясь, узрела. Тот в руке
Держал жердину, за спиною
Нёс связку кольев. Под стопою
Его тяжёлою сухой
Земли унылой верхний слой
Хрустел и трескался, как тонкий
Осенний лёд… У рыбы зоркий
Был глаз, и видела она,
Что не смущала тишина
И жар пустыни человека;
Он смело шёл к воде…
Вдоль брега
На расстоянье небольшом
От кромки озера (таком,
Где, видно, жар ещё сносился)
Он походил, остановился,
Топор тяжёлый в руку взял
И первый колышек вогнал
В горячий грунт наполовину
Ударом обуха; жердину
Потом на землю положил,
С исходной вехой совместил
Один конец её, к другому
Прошёл по берегу пустому
(А жердь длиной саженей пять)
И друг за другом стал вбивать,
Слегою меря расстоянья,
Остатки кольев… Сам вниманье
Украдкой зреньем боковым
Держал на рыбе…
Та за ним
Довольно долго наблюдала,
У брега самого всплывала
Из мутных заглыб, чешуёй
Сверкая красной, и порой
Хвостом упругим дробно била
И клокот жарких вод глушила,
Желая будто показать,
Кто главный здесь. Но замечать
Её, как видно, возмущенья
Не думал странник. И терпенье
У рыбы лопнуло.
«Эй, ты!
Чего надумал у воды
Моей хозяйничать так смело? –
Она сердито просипела, –
Башку, похоже, перегрел.
Ступай отсель, покамест цел», –
«Молчи, варёная рыбёшка, –
Ответил странник ей, – немножко
Тут есть работы у меня;
Свернусь уже к исходу дня», –
«Ты языком сучишь паршивым
На расстоянии трусливом.
К воде поближе подойди,
Тогда и шуточки шути», –
«Ну, кто из нас над кем подшутит –
Ещё посмотрим. Душу мутит
Мне гадкий нрав и образ твой.
А занят я как раз водой.
Мне бережок промерить надо –
На то заданье есть из ада…
Презрев однажды мир людей,
Держу я службу у чертей…
Доходят слухи до Аида,
Что тьма озёр вверху разлито,
В которых попусту бурлит
Вода горячая. Лимит
На уголь Гея урезает.
Едва-едва огня хватает,
Чтоб души грешников в котлах
Варить по плану. И в горах
Уже вулканы чуть живые.
Знать, истощаются земные
Тихонько недра… Должен я
Разведать, в общем, где зазря
Тепло теряется. С отчётом
Меня в геенне ждут. Вот потом
И уливаюсь я теперь –
Поди-ка быстро перемерь
Все эти лужи… Обитаешь
Давно ты здесь, да забываешь
Про дань анчуткам. Стало быть,
Внизу, под озером, гасить
Пора огонь. Кто станет спорить?
Ведь уголь надо экономить.
Так что (чего уж тут скрывать)
Придётся скоро привыкать
Тебе, ущербное созданье,
К среде холодной обитанья…».
И вдруг, в смятение придя
И чешуёю шелестя,
Взмолилась рыбина: «Помилуй!
Погибну я в воде остылой.
Договоримся, может быть?
Мне нечем дань чертям платить.
Но можно ведь в твоих отчётах
И умолчать об этих водах…».
«А если даже умолчу,
То что за это получу?
Твоё горячее спасибо?
Избавь… Коль умная ты рыба,
Сама должна сообразить,
Что на шарапа получить
Не исхитришься снисхожденья.
Зачем мне делать исключенья
За просто так?.. А главный чёрт
Мне мелочь всякую зачтёт
И соответственно заплатит.
Прекрасно он со мною ладит
И за усердие порой
Немного слямзить под землёй
Златишка даже позволяет…
Не худо мне!.. А вот прознает,
Что я служебные повёл
Дела отвратно, так в котёл
Засунуть может ненароком,
А то, глядишь, и хитрым рогом
Поддеть единственным своим,
Чтоб превратить меня таким
Презренным жестом-помаваньем
В чертягу с вечным пребываньем
В геенне огненной рабом…
Хоть мизантроп я всем нутром,
Но не испытываю рвенье
В такое влипнуть положенье.
Здесь, на земле-то, веселей…», –
«Зачем начальнику чертей
Тебя пасти? Он адом занят…», –
«Но видит всё…», –
«То, что пугает
Тебя, возможно упредить», –
«И как же это?» –
«Отплатить
За благосклонность дорогою
Тебе готова я ценою», –
«Что ж! Любопытно!» –
«Здесь на дне
Храню я камень…», –
«Только мне
Камней ещё и не хватало.
Хочу я злата», –
«Ты б сначала
Позволил мне договорить.
Возможность то заполучить,
Что злата всякого дороже,
Есть у тебя», –
«Сказала тоже!
Так и поверил я», –
«Постой.
Сей камень вовсе не простой.
Волшебный свет он излучает
И дивным свойством обладает
Любые чары разрушать
И от огня оберегать.
Коль этим камнем овладеешь,
Ты даже в озеро сумеешь
Моё кипящее войти,
И никакого нанести
Не сможет жаркое купанье
Тебе вреда», –
«Свежо преданье,
Да только верится с трудом», –
«Дай мне закончить, а потом
Займи себя простым вопросом,
Могу ли я твоим угрозам
Дать поутихнуть, если ложь,
Когда отсюда ты уйдёшь
С волшебным камнем, заподозришь
В моих словах? Ведь ты напомнишь
Тогда скорёхонько в аду
Про эти воды на беду
Лукавой рыбе…», –
«Рассуждаешь,
Гляжу, ты здраво… В чём желаешь
Ещё презент свой расхвалить?» –
«Обжечь тебя, испепелить
Не сможет самый жаркий пламень,
Коль будешь ты волшебный камень
Носить как оберег с собой.
Сумеешь голою рукой
Ты раскалённое железо
Спокойно брать. А если беса
Рассердишь вдруг, и хитрый рог
Тебе надумает он в бок
Однажды ткнуть, пусть только взглянет
На этот камень – и не станет
Тебя он больше досаждать…
Сиянье камня унимать
Способно силы колдовские,
Снимать проклятия любые
И сглаз недобрый», –
«Что ж! Считай,
Договорились…», –
«Только знай, –
Серьёзно рыба упредила, –
Что чудодейственная сила
Уйдёт из камня и простой
Он станет галькою речной,
Коль обещанье ты забудешь
И в хладном озере погубишь
Меня однажды…», –
«Так и быть,
Учту я это. Можешь жить
Себе спокойно в жаркой луже.
Давай свой камень».
Рыба тут же,
Хвостом ударив по воде,
Исчезла в мутной глубине,
И мгла на озеро спустилась.
Прошла минута – озарилась
Опять поверхность бурных вод
Живым огнём… И хищный рот
Разверзнув свой, на берег чёрный
Горячий камень чудотворный
Из рода царственных камней
К ногам приспешника чертей
Хозяйка озера, немного
Помедлив, выплюнула…
Оком
Следила пристально она
За тем, как камешком со дна
Пришлец надменный любовался,
Как, жар не чуя, умывался
С благоговением потом
Крутым озёрным кипятком
И как, собрав на бреге скоро
Всё до последнего онёра,
С чем заявился он сюда,
Пошёл неведомо куда…
LX
Теперь Данила мы оставим,
Но ненадолго, и заглянем,
Слегка его опередив,
Туда, где нежить всполошив,
Провидец вновь беду вещает.
Незримым духом он летает
В краю дремучем и глухом
И над подёрнутою мхом
Главой таёжного колосса
Шипит язвительно: «Берёза
Не вдруг утратила свой щит.
Не вняв в последний мой визит
Посулам рока, как пристало,
Ты благодатное начало
Довесть до нужного конца
Не смог, и волею Творца
Обрёл соперника – Данила.
Богиня звёзд благословила
Его явление на свет.
Теперь тебе спасенья нет…».
Вещун умолк и затаился.
Но кто ещё здесь объявился?
Кто разговор перехватить
И ярость монстра охладить
Решил, подслушав недалёко
Слова колючие пророка?..
Крылами в воздухе шурша,
С небес со скоростью стрижа
Сквозь дымку рваного тумана
К царю лесному, как ни странно,
…Фантор метнулся.
«Ты узнал
Меня, владыка?.. Прежде клал
Свою я голову порукой
Дракону горному и скукой
Не изводился. На крылах
Своих был завсе при делах.
И не простых. Да, жаль, напрасно…
Воспоминать теперь ужасно,
Как повелитель в трудный час
Меня оставил. И сейчас
… к тебе решил я перебраться.
Коль будешь ты со мной считаться,
Тебе я верно послужу,
А для начала подскажу,
Как встретить надо поленицу.
Знай, сила чар здесь не годится.
Твой предсказатель не смышлён
И языкаст, а я умён
(И этот факт немаловажный).
Не так давно сюда бесстрашный
Явился витязь, что прошёл
Через долину родиол.
Когда-то недруг твой беспечный,
Теперь он грозный, бессердечный
Воитель, преданный тебе.
Пусть он схитрит, пускай в мольбе
Он о спасенье изнывает,
Пусть стонет, кровью истекает
И гостя жалостью берёт.
Не сомневайся, тот спасёт
Его из пут рукой могучей,
А там уж пусть удобный случай
Найдёт твой верный фаворит
И хладнокровно поразит
Ударом в спину дровосека.
Скажу, что знаю я от века:
Надёжней будет всяких чар
Такой предательский удар…».
LXI
Читатель! Ты в недоуменье?
Ну, что ж, Фантора поведенье
Тебе могу я объяснить.
Но не сейчас, чтоб сохранить
Основу стройную сюжета
(Ведь, как бы ни было, а это –
Его интриги элемент).
Но не до греческих календ
Ответ я всё же отлагаю.
Пока заняться предлагаю
Тем, что по плану у меня…
Прошло три ночи и три дня
С тех пор, как камень чудотворный
У глупой рыбины озёрной
Герой наш хитростью забрал.
Всё это время продолжал,
Ни сна, ни устали не зная,
Путь на восток он, вспоминая
С неодолимою тоской
Альбины образ дорогой.
И вот долину пред собою
Увидел он, что полосою
Широкой с севера на юг
В границах чётких, полукруг
Рисуя плавный, пролегала
И пышно вся благоухала
В убранстве ярко-золотом
Цветов, усыпавших ковром
Её сплошным…
Данил ступает
На жёлтый луг и вспоминает
Додора вещие слова
О том, что должен неких два
Пройти он круга непременно,
Желая цель достичь. Наверно,
Один из них той самой был
Грядою горной, где Данил
Погибнуть мог в сетях полона,
Когда бы он гонца дракона
Предусмотрительно с собой
Не прихватил. И вот второй
Поменьше (это и понятно),
Из жёлтых сотканный опрятно
Цветов каких-то зрит он круг.
Но чем они опасны?..
Вдруг
Долину песня огласила,
И угадать не трудно было,
Что птичий гомон заглушив,
Она лилась из купы ив
На том краю златого луга –
Внутри таинственного круга.
Как раз туда и шёл Данил
И с удивлением следил
Её куплетов слог воздушный –
И дружелюбный, и бездушный,
И чуть насмешливый порой,
И откровенно озорной.
И как же тут не подивиться?
Была то…
Песня Сирин-птицы
Во времечко оно в волшебном краю
Приют я себе отыскала,
И звонкие песни лукаво пою,
Порхая в ветвях краснотала.
Ах, путник, случайно зашедший сюда,
Мой голос тебя очарует.
Забудься! И прежние пусть никогда
Заботы тебя не волнуют.
Неведомой силой манимый на глас
Пленительный мой, золотые
Ты видишь цветы под ногами сейчас,
Но эти цветы – роковые.
Вдыхая чудесный густой аромат,
Дарованный ими, не знаешь
Ты главного, путник, что дьявольский яд
Свободною грудью вдыхаешь.
Со сном совладать здесь не сыщешь ты сил.
Проснёшься – себя не узнаешь.
Кого беззаветно недавно любил
Уже ненавидеть ты станешь.
Всё то, что решительно ты презирал,
Теперь благосклонно приемлешь,
А что непреложно всегда почитал
Навек заклеймишь и отвергнешь.
Простые понятия зла и добра
В душе поменяешь местами;
Предашь, с кем последним делился вчера,
И дружбу завяжешь с врагами.
Ты чувствуешь, путник, усталость в ногах?
Земля из-под них уплывает;
Смыкаются вежды, темнеет в глазах,
И сон над главою витает.
Уйди в его негу, когда ты забрёл
В сей край под шатром небосвода,
И дух с ароматом златых родиол
Впитай своего антипода.
И будешь заутра уж бодрствовать ты,
В себе испытав перемены,
И впредь не узришь роковые цветы
И песнь не услышишь сирены.
Но, не сбавляя шаг, идёт
Данил уверенно вперёд
Через долину, взору скучной,
Навстречу песне сладкозвучной,
Желая высмотреть скорей
На том краю среди ветвей
Плакучей ивы чудо-птицу.
А та никак остановиться
Не может; мечется в кустах
С мотивом прежним на устах
И ту же песню неизменно
Заводит вновь, надеясь, верно,
С попытки новой как-нибудь
Заставить путника заснуть.
Но что-то этому мешает,
И сокрушённо замолкает
Она в смятении, когда
Данил без всякого труда
Минует жёлтую долину
И, сжав топор в руке, брудину
Спешит, как будто, разметать
На щепки мелкие.
«Мне спать
Не очень хочется, пичуга, –
Смеётся он, – да и не туго
Со слухом вовсе у меня.
Поёшь красиво ты, но я
Не тот, кого способно пенье
Твоё довесть до изумленья
И опоганиться душой.
Не прячься. Дай-ка мне тобой
Полюбоваться (сделай милость –
Не откажи), коль умудрилась
Впросак по дури угодить,
Иль обещаю учинить,
Чтоб дать тебе урок полезный,
Вот этой штукою железной
Я здесь сейчас такой разор,
Какой, поверь уж мне, с тех пор
Ты, бедолага, не видала,
Как безвозвратно потеряла
В саду Ирийском ни за что
Своё уютное гнездо…».
И не посмела Сирин-птица
От ока молодца таиться,
Слова такие услыхав,
И, поборов невольный страх,
Крылами шумными разъяла
Кусты густые краснотала,
Как дверь шатра, перед собой.
Пернатым чудом с головой
Прекрасной девицы явила
Она себя глазам Данила:
Густые волосы, черней,
Чем тьма гекатовых ночей,
Из-под кокошника с очельем,
Златым расписанным тисненьем,
На плечи падали и грудь;
В очах, куда закралась грусть,
Сиял огонь очарованья,
И эти очи состоянье
Отображали всей души
Сирены в тягостной тиши
И меркли в ужасе порою.
«И кто ж тебя слепил такою? –
Изрёк насмешливо Данил, –
Тебе бы руки вместо крыл
Приладить с нежными перстами.
Ну, и со всеми там делами
И враний низ уж заодно,
Как по природе быть должно
(По человеческой, не птичьей)
На ножки белые девичьи
(Да постройнее) поменять.
Тогда была бы, утверждать
Могу я это (Бог – свидетель),
Второй красавицей на свете
Ты после той, в которой я
Души не чаю… Впрочем, зря
Слова я трачу. Ты же птица
Из райских мест, и превратиться
В простую смертную сама
Не пожелала б. Но ума
Не приложу я, Тьме иль Свету
Принадлежишь ты? Зла клеврету
В саду священном разве мог
Позволить жить верховный бог?
Молва гласит, что покровитель
Твой – Тамолихо. Но вершитель
Опять же зла – таёжный бес,
Когда он в мир сварожий влез,
С тобой не цацкался. Признаться,
Всё это странно. Может статься,
Ты на нейтральной стороне –
Ни то, ни сё? Тогда уж мне
Совсем не ясно, что за дело
Тебе у этого предела
Голосовые связки рвать
И звонкой песней завлекать
На жёлтый луг благоуханный
Случайных странников? Желанный
Из уст твоих хотел бы я
Ответ услышать. Но вранья
Не потерплю…».
И всё ж бессилен
Герой наш был заставить Сирин
Разговориться. Головой
Она поникла и слезой
Очей блеснула. По ланитам,
Холодной бледностью покрытым,
Живые струйки пролегли
Солёной влаги.
«Помоги
Узреть гасящего*… – промолвил
Данил хитро. – Не можешь? Вспомнил
Про дровосека я того,
Чтобы сказать тебе: его
Не стал бы спрашивать я, скоро ль
Сойду в могилу. И попробуй
Со мной поспорить. Знаю я,
Чем сырость вызвана твоя.
Боишься ты, не тот ли самый
Я человек, познавший главный
Теперь, спустя немало лет,
Тебе неведомый секрет,
Как уходить неповреждённым
От всяких чар. Нет, ослеплённым
Тобой я не был и узреть
Во все глаза не жаждал смерть.
А вот секрет, конечно, знаю,
Чем и страшу, и удивляю
Тебя, певунья. Впрочем, зря
Трясёшься ты – я на тебя
Зла не имею. Будь иначе,
И разговор бы я не начал…».
Данил замолк. В раздумья впал.
Но с глаз суровость не снимал,
Чело и брови продолжая
Сердито хмурить, не желая
При этом, словно, замечать
Девичьих (если так сказать
Уместно будет) слёз обильных.
Потом добавил: «Если сильных
(Нет, мысль не мне принадлежит)
Умом Всевышний наградит,
А дьявол – злобой, содрогнётся
Наш хрупкий мир, и нам придётся
Плоды безумья пожинать
Добра и Зла. К чему сказать
Решил я это? Нечто Третье
(Что это – вряд ли мы ответим)
Вставляет палки иногда
В колёса жизни. Не беда,
А благо это зачастую.
Ошибки – вот о чём толкую
Тебе я, птаха. И они –
Те палки самые. Смекни
Теперь, что выспросить желаю
Я у тебя… Предполагаю:
Когда есть хитрость на уме,
То в предстоящей кутерьме
Ошибки чаще и всплывают…
Не все сегодня вызревают
На райской яблоне плоды.
Нет одного. И знаешь ты,
Как это собственно случилось,
Хоть и не ты отнюдь добилась
(Как, впрочем, и не Алконост),
Чтоб разрушитель ваших гнёзд
Остался пусть и в не разгромном,
Но всё же проигрыше. Сонмом
Ошибок выстлана стезя
Событий странных, коих я
Хотел бы ход себе представить…
Могу ли я тебя заставить,
В конце концов, заговорить?..
Я не намерен уходить
(И не испытывай уж боле
Моё терпение), доколе
Вновь не услышу голос твой.
А говорить не можешь – пой…».
И птицедева, понемногу
Придя в себя, уняв тревогу,
Глаза печально подняла
И песнь такую завела:
Кабы птицею я
Черногором была,
То служила б Потьме –
Повелителю Зла.
И в Ирийском саду
Никогда, никогда
Не свила б я себе
Золотого гнезда.
Я творенье того,
Кого вышний Сварог
Из огня породил
И Денницей нарёк.
Божий отпрыск меня
С Алконоста лепил,
Но добро мне вдохнуть
В душу просто забыл.
Он не слушал отца,
Сам себе был закон,
И в удобный момент
Покусился на трон.
Но родительский гнев
Гордеца вразумил.
И Денница вину,
Наконец, искупил…
И светилом добра
Стал божественным он
На мятежной Земле
С тех далёких времён.
Так, забытая им,
Я осталась в раю,
О котором теперь
Грустно песни пою.
Неземной демон Тьмы
Этот рай погубил,
Но, богов прогневив,
Сам себе навредил…
Упредила его,
Пролетев над Землёй,
О проклятье богов
Злая Зирка с метлой.
Птицу-ястреба он
На подмогу призвал.
Нам об этом с сестрой
Вещий дуб рассказал.
Но подслушан тогда
Дуб божественный был
Духом – тайным гонцом
И слугой тёмных сил.
И решил царь лесной,
Дабы ястреба сбить
С толку мы не могли,
Его слуха лишить.
Крепко он залепил
Ему уши смолой,
И порушил наш план
Выкрасть плод золотой.
Ястреб верно свою
Продолжал службу несть,
И от гнева его
Схоронилась я здесь...
Жёлтым кругом давно
Из волшебных цветов
Оградил монстр себя
От незваных врагов.
Прежде всяк, кто на луг
Ядовитый ступал,
Средь коварных цветов
Вечным сном засыпал.
Но заметила я,
Что бежит злая смерть
От почившего вон,
Стоит лишь мне запеть.
А поскольку уж я
Есть ни тьма и ни свет,
Ни добро и ни зло, –
Учиняю и вред…
Жёлтый цвет родиол
(Расскажу до конца) –
Это символ и дух
Золотого тельца.
Поклоненье ему
Светлый разум мутит.
Злато – адский металл.
Жёлтый цвет ядовит…
Что случилось теперь,
Не понять мне умом.
Странно, право, – тебе
Этот яд нипочём.
Но предчувствую я,
Что отнюдь неспроста
Из мирской суеты
Ты явился сюда.
Ведь про Ирий-Ясунь
И про чудо-плоды
Не случайно завёл
Речь мудрёную ты…
Дослушав Сирин сладкозвучной
Порой растянутый и скучный
Куплетов монотонный ряд,
Данил ещё раз бросил взгляд
На ядовитый луг, сурово
Нахмурив брови и, ни слова
Не обронив, минуя дол,
Своей дорогою пошёл…
***
__________________________________________
* Узреть гасящего… – согласно старой легенде, один дровосек спросил у Сирин-птицы,
кто гасит свечи – жизни людей, и захотел увидеть гасящего. В резуль-
тате он был ослеплён и стал пророком, предсказывающим будущее че-
ловека и знающим, когда последний умрёт;