Хроническая баллада, как следствие размышления над природой страха
Водка - особенная русская оптика,
потому что она прозрачна, как факт.
То же, что дёрнуть рыбу и вытянуть реку,
оставив рыбёх трепыхаться подобно
всклокоченным мыслям во рту.
Бурая же плоть, например, виски
выравнивает цветовой, ценностный баланс
и проч., и проч.
Наблюдение это я озвучил
своему другу - петербуржцу,
сидя в непрограммном кафе на Арбате,
где, собственно, жидкие линзы и пились.
Обсуждали метафизику места, как, в общем,
и полагается людям экстремально культурным
и водку, при этом, пиющим:
- В Москве, - говорю, развивая образ, -
никакой реки не было, что, словом,
подтверждает малое число водоёмов.
Здесь рыбы сразу отрастили ноги,
а котелки отрастили рыбы чуть позже...
- Какая-то компиляция образов Магритта. -
Резонно подмечает мой сотрапезник.
- ***;та. - С не меньшей точностью парирую я.
- Эти сложные, виньеточные концепты
имеют только художественное обоснование,
не кажется? - Метко, как в урну бычок.
О, мне кажется, как ни казалась Медее
её правота правотой!
Я ведь долгое, словно ревер, время
посвятил размышлениям над
природой страха и вывел два основных
критерия - периодичность, необъяснимость.
Вообразите себе коридор
прямой и слабоосвещённый, как совесть,
где в тихих конвульсиях - человек.
Он видит, как вы, захлопнув дверь номера,
идёте в общую кухню гостиницы, и быстро
уходит, как энергия из либеральной среды.
На следующий день - та же сцена,
и всё это, согласитесь, вызывает
бурление в органе жути. Теперь
поменяйте все символы на
что-либо ещё, оставив стеклянный корсет.
Но всякий концепт - кастрюля на голове!
Я озвучил тебе эту глупость, когда
ты лежала в том номере изящная, как соловей,
конечная, как города.
А утром смотрел, как мельчаешь к станции, как осень
швыряет плевки голубей в небо тугое.
Начиная из раза в раз, я осмыслил не то чтоб очень,
но мне не страшно, это что-то другое.
Это да, это да... Что ещё?
Обсудили журнал, погоняли за жизнь,
распустив одну на двоих
провинциальную самость.
После домой, а утром
разбились очки.