Би-жутерия свободы 107

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 107

      Не успели Даник с Мурой освоиться, как стройный официант неодобрительной национальности с фатовскими усиками таракана, ведущего полуголодное существование, уже отбивал у стола чечётку, рекламирующую «Щи круглосуточные, разлитые по времени», и буквально ходуном ходил под «Болеро» Равеля, размахивая кудлатым подносом в усеянных перстнями цепких пальцах.
В то время как на экране лицо с линялым выражением прогоняло шпицрутеном в текучке «кадров» апетайзеры из «Особенности национальной охоты... рубануть вкусненького», на столе возник джин с гипертоником и красные раки в ракетницах.
Мурочка, не моргнув, выдула содержимое гранёного через соломинку, и почти вырубившись, отыскала в себе силы снова заказать выпивку. Мурочке Спичке нравилось идеализировать образ Даника Шницеля, знавшего, что накладные расходы редко бывают карманными, как у его непосредственного начальника специалиста по идиоматологии  Солнцева Аннексея Горнилыча, который ей тоже чем-то импонировал. Сейчас она как будто присутствовала на испытательном полигоне почти материнских чувств по отношению к Шницелю – этому неутомимому излучателю симпатии, чем-то напоминающему дельфина – натурального ультразвукового источника любви и подводной доброты.
Он оказывал на неё благотворное влияние на расстоянии согнутого, всегда готового к объятиям локтя, в общем-то предназначенного для расталкивания кого-нибудь нахального и поднятия чего-нибудь неподъёмного. Его манера общения, полная новизны, поражала. Он мог разбить неприятеля наголову, если она оказывалась при нём и собственные доводы в пух и прах в пользу присутствующих, чтобы плеснуть в лицо собеседника серной кислотой едкого остроумия: «Если ты не умеешь плавать и идёшь ко дну, то обитатели его усомнятся, что ты не дерьмо». Данику всё сходило с рук. В этом Мура убедилась, когда официант – турецкий подданный Ерун Да в форме вратаря (превратные понятия голкипера усугубляли голевые моменты) её любимой английской команды «Чресли» поднёс тазик с лимонной водой для омовения пальцев перед подачей курицы вместо спорного углового.
По окончании полоскания вратарь свирепо посмотрел на Мурочку, бросил перчатку на пол и в приступе фламенко затоптал её ногами, давая понять, что дуэли между поварами за завоевание Даникиного сердца не будет. И это тоже заметила Мурочка Спичка. Неожиданно ей стало зябко и неуютно в огромном зале. Она по-болотному подёрнулась ряской и повернулась к окну, чтобы самой убедиться, что размечтавшийся комар, морально раздавленный на стекле, не жаждал крови Шницеля. Хищный хоботок на кончике его длинного носа восторженно дрожал от предвосхищения случайной встречи с Даником. Счастливец-комар решил  поделиться с подданными комариного царства не утюгом сглаженным впечатлением о самом питательном человеке, которого он только встречал.
Муре показалось странным, что какая-то малявка предъявляет необоснованные права на её Даника, внезапно разлюбившего безвременно ушедшую мечту. Она раскрыла влажную нервическую ладошку и прихлопнула дерзкое насекомое.
Теперь неподражаемый Шницель, настойчивый на лесной бузине и по слухам с помощью акушерки покинувший родовое поместье, принадлежал ей одной.  И не нужно скрывать сокровенные эмоции усами топорчащамися на лобке, или искать неудобоваримые оправдания, складывая их носовыми платками на полку несгораемого сейфа женского любопытства.
Щницель мощно оторвался с места и привстал на цыпочки, разглядывая новую певичку, вывезенную в инвалидном кресле.
Цыпочки вокруг не возражали. Одна из них была сильно увлечена всходами поэзии, вырывавшимися из подкрашенных уст своего франтоватого ухажёра, орошавшего их праведными слезами. Когда фраер закончил, он обратился к предмету обожания:
– Вы слышали новую доисторическую мансу? Лужниковскую набережную намереваются переименовать в станцию «Батуринскую»! На Пушкинской уже продают разреженный воздух и берестяные лапти. По этому случаю в Политехническом музее поэты увлечены препапараццией слова, из чего выходит, что Сосо явился прототипом «Тараканища» Корнеплодовитого Чуковского.
– Желаете-с поросёнка? – расплылся в улыбке, официант, – наш повар-художник может сходу изостудень приготовить, а пекарь-бублицист блины коровьих лепёшек комом наоладить. Недавно он выпустил  музыкальный «Рассольник», затушёванный цветными карандашами. Вы же знаете, мсье Шницель, наш шеф является основателем поварского клуба по интересам и средам, а для вас он вообще готов разбиться в коровью лепёшку и крутить в свой перерыв на обед кулинарную песенку «Во рту ни маковой росинки». Думаю, он вам завидует, на такой спутнице, как у вас сегодня, можно смело отправляться в космос без заправки алкоголем.
– Сегодня я что-то не в духе, – умерил красноречивый пыл официанта Шницель, – притащи-ка лучше, любезный, Шурум-бурум по-исландски с чесноком, вызубренным на зубок.
Нетронутая зажжённая сигарета, оставленная чечёточником Карелом Пташеком закатом догорала от стыда. В мраморной пепельнице гасли маки. Это натолкнуло Даника на игривую задумку. – Подай-ка нам, братец, бычки в автоматном соусе, – попросил он, уверенный в том, что  будет чем «поднять» настроение Мурочке, посадив масляное пятно на освободившийся стул, для отвлечения её внимание от  дурманящего грибкового запаха ног.
– Жаль, на прошлой неделе они себя без дебета дискредитировали. А вы пробовали у нас нафаршированную женскими гормонами «Собаку Табака» по-вьетнамски? – зарделся официант, и свёрла его глаз забегали туда-сюда японскими дворниками по ветровому стеклу Тойоты, отметая неподходящие кулинарные предложения.
– Да, она напоминал консервированную махорку. Лучше пусть дама скажет, – напыщенно обернулся цыплячегрудый Даня к Муре, лаская покосившимся как старая развалюха взглядом, съехавшую с плеча бретельку, – с ней легче  договориться, она думает, что мизантропы разгоняются в синхрофазотронах, восседая на них, а чумазые полицейские с боков машут опахалами. Учти, смельчак, перед тобой женщина непостижимая, для неё каждая чужая копейка на счету, а нерукотворные кулинарные изделия – это то, что китайские кули в беспамятстве делают на нарах в тюрьмах.
– Из овощей я бы попробовала «Кабачок 13 стульев», и чтобы он не был таким твёрдым как те, на которых мы сидим, а на десерт пропечённый торт насквозь пропитанный гарью, – проигнорировала злопыхательские высказывания сотрапезница Мурочка, – а также конфеты «Невмятные» из сыромятной кожи. Может быть, ты, Даник, хочешь заказать себе  мясное – шашлык или шницель?
– Разве я похож на самоеда? Ах, если бы ты знала, Мурка, скольких устриц я отправил на тот свет в желудок! – дал отпор её бестактному предложению приосанившийся Даник. Он примирительно погладил барабанного цвета кожу, натянутую на арматуру её маленькой руки, с отметиной-тату «Мне не забыть!», вспомнив, что испытывал вожделение от вождения машин на полигонах.
– Хотите кролика, который победил неукротимого Льва Моисеевича? – восторженно вмешался официант.
– Не вдавайтесь в подробности, я и так догадываюсь, кто из них труслив и созрел для покупки эмалированного тазика, чтобы дать отток негативным эмоциям, – отбрил его Даник – коллективное произведение собутыльников непьющего одесского двора, воспетого именитым писателем Аркадием Львовым.
– Тогда вкусите бычьи яйца с корицей прямо опосля корриды.
– Растиражируй и скорми их матадору. Я слышал, бедняга сломал о них шпагу, едва оставшись в живых. Оно и понятно, он же не какой-нибудь там слюнтяй на ухо по секрету.
– Очень благородно с вашей стороны. Надеюсь, вы не откажите попискивающим устрицам в удовольствии найти приют в вашем функционально расстроенном желудке. Это наше знаменитое гастроэнтеритное антре. Уверен, вы с устрицами понравитесь друг другу. Их девиз «Взаимопонимание во взаимном насыщении».
– Я должен всесторонне обдумать предложение, ибо сейчас у меня нет легитимных наследников на законных основаниях, оспаривающих моё завещание с ударом по наследству.
– Ну и официант, что ни слово, то заливное, такие гоняются за каждой юбкой, даже когда под ней брюки. Интересно, позволено ли петь осанну осанке, и когда принесут конфеты без ментола? – прервала их беседу говорящая шкатулка Мурочка, пытаясь привлечь внимание к своей персоне (пищу и солдат, приглашённых на ночь, она любила в полной боевой готовности, беря их на корпус в борцовской менере).
Чванливая свинья никак не может разобраться со своей ментольщицей причудливой формы и содержания, напоминающего мой партийный открепительный глист, подумал официант и, вежливо согнувшись, попятился в направлении кухни. Он не забыл, что за час до прихода невменяемой парочки сомлевший от нежности метрдотель-сомелье (его положение налагало обязанности широкими мазками) учинил разнос нерадивых официантов по винам и дальним столикам. Длинноногие девчонки с фигурами высшего пилотажа на импровизированной сцене пользовались спросом и запасными выходами. Они резво исполняли «Минарет» под толстое буханье велосипедного секстета «Педали, поющие вразброд», и завороженная публика  вызывала их на бисквиты.
Мурочка щебетала в режиме расстроенной балалайки и требовала конфет с ментолом, подавляя желание поцапаться с официантом. Шницеля устраивал её лепет пожилого ребёнка с немыслимой причёской на кокосе-затылке – лепет, напоминающий прощальный концерт соловья за окном. Но повторное упоминание о ментоле вынудило Даника схватиться за сердце, до этого работавшее не хуже швейцарского будильника.
Бумажник на бутафорской груди не прощупывался. Дома забыл, пожурил себя плоскостопный крепыш Даня, мучительно припоминая, у кого из девиц ночевал днём последние сутки, оставив о себе нелестное впечатление. Денег у Шницеля всегда было в обрез, поэтому, проливая свет на факт  неплатёжеспособности, он позволял себе роскошь незатейливых лингвистических выпадов в адрес нервных или не в меру требовательных метрдотелей. И тогда им приходилось выслушивать историю о том, как счастливые мандавошки, пребывавшие в прекрасном настроении духа, дружно взявшись за колючие лапки, водили хороводы на лобке.
Кратковременная потеря памяти представилась Данику Шницелю проявлением феномена эротической неосведомлённости. Он никак не мог вытянуть из проклятых мозговых каньонов список молчаливых упрёков и вялых домогательств в безжалостно избитых кем-то фразах типа: «А черви жиреют в чернозёмных чревоугодьях» и вспомнить, какая из проказниц-обольстительниц персидских котов и ковров прижимала его к бархотке живота в пылу возражений интенсифицирующихся торгов, относящихся к вожделенной близости вторжения в плоть не им проторённым путём.
Транжире Данику, похожему на члена команды, гасящей долги над волейбольной сеткой, захотелось заказать в этой обдираловке что-нибудь такое, от чего он заговорил бы неосознанным экспромтом, не заглядывая в декольте соседки по соседнему столу. Но рядом с ней сидел омерзительный толстяк, подведший под собой жирную черту, тип с внешностью старого рубаки мяса, отвергавшего предлагаемые услужливым официантом блюда одно за другим, чудак был явно влюблён в её ребристую фигурку стиральной доски, несмотря на все безобидные домогательства со стороны.
Сегодня эта гренадерская дама, в анфас напоминавшая Угрозу Моисеевну Ветров, олицетворяла собой плацебо любви, когда её ухажёр, как солнечный свет, рассыпающийся в бурных изъявлениях восторга, нахмурив тучные брови на бильярдном лбу, признался во всеуслышание:
– Мне хотелось быть вашим пожарником! У вас уши горят от смущения, когда вы захлопываете траурный альбом откровения. Хотите я закажу нам билеты на «Недоросли и водоросли»? У настоящего джентльмена имеется перёд для размножения, зад для наказания, и накладные расходы с побочными доходами, думал Шницель. Даник распалялся всё больше, осознавая, что создаёт климат в семье, где женщина поддерживает климакс, и его за «хлястик». Возможно, кокетка-жизнь облюбовала этого «Халифа на щас», бросив на произвол судьбы с наследным хобби – женщины. Его вынудят взяться за тесак с кличем «Всех урою!», а потом за остатки не расфасованного ума,  напоминавшего: «Как ни старайся, настанет послеобеденный час расплаты с официантом, исполняющим сухопарый танец скорпиона между столиками!» Шницель вздохнул и прошёл в дверь, где над унитазом светился не то тезис, не то воззвание к птицам высокого полёта «Не пролетайте мимо!»

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #108)