Москва сопливой осенью сморкалась,
Погрязнув в лицемерии и лжи,
В бесплатный туалет у трёх вокзалов
Зашли погреться местные бомжи…
Уборщица (её здесь кличут Надя,
Хотя она с рожденья Наджиба),
На маргиналов исподлобья глядя,
Спросила: «Вам есть кушить, галыдьба?"
Бомжи ее послали трехэтажным,
Она в сердцах им кинула лаваш.
Потом смотрела, как они отважно,
Деля лаваш, входили тупо в раж...
Избив друг друга до неузнаванья,
Схомячив отвоёванную часть,
Поправши все законы мирозданья,
Над Наджибою надругались всласть…
Потом заснувши с умиротвореньем
На чистом, только вымытом полу,
Бомжи смердили запахом гниенья,
И храпом воспевали оду злу…
А поутру пожарники в доспехах
С огнём вели жестокую борьбу,
Четыре трупа было в том клозете,
В одном из них узнали Наджибу.
В подсобке у неё нашли канистру...
Спасая злом поруганную честь,
Она зажгла ту праведную искру,
Что называется по-русски «месть».
***
Мне толерантность свойственна едва ли
К тому, что, мол, Москва уже не та…
Мне не вдолбить, что пищу от халяли
Должны жрать те, кто верует в Христа
Мне чужда также ихняя сплочённость –
«Один за всех и все за одного»,
А также их слепая убеждённость,
Что нет святей Аллаха никого.
Но, видно, здесь собака и зарыта.
Пора нам всем давно уже понять:
Останемся у битого корыта,
Коль сей Урок не будем повторять.
Войной нас на колени не поставить,
История твердит об этом всем….
Но есть другая сила, чтоб заставить
В Исламе быть навеки… Насовсем…
И Москвабад намазом огласится,
И Питерстан прогнется под Ислам.
Иваны будут в коврик лбами биться,
И станет им за батюшку имам.