И только встал и, как всегда,
часы бегут. Открыли кран.
О тень споткнулся чудный стан.
Стоит молва. Шумит вода.
И, будней отбивая счёт,
тоннели дОлбят каблуки,
в конце которых как всегда…
… и, как флажки, обходишь от-
толкнувшись от крыльца, плевки.
На цыпочках. Посреди бела
щелкнул затвор. Зашелестело.
Подуло давним. Моросит.
Затвор безжалостной руки
как будто запер в пуле тело.
По плитам бьют подошвы плит.
День навзничь пал.
И вдруг со скрипом
открылась дверь… -
- и никого –
- и пустоту закатным криком
пронзает жалости всего…
часы забились где-то в угол,
простор расходится по швам, –
приоткрывая робко там
для нас, мой друг, моя подруга,
для нас витающие там
на миг нежданные Преданья,
на миг… - и взрыв ли,
камень : “Сука!” –
- звенит разбитое стекло… –
- что за проклятье нас свело!
… незримой зыбкостью Созданья
звенят зеркальные края…-
- то он (а, может быть, и я..!)
бьёт окна в тайны мирозданья…
Но всю зашьёт просторность сонник.
Мы в домне снова льём чугун.
Для жизни нам нужны джин-тоник,
пиджак Версаче и каплун.
И это всё? Да, ладно! Счас!
- и в полудрёме, вспыхнув, медлит
мираж, очерчивая нас,
с лиц выраженьем редким, не для… :
как Гамлет смотрит Фортинбрас… –
… здесь всё мертво.
Для этой смерти
ах, человек, ты слишком жив..!-
- но мукой сладкой, горькой, терпкой
обрёкся на бесперерыв..!
Остановиться во вращеньи.
Воскреснуть, чуть не умерев.
Ах, воскресать из мглы забвенья
через кору и зыбь дерев..!
Часы бегут. Открыли кран.
О тень споткнулся лёгкий стан.
По плитам бьют подошвы плит.
Стекло звенит, звенит, звенит.
Часы бегут. Закрыли кран.
С ног сбили тени светлый стан.
Свернули кран. Шумит вода.
И, будней отбивая счёт,
концу которых никогда,
долбят тоннели каблуки, -
- в конце которых блещут от,
нет, ожиданью вопреки,-
- от встречных скорых блещут фары..!
“Скажи-ка, дядя, ведь недаром… ?”-
- вставал поэт не с той руки.