Ты говоришь:
– Вновь увидимся на Самайн.
Я соглашаюсь, ведь спорить с тобой – нет мочи.
Так повелось у нас: всё, что любимый хочет,
вынь да положь – терпкий сок из неровных ран
в звонком, гранёном в Богемии, хрустале...
Я по-другому немного люблю гранаты –
впрочем, не важно... мы оба не виноваты
в том, что кровавые жертвы нужны земле.
Встретимся в сумерках.
Солнце – не друг... не враг.
Солнцу до нас – вообще никогда нет дела.
Но, почему-то, душа ощущает тело
лучше – во мраке... так я на твоих губах
чувствую ром и ванильную карамель.
С флёром улыбки читаешь стихи о смерти...
и, раздавая конфеты подросшим детям,
шепчешь смущённо /не верю!/:
– Идём в постель.
… капает воск на измятую простыню.
Я выгибаюсь от каждой горячей капли.
Пламя пекельное – пытка – твои объятья...
Благословением будет – предаться сну
и... не проснуться – короткий и лёгкий путь.
Мы отреклись от него, выбирая вечность.
Осень в разгаре.
Уже догорели свечи.
В угол отброшен пропитанный красным кнут...
Близок рассвет.
Завершается ритуал
встречи – проклятия...
встречи – открытой раны.
– Мы же увидимся /снова/ в канун Самайна?
…
Ты меня можешь увидеть лишь на Самайн.