Ночь тоскливая, леденящая.
Это ж надо такому присниться.
Я увидел историю в лицах,
Заглянув сквозь неё в настоящее.
Всё страшное, подлое разом
Собрали в одну главу
И скопом всё на больную страну
Елеем назвав заразу.
Ни божьего страха, ни чести
И всякая ересь за истину,
А за правду топят на пристани
И рубят на лобном месте.
На податях да на ворованном поднимается новая знать.
Ходят в графьях и баронах новоявленные Бироны,
А в деревнях - ковыль да вороны
Там, где некому больше пахать.
Сидя в золоте и серебре,
Бессовестные кликуши
В крестьянские нищие уши
Кричат о нелёгкой судьбе.
У них за границами дети и бабы,
У них всё банкеты, балы, маскарады
Да воинские парады,
Европа боялась дабы.
Да новые школы для молодых,
Не держали чтоб мыслей лишних
На заграничных книжках
Новых растят крепостных.
Которые лишь серебро почитают,
Забывшие свой народ,
Исконный свой русский род
И до тридцати считают.
А Лжедмитрии глотки надсадно рвут,
Не даёт покоя кому-то
До времени спящая смута
И безжалостный русский бунт.
А мужичок он и рад бы,
Бедное бросив хозяйство своё,
Взявшись за вилы да за дубьё,
Барские жечь усадьбы.
Пропащему, пьющему, тощему
Ему всё равно, всё одно.
Подавай ему нового Ленина, да нового батьку Махно,
Да новую пугачёвщину.
Начнётся – бояре поднимут опричнину
Вешать пучками народ
На виселицах у дорог
За добро за своё, за личное.
Летописцы как надо запишут придворные.
И найдутся, конечно, свидетели,
Властьимущие – в благодетели,
Проигравшим – столбы позорные.
А мужички – те снова на пЕчи.
Им что те, что другие – одна напасть.
Захлебнулись собственной кровушкой всласть
И нового ждать "предтечу".
Ночь тоскливая, леденящая.
Это ж надо такому присниться.
Я увидел историю в лицах,
Заглянув сквозь неё в настоящее.
И осталось мне до рассвета, до самого до утра,
В темноте беззвучно молиться,
Чтоб увидеть когда-нибудь лица
Столыпина нового и Петра.