Моя мордашка не была по-детски премиленькой, но только не для моего отца. Для него я была совершенным ребёнком, совершенным подростком, совершенной девушкой и так далее, во все периоды моей женской жизни. Он меня обожал, боготворил и любил. Любил очень искренне и по-настоящему. Был он уже не молодым папой. Двое детей от первого брака, трое от второго. Казалось бы, отцовство не в новинку, но папа из всех своих детей больше всего по-настоящему любил меня. Я это чувствовала каждой клеточкой своего тела, не умом, нет, а именно каждой клеточкой тела.
В детстве мне часто приходилось оставаться дома одной. Старшие дети в школе, а я мелкая, не пристроенная (по случаю частых и длительных болезней няни) находилась дома одна с кошкой и моими игрушками. Жила семья в то время в большом бревенчатом доме, в главной половине которого стояла большая русская печь. Чтобы мне было не страшно, я забиралась на неё вместе с игрушками и нехитрой едой, и ждала, когда с работы придёт папа. Он всегда приходил первым. Заслышав скрип открываемых дверей, я высовывала из-под одеяльца неказистую мордашку и зачарованно смотрела, как он медленно погружал правую руку за пазуху и медленно доставал оттуда волшебное чудо. Чаще всего этим волшебным чудом была игрушка. На этот раз это была уточка из папье-маше, синего цвета с ярко разрисованными крылышками и ярко-красным клювиком. У меня уже были игрушки из папье-маше: розовая свинка с белым вздёрнутым кверху пятачком, курочка, пёстрая, как мамино одеяло, жирный, дородный и гордый гусь с очень синими глазами. Я была на седьмом небе, а папа, я это видела и чувствовала, был в этот момент счастлив. Он доставил мне радость, и моя радость делала его счастливым.
Когда я в ожидании папы заигрывалась в игры и чудесным образом засыпала, папа никогда не будил меня. Он ходил по дому, мягко ступая, делал всё осторожно, чтобы неловким движением не уронить что-нибудь и, как правило, садился за стол пить чай из своей большой фарфоровой кружки. Я медленно просыпалась. Не от шума. От присутствия папы. Во сне я догадывалась, что он пришёл, я его чувствовала. Я звала его. Он приходил ко мне и обязательно приносил вкусняшку. Это могла быть маленькая металлическая коробочка ландрина, или квадратик ароматного какао с сахаром, или простой леденец. Ох, какое это было лакомство.
Папа специально для меня с трудом доставал такие лакомства у жены своего знакомого, которая работала на продовольственном складе.
Мой папа первый раз женился рано. В его семье родились двое детей, два сына-погодки. До рождения второго сына его забрали в армию, а потом фронт, ранение, долгий госпиталь, потом возвращение на службу. Долгий отрыв от семьи в столь трудные времена не способствовал семейному счастью. Жена вышла замуж за другого мужчину и прекратила писать ему на фронт. Папа не простил и больше не вернулся на родину, и остался после фронта там, куда его направили после окончания военной службы. Спустя некоторое время он познакомился с моей мамой, и они поженились.
Появились дети. Вначале двое, а потом, спустя восемь лет, родилась я. «Поскрёбыш», называл меня папа. Старшенькие как-то сами по себе усилиями мамы подросли, а я, родившаяся поздно, стала для папы радостью в жизни. Пришло время его осознания отцовства. Некоторые мужчины не сразу понимают, какова их роль в семье, и отношение к детям часто привычное, да по долгу семейной жизни. Есть дети, значит, так и должно быть: надо кормить, одевать, обувать, учить, воспитывать. Так случилось и с моим папой. Зато мне он отдал все свои отцовские чувства: заботу, тревогу, печаль расставаний, исполнение всех моих детских желаний, хотя они не были сверх необыкновенными. Капризной и взбалмошной я не выросла. Но, как бы там ни было, мне перепадало от него и внимания, и заботы, и разговоров по душам, как с равной, больше, чем старшим детям. Он никогда меня не наказывал. Рассуждая о судьбе детей, папа втайне надеялся, что я никогда не покину родной дом и буду рядом с мамой и папой всегда. Однажды за обедом высказал свою мысль вслух: «Она всегда будет жить с нами». Я тогда не очень придала значение этим его словам и мимолётно даже удивилась: «Это почему же?». Но, сказанное, тем не менее, запало мне в душу. Наверно, потому что сказаны они были с твердой надеждой, что именно так и будет и что его любимая доченька никак не может оставить любимого папу и уехать. Но я уехала.
Через много, много лет, склоняясь над его изголовьем для того, чтобы спросить, не нужно ли ему что- то подать, я увидела его угасающий, но восхищённый взгляд. Он тихо прошептал только для меня: «Какая ты красивая». Вот тогда я поняла, что для моего папы я навсегда осталась маленькой красивой девочкой, с премиленькой мордашкой.
Спустя два дня папы не стало.