Стяжая лавры демиурга,
я сам обманываться рад,
купив билет до Петербурга,
вернуться, как бы в Ленинград.
День догорал. В неверном свете
безликих буден бытия,
по неразгаданной планете
несла стальная колея
гирлянду скученных вагонов,
в полях, не знающих границ,
промеж мелькающих перронов,
под злые всполохи зарниц,
туда, где в памяти времён
перемешались явь и сон;
под этот мерный, резвый звук,
колёс вагонных перестук.
Там, верный небу и земле,
мой взгляд ласкает профиль тонкий,
на чёрно-бархатном окне,
в стихах воспетой Незнакомки.
Подумать только, что за малость,
нас разделяет эта грань
стекла, таящего усталость
её ресниц в глухую рань…
Толчок. Очнулся… Спит старуха.
Младенец спит, как херувим.
Как утомлённый пилигрим,
храпит мужик у них над ухом;
и ночь, как праведная шлюха,
стирает свой неверный грим.