ПРОВЕДАЛИ…
- Хорошо, что у Женечки побывали! Конечно, нужно было еще в мае, но теперь тоже хорошо! – сказала Людмила и облегченно вздохнула. Автобус, в котором она ехала со своей дочерью Татьяной, двигался в направлении далекого почти заброшенного украинcкого села Борсуков, где когда-то прошло ее детство.
- Мама, а к дяде Васе поедим? - спросила Татьяна.
- А как же! Его обидеть никак нельзя! Он еще в детстве такой обидчивый был! Бывало, придет мать с поля и к детям. Одному – макухи даст, другому – сухарик, третьему – яблочка, четвертому – кочерыжку, а Васелечку нашему цицьку. Васелек наш сначала кинется к груди, пососет, а потом оторвется и давай хныкать! Мамка его и спрашивает, чего, мол, такое? Отчего рюмсаешь? А он ей в ответ: « Я уже большой, я тоже гостинца хочу, а ты мне цицьку!» А мамка ему и отвечает: «Так это ж тебе самое дорогое! Ты же самый меньший, вот тебе и радость! А как подрастешь, я – постарею, вот и будут у тебя другие утехи!» После чего Василек наш отворачивался, теребя бахрому мамкиного платка и утихал. Эх! Не знал он по малолетству, что в многодетной послевоенной семье более трудно было не от лишений и бедности – одеть, обуть, накормить, а от другой воны – с пьянством долгожданного и благополучно вернувшегося с войны целого и невредимого пехотинца Терентия Череды - мужа и отца большого семейства. В семье было шестеро детей: Николай – 12 лет, Женечка – 9 лет, Людочка – 7 лет, Мотя – 5, Васелек – 4 и Катюня – 2 годика. Матери детей – не грамотной Фекле было слегка за 30! А за ее плечами была революция 17 года, гражданская война, вторая мировая -страшная и смертоносная! Всемогущие партизаны с поборами провианта, немецкие карательные отряды, казни, смерти детей и многое другое, что именуется одним страшным словом – война.
Ранее ходивший в атаки на передовой, уничтоживший за время войны не один десяток гитлеровцев, Терентий – муж Феклы, теперь, в мирное время ходил за первачком к соседу Григорию. Напившись «для порядку», Терентий возвращался домой и старался «держать в узде» и жену Феклу и 6 детей, уничтожая оставшуюся красоту и последнюю молодость своей «Веклушки». Так ласково он называл свою жену, когда на душе было хорошо и еще «не горели трубы».
Фекла и Терентий были люди не грамотные, и никак не вписывались в отчетные документы по ликбезу еще далеких 20-х годов и даже при переписи населения в книге регистрации граждан ими были поставлены крестики. Был у нашей Феклы и свой личный крест, который она несла на себе всю свою жизнь. Огород, худоба, дом и дети, все было на плечах этой хрупкой неграмотной женщины, но никогда она не давала слабинку. Фекла рожала и воспитывала детей, справлялась по хозяйству, растила гусей, кабанчиков и приговаривала, когда их приходилось колоть: «Леха, ты уж меня прости, окаянную, треба ж Коли и Моте у Донбасс послать! Они же дальше за всех, как они там? Хто ж им поможет?» и, вытирая слезы, звала уже ставшего дедом Терентия в хлев. Затем Леха все равно делился на всех шестерых и Терентий, приходивший в себя от очередного «порядка», готовил 6 ящиков для посылок, чтобы «всем было по-ровну, чтобы не дай бог, кого-то обидеть»!
Маршрутка, которая ходила теперь в село Борсуков два раза в день, приближалась к гребле на краю села и Людмила начала заметно нервничать, теребя край платочка, обвитого вокруг ее уже не молодой шеи.
- Танечка, мы ничего не забыли, а то, может, выйдем в Лепеховке? - спросила женщина у дочери. Дело в том, что магазин был один на 5 деревень именно там, а это километра 2 от Борсукова.
- Нет, мамочка, все взяли, что планировали. Смотри сколько всего! Четыре клади!
- Это хорошо! Не дай Бог кого обидеть! Я ведь теперь самая старшая осталась! И надо, чтобы все учесть, кто чего любит, кому что нравится!
_ Мам, ну что ты опять суетишься! Все как надо! Как всегда! Никого не забыли!
- Ко всем сходить надо, всех проведать! Не дай Бог, кого обидеть! Может и в последний раз. Стара я стала…
- Ну, вот! Смотри не расстройся опять, а то будет как в прошлом году: собралась по гостям, а закончилось все инсультом! Лягушка- путешественница!
- Так я же не жаба, чтобы в глине сидеть, как Женечка говорила, помнишь? И женщины громко расхохотались. Автобус тем временем прибыл на место и мать с дочерью стали выходить. Сначала вышла с сумками Татьяна, еще красивая, ухоженная, но уже не молодая дама, а затем показалась и сама Людмила, с трудом переставляющая ноги, опираясь на свою «подругу», которую еще пять лет назад подарил единственный внук Даня. Людмила оглянулась, и, сделав глубокий вдох и выдох изрекла:
- Да! Ничего не изменилось!
Да и что могло измениться в 4 км от Чернобыльской зоны? Так же стоит памятник неизвестному солдату, также дымятся трубы редких домов, где доживают свой век старики, еще помнящие социалистический расцвет колхоза «Победа», разве что кур и коров стало меньше, да комаров больше. Они лютовали в богом забытом селении, под названием Борсуков. Но, по правде сказать, деревеньки Козелецкого района Черниговской области, как и многие другие, гораздо раньше Бога были забыты властями еще вскоре после перестройки. И Украина стала терять свои села. Умирать стали не только колхозы, ранее бывшие надежным крестьянским оплотом СССР, умирать стали и заводы, и фабрики, и школы, и даже мечты человеческие. Но одна мечта, принадлежавшая Людмиле, все же жила и по сей день! Пока она жива, она должна любить и оберегать своих сестер и братьев во что бы то ни стало! Она вбила себе в голову, что их большая семья всегда будет вместе, стоит только всех объехать и угостить самым любимым для них, тем, чего они были лишены в далеком послевоенном детстве.
Женщин встретил не молодой уже, а скорее пожилой человек по имени Володя. Он был мужем двоюродной сестры Людмилы.
_ Ну, как Вера? спросила Людмила у Володи, даже не поздоровавшись.
- Да, болеет, ноги отказывают…
- А я тоже вот, видишь, с «подругой»!
- Да… летят годы, а ты, Танюха, чего сама, без Дани?
- Да, работа ведь, у него и днем и ночью.
- От, этот проклятущий капитализм теперь никому спокойно жить не дает! А вы, девчата, в аккурат на помины Васечки поспели.
Для читателя справка: речь идет о другом Васечке – покойном сыне Веры и Володи. Вера – двоюродная сестра Людмилы. Парень погиб от кулака тещи, которая ударила его в висок за то, что он разбил машину и при этом остался жив. Василию было 32 года. У него были сын и жена, которая ждала его с армии и полностью была материально зависима от своей матери. Василий же этой зависимости разорвать не смог по причине большой безработицы. Теща же держала четырех коров из двенадцати оставшихся в Борсукове. Вот Вася и возил в город на рынок молочное на продажу. С того и жили.
Смерть Васи была настолько неожиданной для родителей, что Вера вскоре после похорон слегла. Володя – единственная надежда Веры и он вел в их дом гостей из Киева.
Людмила остановилась и заохала:
- Танюша, я же забыла бритву для Васи! Вера же просила! Господи, как я могла? Она же там, в туалетной тумбочке осталась.
- Мам! Татьяна многозначительно посмотрела на мать и с широко открытыми глазами, кивая в сторону Володи, добавила: Ну, ты даешь! Зачем ему теперь бритва? И тут же переглянулась с Володей. Тот пожал плечами и промолчал.
Наконец-то к этому времени все трое добрались к дому родичей. Володя был рад, что привел Вере гостей и это хоть как-то раззадорит жену. Уставшая Татьяна была рада месту, ведь уже вечерело, а она с 5 часов на ногах и только Людмила была озабочена и удручена своей забывчивостью.
На пороге старенького дома долгожданных гостей встречала Вера. Женщина была маленького роста, сгорбленная от постоянных болей в спине, подпоясанная пуховым платком. Второй же платок по всей видимости прятал жидкие остатки ее поседевших от горя волос. Когда-то в молодости Вера была очень красива, длиннокоса, в работе моторна и про таких говорили: «Кровь с молоком!»
Хозяйка очень старалась быть внимательной, приветливой, хотя через каждые пару фраз только и слышалось: «Вася, Вася…» Утешать было глупо. Нет ничего безутешнее смерти собственного ребенка. Спасало только одно – дочь Наталья, жившая в районном центре и приезжавшая по малейшему зову и без него.
- Ну, Верочка, а как Наталья? – спросила Валентина.
- По-маленьку, по-маленьку, вот приехать только не смогла. Не отпустили на работе. Говорят, что конец месяца. Работы много, а так ничего! - отвечала Вера и суетилась у стола, выставляя картошечку в горшочке, борщик и киселек из шелковицы, - Володя, принеси сальца девчатам и яечок свеженьких, хай поедят!
Потом все начали вечерять и слово-за слово разговор все-таки наладился. Говорили о политике, говорили о положении в стране. Много было уделено погоде и климатическим изменениям в природе, но волей-не волей Вася все же присутствовал на вечере и Людмиле мерещилось его не бритое лицо, так переживала она то, что забыла обещанную для него бритву. Вечеря была закончена, все окончательно устали и улеглись спать. Воцарилась полная, мрачная и всепоглощающая тишина…Только изредка погавкивала собака, встревоженная пробегавшей полевой мышкой или шарившим в осеннем саду ежиком.
Наступило утро. А утро в Черниговской деревне совсем не похоже на любое городское утро! Здесь нет шума машин, многочисленных сигналов автосирен. Здесь не кричит ребятня, идущая в школу, не лязгают двери лифтов и не орут дворники на бомжей, ждущих своей очереди порыться в мусорных баках. Утро в Борсукове начиналось гораздо раньше городского, с первыми проблесками рассвета, когда еще далеко до появления первого лучика солнца. Как только еще начинает сереть небо и еле просматривается пространство в доме, но уже можно разглядеть силуэт Божьей Матери, начинались шорохи, создаваемые местным котом Барсиком, который тревожил еле заснувшую часам к трем хозяйку дома Веру. Затем кряхтя перевернулся с боку на бок хозяин Володя, пошмыгал носом и сказал: «А что, петухи уже пели?» И буквально к концу этой фразы заголосил пока еще хриплым и непроснувшимся голосом хозяин курятника.
Первое «Ку-ка-ре-ку!» вонзалось в сознание так же настойчиво, как человек, попавший в людской поток станции метро, который изо всех сил пытается прорвать эту человеческую лавину и вырваться наружу вспомнив о том, что ему сегодня нужно в другую сторону. Именно с петушиного крика (а к концу сентября петухи поют уже позже, нежели летом) и начинается утро в селе Борсуков. Корова Квитка приподнимается на ноги и огромными глазами начинает выглядывать хозяйку, которая должна принести воды и бережно обмыв вымя, сцедит ее парное молочко. Теленок, хоть еще и мал, уже знает, что скоро его выпустят на скотный дворик погулять и подразмяться; куры начинают активно кудахтать и суетиться, испытывая волнение, кому же из них будет оказано петушиное почтение в первую очередь; и только кабанчик Леха помалкивал, как бы предчувствуя что-то недоброе…
- Володь, а Володь! – прошептала Верочка, обращаясь к мужу, собиравшемуся в хлев, - а что, Леха-то подрос, а то б зарезали гуртом, пока наши тут.
- А кому резать-то? – с придыханием отвечал хозяин, - одни бабы! Даня, вишь, не приехал. Работа. Наши тоже неизвестно еще приедут или нет. Он, Наталлья говаривала, шо хозяева их Кока-колы совсем посдурели, скоро рабочих наших рабами пороблят. Ни тебе выходных, ни тебе праздников! И Валька внук тоже весь в учебе…
- Да, был бы Васечка жив! Быстро б уделали кабанчика.
_ Че вы шепчетесь, люди? Мы с Танюхой уже давно не спим, как петухи пропели, так и все! – сказала Людмила и повернулась с боку на бок.
Бока и спина болели у нее уже давно, впрочем, как и ноги. Видно детство тяжелое сказывалось: сначала недоедание, потом нехватка одежды, с раннего детства работа в поле по любой погоде после войны, а потом с 15 лет нянькой в примах. Но именно этот факт и был роковым. Людмила стала киевлянкой! Но жизнь в столице не принесла особых благ, разве только замужь вышла за водителя, да квартиру дали, да двух детей родила. И закрутила ее круговерть -дети, кухня, больница, садик, школа, магазин, работа. А вот выучиться так и не пришлось. Практически все дети Борсукова разлетелись кто-куда по бывшему Союзу сразу после окончания семилетки. Это уж потом, гораздо позже, где-то в 60-х Борсуковская школа стала восьмилеткой, а тогда… Но неграмотные Фекла и Терентий и тому были рады, и каждый год резали кабанчика и приговаривали: «На учебу детям, и что б не дай Бог, кого обидеть!» Так все шестеро и закончили семилетку. Ой, сколько же кабанчиков на это ушло!..
А что же кабанчик Леха??? Бедный понял, зачем хозяин в сарайчик зашел. Сначала хряк недоверчиво глянул изподлобья на Володю, хрюкнул и потерся своей подросшей бочиной об изгородь, затем метнулся к корыту, как-бы нервно заедая неожиданное предчувствие беды, а потом попятился задом и взял разгон на вылет из загона, дабы обрести свободу и выскочил в скотный двор. Затем, кабанчик пробил откормленной свинячьей мордой калитку изгороди между подворьем и огородом, и рванул в картофельное угодье Батагов . Старый Батог опомнился только тогда, когда сбитый с ног Лехой, очутился в куче свиного дерьма и перекатываясь с боку на бок, охая и матерно выражая скомканные отчаянным животным мысли, пытался вылезти из этой зловонной каши и единственное, что ему в этот момент хотелось, - чтобы Леха срочно сдох своей собственной, а не мучительно насильственной смертью, варианты которой уже молниеносно пронеслись у него в голове. И чем больше он падал, пачкая пуки и свою одежду, тем меньше жалости у Володи оставалось к этому четвероногому.
- Ну, зараза, ЛехА! Ну, падлюка, я ж только глянуть зашел, поглядеть, полюбоваться, как подгулял, каков боров стал, а он! Скотина хрюпатая! За шо я тебя кормил столько? Ах ты, морда недорезаная! Ах, ты харя проклятая! Это меня и так в самую жижу! Ну, Леха, ну, падлюка! Ну, я тебя ща уделаю!
Тут выскочила из дома Вера и подпряглась к мужу:
- Ой, Боже ж мий! Ой, шо ж это, Володечка, а где Леха? Где этот уродец?»
- Я тут, а он – там!
_ Где «там»?
- Гулять пошел! Е-пе-ре-се-те! Ты шо, сдурела? В картоплю беги, Солоха! Та, бегом! Рятуй картоплю, Вера! От, скотина! От, же ш гадин!
Услышав шум, во двор вышли и гости. Утренняя прохлада бодрила своей свежестью и солнце, все больше вступавшее в свои права, щекотало нос своими лучами, как-бы подтрунивая над людьми: «Новый день начался! Не хотите ли увидеть, что он вам приготовил? Скорее, туда! За дом! В огород! Там есть что-то интересное!» И все не сговариваясь, пошли гуськом за скотный двор, чтобы своими глазами увидеть и понять причину утреннего переполоха. Первый, кто ощутил на себе неординарность происходящего, была Людмила, которая шла с неразлучной «подругой», которая за считаную доли секунды была выбита из рук хозяйки и отлетела метров на пять в картошку. Перепуганная Людмила на мгновение забыла о своих проблемах с ногами и так резко отпрыгнула в сторону, что сбила с ног бегущую в огород Веру. Та в свою очередь, чтобы не упасть, подсознательно выпрямила спину и, подпрыгнув, перелетела пару метров через зеленые и пышные кусты картошки. Приземлившись, на удивление самой себе, на обе ноги, и даже не упав, Вера по инерции развернулась на 180 градусов и крикнула очень яркое и уверенное ругательство, передать которое мне не позволяет литературная этика. Но вот ее «ЕГЕ!», завершившее все непредсказуемое и экстримальное действие из-за кабана Борьки пронзило всех до самого сердца. Настолько все были напуганы происходящим.
- Господи, Вера! Таня! Шо це було!? Девчата, горки в лунопарке на берегу Днепра отдыхают! Ты жива, Вера?- крикнула перепуганная Людмила.
- Та жива, хай йому грець! А де Володя?
- Дядя Вова бегает в конце огорода, но почему-то без штанов, - сказала Татьяна.
_ Як це без штанов? – удивленно спросила Вера и по-молодецки сплюнула через левое плечо.
- Ну, вот так! А вон они, на куче навоза, - захихикала киевская гостья.
- Хто, Володя?
- Не! Штаны!
- Таня, доця, да шо ж ти смеешься! Такое горе! Кабан выскочил, а ты смеешься!
- А че мне, плакать, что ли? Да… Леха-то не дурак оказался! Во как рванул.
Людмила в это время пыталась достать из картошки «подругу» и приговаривала: «Прям Майдан! Это не Леха, это террорист какой-то!»
- Бо жешь мий! У Володи ж сердце! – закудахтала Вера и поковыляла на подмогу к мужу.
- Ага! Улыбнулась Людмила, а у меня ноги, а у тебя спина.
- Ну, вы, девушки, даете! Скакали, как молодухи! Вот что значит – экстрим! Не зря народ за выброс адреналина деньги большие платит. Куда и болячки все делись, - опять расхохоталась Татьяна.
- Эх! Была бы тут Женя! – проговорила с сожалением Людмила.
- Был бы сейчас Вася! Так разве бегал бы Борька по картопле? – ответила Татьяна.
_ Да! Гуртом и батька бить легче, - вздохнула Людмила и вместе с дочкой побрела на ловлю кабанчика.
Я опускаю тонкости ловли Лехи и его дальнейшей участи из деликатности к читателю и его чувственности. История биографии любого кабанчика ясна каждому человеку и чего греха таить, какой украинец не любит жареной свининки или свежего сальца? Именно такие запахи и доносились на следующее утро со двора Ботагов на всю округу малолюдного Борсукова. Жилых дворов в селе осталось уже мало и поэтому каждый подобный забой здесь событие и, естественно, является поводом к не прошенному визиту. Ну, а получить предложение стать помощником в подобном деле вообще означало магарычовое вознаграждение за проделанную работу. Завалить кабанчика – «дело» не простое. Считается, что если кабан умирает быстро и не мучается, то «дело» сделано мастерски, да и употреблять кабанчика приятней. И совсем иные чувства испытывают люди, когда «дело» затягивается. Тогда и чувство вины острее, и сало не лезет в рот, и хозяев еще долго посещают мысли: «Что-то не так… к чему бы это?» Но все прошло хорошо. Леха долго не мучился и довольно скоро уже возлежал на столе в виде домашней колбаски, кровяночки и нежной сочной отбивной. На гостеприимном столе также стояли сыр, голубцы, вареники с капустой, многочисленные соления мастерски закрытые хозяйкой дома и, конечно же, ее величество Украинская черниговская картопелька. Именно она и помогла выжить во всякие трудные времена. Не зря ее величают Вторым Хлебом!
В Борсукове никогда не садились за стол без картошки. И неважно, каков был повод стола: свадьба, поминки, юбилей, или просто вечеря. Уже сама фраза хозяина: «Ходимо до столу!» предполагало неминуемую встречу с легендарным народным продуктом, когда-то еще в давние времена привезенным в Россию Петром Великим. С тех самых незапамятных времен картошка прижилась и в украинской кухне. Ее варили, жарили, запекали в печи, брали с собой в дорогу. Сваренную в мундирах картоху клали в поминальный узелок, где уже лежали хлеб, пирожки, печенье и конфеты и несли на могилку, чтобы помянуть ,близкого человека. Именно такие узелки и были приготовлены женщинами нашего рассказа еще до застолья. Правда, туда еще были поставлены две пэпбутылки настоящего украинского самогона: одна местная Борсукивская, вторая приехала вместе с киевскими гостями. И все вместе, кто находился во дворе Батагов, отправились на местное кладбище. Сначала все гомонили, о чем-то разговаривали, обсуждая вымирающее село, забытое Богом и властями, оставленные и брошенные дома. Одни простились со своими жителями по причине их болезни или старости, вторые по причине стремления крестьян жить в городе. Кстати сказать, желание людей покинуть деревню началось еще в далекие советские времена задолго до появления вседоступной коммунальной цивилизации, а продолжается и поныне. Правда, деревня еще дышит за счет поселяющихся в ней дачников из столицы. На некоторых усадьбах вместо убогих и старых хатынок появились новые современные европейского стандарта дома. Но чем больше их появляется, тем меньше остается того первозданного борсуковского духа, который нес в себе память ароматных лугов, коровьих пастбищ, цветущих садов из нашего детства. Проходя по улицам нынешнего Борсукова, казалось, что здесь смешались времена советской эпохи и современности третьего тысячелетия. Вот покосившаяся хатка-мазанка, а вот элитный дачный котедж. Созерцание этого временного коктейля и обсуждали наши герои, но чем ближе они подходили к кладбищу, тем тише становились их голоса и тем мрачнее выглядели их лица. У кого-то хмурились брови, как бы бросая вызов всепоглощающей и всесильной смерти, кому-то не терпелось быстрее пробраться сквозь давно некошеную и высохшую уже траву, которой поросли практически все тропинки, ведь дачники по ним не ходили. Они ездили на джипах и тайотах. Пройти сквозь стену дремучего и сухого бурьяна было довольно сложно. И тут, как всегда, на помощь пришел всемогущий мат. С одной стороны было нехорошо вонзать его в кладбищенскую тишину, как острый нож, но с другой стороны - это волшебно помогало в преодолении джунглей из сорной травы. Сухие и колючие стебли под напругой матерных словечек с хрустом ломались, как надломленные души и тут же рассыпались семенными пушинками. А почерневшие веточки, маленькие колючки назойливо прилипают не только к рукам, но и ко всей одежде, как бы язвительно говоря: «Ага! Вот вам! Это за то, что вы бросили Борсуков, оставили отчий дом, любимый край, свою Родину!» А вот чертополох вообще довольно больно впивался своими шипами в тело, презрительно укоряя некоторых: « Это тебе за предательство! Где были столько времени? Почему меня не косили? Почему хату не белили, стариков не навещали?…» И человеку должно было становиться стыдно…
Но у наших героев в жизни сложились правильные и доверительные отношения с травами родной земли, а Людмила, та вообще горделиво подошла к могилке своих родителей и заявила: «Ну, как? Правда, красиво?» Татьяна поправила волосы и, вздыхая, ответила: «Конечно, мамочка! Не зря вы с тетей Катей сюда каждый год приезжаете! Могила «наших» самая красивая! Тут и цветы, тут и кустики, и веночки!»
- а что ж Катя –то не приехала? - озабочено спросила Вера.
- Да, понимаешь, Верочка, неладно там у нее. Сын Вадим опять запил. И дочь Наталья не работает, и муж Матвей в прединфарктном состоянии. На ней весь дом. Она ж всех кормит!
Вера молчаливо покачала головой, вытерла уголком платка слезу вырванную не ветром, а душевной болью и немного постояв, согнувшись от боли в спине, поковыляла к могилке своего сынка Васеньки. А в нескольких метрах вправо была еще одна могилка, правда, с покосившимся крестом – последнее пристанище двоюродного брата Трофима. А метрах в шести влево покоилась ее крестная мать Галина. И куда ни кинь взгляд, везде были то близкие, то дальние родственники, бывшие одноклассники, друзья, тети, дяди, односельчане… Людмила расставила на могилках поминальные чарочки, налила самогоночки, разложила всем тормозки и подняла тост: «Ну, ребята, давайте за наших! Помяним!» Она почти залпом осушила рюмку. Затем, встряхнула ее, обронив несколько капель на могилу родителей и произнесла: «Вот и проведали!»
Вера с Володей стояли, обнявшись у могилы сыночка, а где-то вверху под кроной ветвистой березы застучал дятел: « Тра-та-та, тра-та-та-та!» Вера подняла голову, посмотрела на дятла и проронила: «Тьфу на тебя! Как пулемет!» Володя поправил: «Да, нынче все больше минометами да градами работают». И все не сговариваясь произнесли с болью в сердце: «Бедные луганчане!..»
А вечером в доме Гулаек опять была суета, потому что Людмила с Верой собирали посылку на далекий Донбасс, где уже почти год длилась настоящая, но не признанная властями война. И укладывая, как когда-то Фекла с Терентием, домашнюю колбаску и сало в посылочный контейнер, женщины рассуждали: «А дойдет ли посылка до Моти? Ходят ли до Луганска автобусы? Работает ли там почта?» Но не находя ответа, отдали ящик Володе, чтобы он его упаковал и закрутил скотчем. А бывший хряк Леха поедет спасать от голодной смерти сестру Мотю и ее мужа Андрея (пенсии и зарплаты в то время, а это был конец 2014 г., ни в ЛНР ни в ДНР еще не платили).Эти голубки вот уже 60 лет, как улетели из родного села на Донбасс искать лучшей доли. Люди прожили там всю жизнь, родили двух дочерей, обрели там внуков, правнуков, заработали передовым трудом пенсию, а сегодня были отвергнуты страной, в которой жили и в зоне АТО практически еле выживали под бомбежками. Эх, не знали сегодняшние политики и президенты не грамотную многодетную Феклу, которая всю жизнь жила по принципу: «Не дай Бог кого обидеть!» и что бы «всем детям обязательно было по-ровну!» А жаль, очень жаль… Может тогда бы войны и не было.(Продолжение следует)