Начало здесь http://stihi.ru/2019/08/23/85 «На рубеже xix-xx вв», которое было закончено словами «потом революция, потом коллективизация. Так и пройден рубеж XIX-XX вв. Вот такая, совершенно не поэтическая, прозаическая жизнь была у большинства населения России на рубеже XIX-XX вв. и после.» Но нужно здесь отметить, что на этом же рубеже в 1922 году, 30 декабря, вместо Российской империи был образован Союз Советских Социалистических Республик, и Белоруссия стала одной из союзных республик, но в общем-то это на обычной жизни народа никак не сказалось: всё было как везде по СССР.
Так в чём заключалась проза жизни уже после рубежа этих веков, в новой советской социалистической республике, у моей бабушки, как представительницы большинства населения союза? Многое, конечно, было рассказано ею, но ярко запомнилось это:
У бабушки было уже четверо детей(последняя дочка 1926го года рождения, но она была ещё очень маленькая), когда однажды мой дед, её муж, придя с работы, принёс газету и рассказал Викте, жене своей, что к ним на работу приходили активисты, провели собрание, говорили, что верить в Бога нельзя, что его придумали богатеи, чтобы дурачить народ и держать его в бедности, что тот, кто верит в Бога, носит крест, держит дома иконы, ходит в церковь, справляет церковные праздники есть сообщник буржуев и внутренняя контра против советской власти и советского народа и если он не отказывается от этой вредоносной веры, то с ним нужно вести жестокую борьбу как с врагом своего народа, что вот раздали газеты антирелигиозные, разъяснительные, чтоб читали и очищали свои головы от опиума религии. Бабушка слушала и думала: «Дураки что ли: какая мы контра и враги? Никому наша вера не мешает, не вредит», поохала, газетку, высмеивающую «жадных, толстобрюхих священников» просмотрела и бросила её к печи для растопки.
А через пару дней, собрав для продажи сметаны, творога, масла, пошла в Оршу на базар, чтоб продать эти продукты, и там на базаре встретила своего дальнего родственника, как говорится, десятая вода на киселе, но в то время такие родственные связи были очень крепкими, и в разговоре с ним рассказала о собрании на работе у Кароля (имя моего деда Кароль, с ударением на 1м слоге, но бабушка назвала его Кароль, с ударением на 2м слоге), о принесённой им газете и тем, что она думает в связи с этим. Тот родственник (увы, имени не помню) в то время был КЕМ-ТО, из тех, кто ходил в кожаных куртках, по тому времени это символ, как бы теперь сказали, крутизны, знак власти или приближенности к власти. Он внимательно её выслушал и сказал: «Тётя Виктя, ты свой язык насчёт дураков придержи. Это всё серьёзно, и неизвестно, чем твоя вера тебе и вашей семье обернётся. Придёшь домой, сразу же убери свои иконы, молитвенники, кресты с себя, с дядьки Кароля, с детей сними. Если они тебе так дороги, подумай, куда спрятать так, чтоб не нашли, и больше нигде, тем более на людях, ни слова о Боге.» Бабушка расплакалась: «Как же так? Так Бога обидеть, Божью Матерь, святых угодников! Крест с себя добровольно снять – как от Бога отречься. Детей беззащитными оставить! Рука не поднимется.» Тот ответил: «Ты не отрекайся. Подумай сама, где твоя вера: в сердце, в душе или в иконах. Если не будет иконы, разве с ней уйдёт твоя вера? Если не будет креста, вера уменьшится? Вера и Господь у тебя, как и у меня, в душе, там её и храни, и чтоб не было беды ни с тобой, ни с твоими детьми, душу свою никому не открывай, кроме Господа, людям не обязательно знать, что в ней.» Растерянная Виктя пришла домой, рассказала мужу об этой встрече и разговоре, дед согласился с родственником в кожанке (большой человек, дурного не посоветует), бабка с вечера, упав на колени, почти до утра молилась в Красном углу, в слезах сняла со спящих детей, с мужа и с себя крестики, в новую белую холстину уложила снятые со стены иконы, Библию, молитвенники, лампадку и 6 крестиков, завернула плотно, всё это обернула ещё рогожей и закопала в саду под яблоней.
И недолго пришлось ждать гостей-активистов. Пришли 5 или 6 человек, все незнакомые, не местные, видать, городские, осмотрели углы, поспрашивали о вере, о Боге, бабушка «ни-ни-ни», поверили ей, провели беседу о вреде «опиума для народа» и ушли. Но свой клад бабушка отрывать не стала: боялась, – не сегодня, завтра, через неделю, месяц вернутся, вон, говорят, уже и храмы рушить стали… В 1934 году на месте этой деревни стали строить аэродром, жителей расселили по другим деревням, и бабушкин клад остался в той земле навсегда. Рассказывая мне это, бабуля заплакала и вздохнула так тяжко, что я не могла не понять, какое это было для неё горе, и каких сил стоило ей молча держать его в сердце.
ОТ АВТОРА: Бабушка год этих событий не назвала, а может, и называла, да я забыла. Думаю, это действовал «Союз воинствующих безбожников» (ранее — Союз безбожников) — добровольная общественная организация в СССР, существовавшая с 1925 по 1941 год.
…………………………………
Примерно в то же время, может, с небольшой разницей( месяц, два, год) за несколько сот километров от бабулиной деревни Неронки Оршанского района
в деревне Прусиново Несвижского района в другой семье, моих будущих других бабушки и дедушки происходила похожая сцена с приходом гостей-активистов. Только пришли они нежданно-негаданно, – там никто и не слыхивал о вреде веры в Бога и «опиуме для народа», – рано утром, хозяин дома у шёл на работу, дети (пятеро) ещё спали, хозяйка, маленькая худенькая женщина растопила печь и готовилась выпекать хлеб. Зашли сами как хозяева, без стука, без «здрасьте!», сразу взгляд в Красный угол, и всё им понятно стало.
«Ты, прихвостень буржуйской власти, нашу родную революцию на Бога променяла, иконами обвешалась! Ну-ка снимай!» – и мешок ей подают. Женщина опешила и слова сказать не может. Тогда двое сами стали снимать иконы. Женщина пришла в себя и с криком бросилась защищать образа, вырывала из рук снимавших, отпихивала их, кого-то в пылу поцарапала. Активисты разъярились, так толкнули женщину, что она упала, выхватили из её рук икону, сорвали крестик и вместе со всеми остальными и книгами, лежавшими у икон на полочке, бросили в печь. Из-за шума и криков проснулись и высыпали дети. У них тоже срывали крестики. Старший, Сашка, сопротивлялся и укусил женщину, схватившую его, чтобы сорвать крест, за руку. Его тоже отшвырнули к стенке на мать. Подождали пока всё сгорит и ушли. А на следующий день или через день ко двору подъехала подвода, всех семерых с тем, что успели собрать за несколько данных минут, на эту подводу, на станцию, потом в дощатый вагон и далее в казахстанские степи. И только в начале 1941 года было разрешено вернуться в Белоруссию.
И ещё скажу, что я никогда ни от одной бабки, ни от другой, ни от дедов своих не слышала ни ропота, ни ругани, проклятий в адрес этих "активистов", ни в адрес власти и т.п. Они жили как складывалось в их судьбе, и как истинные верующие от веры своей ни под какими испытаниями не отказались, были в доме иконы или нет. Вот моя вторая бабушка Александра, та, что в казахские степи была сослана, тихая, но в вере такая упорная, после войны, когда я родилась, приехала к нам из Вильнюса и настояла, чтоб меня отвезли в Вильнюс покрестить, т.к. в Орше ни одного православного прихода не было. И повезли. И крестили 29го сентября в день Святой мученицы Людмилы, имя которой мне и дали при крещении.
А была ещё и коллективизация за этим рубежом… Тоже со слезами...
продолжение здесь http://stihi.ru/2019/11/10/9782