От радости трехдневное застолье
Устроили в честь Шуу братцы тролли.
Ведь сам почтенный Шуухан, его родитель
Велел без передыху есть и пить им,
Поскольку благосклонен стал и весел,
Лишь только сыну оплеуху он отвесил.
Не каждый староста деревни мог похвастать
Такими славными напитками и яствами.
В подземных кладовых у Шуухана
Янтарным светом вина полыхали
В пузатых глиняных кувшинах, что веками
Копились в темноте под потолками.
Столы ломились от роскошных угощений.
Из погребов и прочих тайных помещений
На свет посуду извлекали по порядку
Кухарки толстые. Малютки-поварята
Носились с медными подносами по залу
И обоняние безжалостно терзали
Нежнейшим запахом закусок и жаркого.
И голова от изобилия такого
Шла кругом у гостей. Забыв приличия,
Они куски хватали лапами – обычай,
Неистребимый среди троллей, к сожаленью.
С подноса – хвать! – стащили голову оленью…
Плясало зелье в кубках и искрилось.
Подобная, однако, суетливость,
Главе общины вовсе не пристала.
В плаще, подбитом мехом горностая,
Он чинно восседал в дубовом кресле
И золотым ножом жаркое резал,
Куски же подцеплял двурогой вилкой,
Немножко почесав ею в затылке.
А все объедки и обгрызанные корки
Он складывал под скатерть ровной горкой,
Тем самым образец манер являя
Гостям, отчаянным повесам и лентяям.
За пышной трапезой и Тинга-Линг сидела,
По правый бок от тролля-винодела.
И вот, средь пиршества в честь царственной инфанты
Вознёс он чашу круговую. Музыканты
Усердно в бубны застучали ритм весёлый
И заскребли на мандолинах и виолах.
И тролль Лоло, когда-то бард дворцовый,
Хвостом исполнил куртуазную канцону
На двадцати мерцающих бокалах,
Наполненных вином червонно-алым.
Сим инструментом он орудовал столь ловко,
Что мастерству его и этакой сноровке
Дивилась даже царственная гостья…
Но сбился вдруг затейник длиннохвостый,
И пропадать вдруг стали звуки из канцоны.
Лохматый бард стоял в смущении пунцовом,
Ища причину своего конфуза…
Один из троллей за столом погладил пузо.
Вокруг расхохотались зубоскалы.
Ведь содержимое пяти-шести бокалов
Случайно в пасти проходимца оказалось.
Тут бард пришел в негодование и ярость,
И с рёвом прыгнул на обидчика. И звоном
Стекла побитого закончилась канцона…
Пока народ был потасовкой раззадорен,
Инфанта к прежнему вернулась разговору.
- В рубашке, что ли, ты рождён, дружочек Шуу?
Ведь ни единой волосинкой твоя шубка
Не пострадала от огня во время плясок…
Малыш малиновой в ответ залился краской.
- Одной тебе признаюсь я без фальши
Секрет мой в том, что… (отойдём подальше),
Тот самый камень драгоценный, что посмел я
Похитить у хозяйки подземелий,
Он от огня меня хранил в темнице жуткой,
И посему цела осталась моя шубка.
Он всё ещё при мне, вот, погляди же…
(Инфанта к малышу придвинулась поближе.)
Малыш потряс слегка пушистой головою,
Из уха выкатился камень – огневою
Сиял он мощью: в пламенеющем кристалле
Как будто мириады солнц блистали.
- Да и сейчас при его виде весь дрожу я… -
И тут же быстро спрятал камень крошка Шуу.