Настоящей любовью накрывает не сразу,
а потом — через месяц-два
или годик-два.
Потому что судьба — она, может быть, и зараза,
но всегда права.
Так сначала вдоволь попьют твоей сладкой крови,
да закусят мозгом,
а потом вдруг сидишь ты и видишь этот точёный профиль
глаз отвести не можешь.
Потому что это не профиль — а готическая архитектура,
ну а локон — почти Мадоннин...
Ты сидишь, словно божий дурак или божья дура,
и потеют ладони.
А тебе человек рассказывает же что-то
про чужие интрижки, про валютные курсы.
И не знает, что сердце твоё — чёртов сгусток шторма,
что твоё молчание — это почти искусство.
Человек говорит, ты любуешься нервным ртом,
нежных рук лебедями по тёмной глади коленей.
А вокруг прорастает отложенное на потом
и сменяют друг друга десятки земных поколений.
Только вы всё сидите, друг другом любуясь до одури,
точно Папка Небесный решил, мол, да ну вас, лодыри,
и впервые, наверное, сжалился над тобою.
Слушай, слушай про доллары, чьих-то детей и погоду, и
нет, не бойся смерти, не бойся рая.
Там же небо совсем как глаза её — голубое.
Там же в принципе все только светятся, не сгорая.