(предисловие к роману «Ноги Изольды Морган» Бруно Ясеньски, прим. перев.)
Иск изыска
Expose
Вглядясь в овчинку неба,
душой больною вижу:
был огромной свиноматкой
с миллионом бородавочек.
из «Футбола всех святых»
Чувствую, на сей раз без предисловия никак не обойтись. Попытаемтесь совершить вступление по возможности спокойно.
В течение последних лет проявившееся и наконец совершенно оформившееся восприятие меня отечественной публикой требует комментариев.Были и присутствуют у нас авторы любимые и нелюбимые, популярные и непопулярные, ценимые и безразличные. Таковые категории авторов создавали и создают т.наз. литературу. Но помимо этой, «официальной», литературы, так сказать, за её кулисами каждая эпоха имеет своих poеtes maudits («проклятых поэтов», прим. перев.), о коих говорится неохотно, в маргиналиях, с явной ненавистью. Ничего с этим не поделать. Обычные варвары, «про`клятые» не понимают правил и сути рафинированной игры, коей является т. наз. литература, либо наигранно и упрямо не принимают её.
Представимте себе, что в некое светское общество, для себя и на публику играющее некую тонкую комедию, явится неинформированная особа, либо, что хуже для компании, попросту невежа, и примет действо всерьёз. Очевидно, общее настроение испортится, артисты спрячут реквизит от непрошеного хама и отвернутся от него.
Так было всегда.
Бывает так, что последующие эпохи пост мортем возносят этих плохо воспитанных на пьедесталы и считают их выразителями чувств прежних поколений, нарочно не принимая в расчёт, или иначе трактуя былые фуроры.
Бывает и так, что отношение общества к упрямым невеждам в целом остаётся неизменным.
Дело в том, являются ли непрошенные гости провозвестниками некоей несомненной для них правды, или поступают по-своему единственно из снобизма pour passer le temps (для времяпровождения, прим. перев.)
Примеры: Христос и Оскар Уайльд.
Предоставимте истории право отнесения нас в ту или иную группу. Нынешние газетные споры на эту тему по меньшей мере мелочны и бесплодны.
Дело было в августе 1921 года в Закопане. Возвращаясь с вечера чтения лучших своих стихов, на всём протяжении Крупувек (от Морского Ока до Траски) провожаемый градом камней, достаточно крупных чтобы размозжить голову простого, равно непростого смертного (к сожалению, было слишком темно), я подумал о том, что поспешно выраженное отношение ко мне общественной элиты было, скажем так... неоправданно лестным. Не по заслугам захваленный автор, я был попросту смущён. Мысленно оценивая собственный вклад, я вынужден был признаться себе, что он слишком мал, и что публика с лихвой переоценила мою особу. И если придётся мне (вероятность несомненно велика) во второй раз пережить подобный приём, уверен, что не буду столь унизительно благодарен почтеннейшей публике.
Враждебные манифестации в различных городах Польши, полицейские срывы моих вечеров в столице, конфискации, запрет местной ратуши устраивать авторские вечера в Городском театре, административное удаление меня из Крыницы, где моё пребывание с целью публичного выступления «в интересах Речи Посполитой» было признано «нежелательным», хроническое срывание публикой и послом (Дымарски) моих плакатов, агитация академической народно-демократической молодёжи с целью недопущения моих читок во Львове и т.п. были и остаются для меня вехами верного творческого пути.
Поэтому публике не следует несправедливо полагать, будто я недооцениваю её вклада в мой творческий рост. Напротив, она стала регулятором моих устремлений, пожарным клапаном равно индикатором ценности моей поэзопродукции.
Бросая на рынок новую книгу, в силу ряда обстоятельств я счёл необходимым присовокупить к ней нечто вроде частных confessions (деклараций принципов, прим. перев.)
Характер этой книги несколько отличен от духа моих прежних творений, известных широкой публике. Что вызовет толки о сломе линии, о новой фазе, о моём «поправении» и т.п. Считаю нужным превентивно возразить возможным домыслам.
Данная книга с обочины моего творческого пути служит мне чем-то вроде локального баланса.
То, что я выбрал форму романа, совершенно понятно.
№1. Провозглашая необходимость демократизации искусства, трудно избегнуть романа как формы, поскольку из 15% читающего народа 14,75% выбирают беллетристику, и лишь 0,25%– поэзию.
№2. Приступая к чистке авгиевых конюшен отечественного искусства, невозможно пренебречь этой, пожалуй, самой запущенной.
Не стану утверждать, что именно этот мой роман явится образцовым.
Напротив, он послужит примером того, как в наше время писать нельзя. (Шутка к слову, дорогой читатель, лишь в тон твоей наивности).
В пику моим прокрустам-издателям, этот роман не убавить ни прибавить выделяется своей железобетонной архитектурой. Благие линеечки повествования, противные элементарным принципам строительства, будем надеется, навсегда остались в прошлом.
Современный роман не должен являть собой повествование о фактах, лишь погодя вызывающих известные изменения психического состояния читателя. Такая литературная стратегия насквозь фальшива и применима к читателю очень примитивной внутренней конституции.
В данном случае сенсационная тема и per-e-verse (извращения, эксцессы? прим. перев.) не имеют значения как таковые. Мой роман макабричен (в духе чёрного юмора, прим. перев.) лишь настолько, насколько макабрична любая вещь, будь она домыслена до конца. Задумаемтесь, к примеру, о доме, мимо которого ходим ежедневно, не охватывая взглядом всего и не вникая в детали– и в нашем воображении он медленно и верно приобретёт фантастические свойства и масштабы. Хотя бы минуту неотрывно глядясь в одну точку, мы потеряем из виду расплывшиеся абрисы действительных вещей– и вместо прежней статуэтки увидим, например, корову в пиджаке или китайца.
Следующий неумолимой логике словно вниз по склону на предельной скорости трансмиссий к точке назначения, ритм современной жизни создал совершенно новый вид действительности– колеблющуюся на грани галлюцинации реальность раскалённой добела стали.
Ею и есть данная книга.
Коя также являет критику ставшей в последние годы весьма заметной особенности, назову её футуристической, современного сознания.
Вот и, что я хотел сказать о последнем своём романе.
Так называемая амбивалентность содержания его сознательна и последовательна, отчего прошу гл. ув. гг. критиков не открывать здесь америки.
Бруно Ясеньски
перевод с польского Терджимана Кырымлы