Октябрь был непривычно, непостижимо щедр на тепло и цветение. И хотя к утру все же чувствовалось знобящее дыхание севера и пару раз седела на короткий час перед рассветом трава, но днями благодатно шли тихие и скорые ливни, тут же сменяемые отрадой яркого неба и ясного солнца на нём.
Темнело, однако, по-осеннему рано, хотя и сама темнота была обволакивающей и почти душной.
Лавочка возле крылечка ждала её. Три старых доски знали, что хозяйка обязательно выйдет посидеть, надышаться кроткой лаской истаивающего тепла. И она выходила.
Племянница, заскочив вечером со свежими пирожками, подойдя к калитке, услыхала во тьме негромкое пение. Это было чудно и заставило женщину замереть, едва взявшись за ручку. Она не могла поверить, что пела восьмидесятилетняя её тётя, - так давно оставившая в прошлом все свои песни. Неужели? Неужели это она поёт в темноте?
Да, это была она…
Предательски звякнула цепочка, державшая калитку, пение смущённо умолкло.
- Ну что же ты? Пой, пой ещё! Давай и я с тобой попою.
Только трудно было придумать песню, которая совпала бы у них обеих с этим вечером, с теплом и тишиной… Слишком разными были их песни.
Над крылечком низко висели крупные, похожие на хризантемы звёзды. Во мраке угадывались головки цветущих георгинов и астр. От земли пахло сладко. В глубине распахнутого чёрного купола двигалась крошечная точка самолета, летевшего на огромной высоте, уютно мигали разноцветные бортовые огни. И пришедшая с пирожками к старой тётке женщина пожалела, что открыла калитку.
Нужно было остаться там, за нею, и Бог с ними, с пирожками, не ими живы. Хотелось услышать ещё это наивное, совсем детское, пение под темными небесами, этот бесхитростный гимн миру, тому, как прекрасна, мила сердцу, неисчерпаемо щедра и упоительна жизнь, какое это великое счастье – видеть, слышать, дышать и любить. Жизнь ничуть не наскучила, не утомила. На смену суматошным молодым годам, забитым по маковку хлопотами и заботами, пришла пора неторопливого наслаждения, созерцания, когда вкушаешь не для того, чтобы только насытиться, а за каждым подаренным тебе чудом видишь смысл, глубину и неиссякаемую Божью милость.
Когда не разумом лукавым, а всею кровью воистину постигаешь, что душа бессмертна, потому что не знает она ни старости, ни оскудения.