Уже почти не помню тех, других.
Как будто не мужчины, а фантомы
скользили в декорациях картонных.
(И пьеса сыграна от сих до сих.)
Уже совсем не помню, как они
едят, смеются и целуют в губы.
С кем читан Лем, с кем пересмотрен Кубрик?
(Кого нельзя помиловать казнить?)
Но чахну, как над золотом Кощей,
я над малейшим словом, жестом, взглядом.
Перебираю жадно каждый атом
из драгоценной сущности твоей.